Решение Вандегрифа не вынимать меч из ножен переполнило радостью душу скитающегося рыцаря. Ломпатри от волнения так и не сомкнул глаз этой ночью. Он чувствовал себя легко и свободно, он хотел парить над миром словно птица. Только вот стратег в нём не умер, и рыцарь решил немедленно возвращаться в Атарию. После стольких месяцев странствий ему, несомненно, хотелось вновь оказаться в родных краях. Но при этом Ломпатри уже точно знал, как ему вернуться в провинцию Айну и заставить обидчика заплатить высокую цену за свои тёмные дела. Необходимо всего лишь целым и невредимым добраться до стольного града и преклонить колено перед королём. После можно будет не прятаться по углам, и открыто заявить о себе. В сопровождении королевской гвардии, Ломпатри безопасно доберётся до близких сердцу холмов, усеянных сочными виноградниками. Мастелиду не удастся собрать войска так скоро и дать Ломпатри отпор, спрятавшись в его же замке. А если и соберёт он жалкую горстку людей и позволит себе выступить против гвардейцев короля – на него обрушится вся Атария. Как бы там ни было, добраться целым до короля Хорада, а дальше жизнь Мастелида будет у Ломпатри в руках. И даже если король, после всего случившегося, не позволит лишить предателя жизни, участь этого вероломного человека, так или иначе, незавидна. Его можно заточить в сырое и тёмное подземелье замка провинции Айну, и гноить там годами, уверяя короля, что выпустишь гада совсем скоро. Уверения придётся сдабривать ящиками лучших вин из старых заделов, однако овчинка стоит выделки. Ещё мерзавцу можно отрезать ногу или руку, оставив до конца дней калекой. Или же вырвать лживый язык. Но можно и оставить его в добром здравии? Теперь, когда всё открылось, знать и король несомненно отвернуться от этого гнусного человека. Несколько пожаров в его вотчине и наш предатель пойдёт по миру. И вряд ли кто-то протянет ему руку помощи. А вот Ломпатри на это очень даже может пойти. Как будет приятно сделать бывшего рыцаря и кровного врага своим шутом!

Перед рыцарем, который так долго бродил по чужой земле, день ото дня терпя лишения и теряя облик благородного человека, открывались новые весёлые горизонты. Утром того дня он вышел на крыльцо покосившейся избы в отличном настроении. Холодный воздух бодрил, а первые лучи солнца тут же согревали. Но теперь это было вовсе не неприятно; это, напротив, только подчёркивало бурлящую вокруг жизнь. Стоял чистый день полный надежд.

– Жизнь! – воскликнул Ломпатри, и потёр себя обеими руками по груди. – Давненько у меня не было завтрашнего дня! Воська! Что там с пожитками?

Слуга поспешил к своему господину, и стал долго извиняться за то, что повозка ещё не готова к отбытию, а кони в стойлах. Коневод где-то пропадает, а одному ему – бедному немолодому слуге – со всем не управиться. Осматривать пожитки пришлось на конюшне.

Ухоженные стойла поразили и Ломпатри. Он сразу заметил, что к животным здесь, в Степках, относятся с почётом и уважением: сена припасено впрок, кровля не течёт, а пол из песка, причём не грязного, смешанного с нечистотами, а свежего, крупного и плотного.

– Эко диво! – воскликнул Ломпатри, завидев в дальних стойлах статного жеребца; этот конь поразил его ещё больше, чем ухоженная конюшня. – Караковый красавец, чей же ты такой будешь?

Ломпатри приблизился к коню и погладил его по шее.

– Истинный дэстрини! – восхитился рыцарь.

– Он самый, – согласился Воська. – Должно быть, это конь господина Вандегрифа.

– Гляжу на него, – начал Ломпатри, поглаживая жеребца, – и сразу что-то внутри сжимается. Так и хочется продать к лешему Бирюзовое всхолмье да вот такое чудо природы взять.

– Отчего же не продать? Господин Фендир Диваний уже давно просит вас оказать ему честь и продать имение.

– Пропади пропадом этот Фендир! – отмахнулся Ломпатри. – Бирюзовое даёт доходу аж до четырёхсот золотых в год. Ни за что не продам! Даже за дэстрини! А до всхолмья ещё добраться надо. Показывай, что у нас есть.

Они прошли к повозке и стали разбирать свой скромный багаж. Самым ценным у Ломпатри был доспех: искусная стальная работа инкрустированная серебром. Фермерам и виноделам Бирюзового пришлось работать несколько лет, чтобы рыцарь смог приобрести этот комплект. Однако сейчас латы, кираса, шлем и наручи выглядели не лучшим образом. Ржавчина уже съедала края и изгибы дорогого изделия, стёртые заклёпки скрипели и сыпались металлической стружкой, а сухие кожаные ремешки и вовсе – чуть потянешь за них – рвались.

– Кожи достать не удалось! – извинился Воська, складывая доспехи в дырявый мешок из-под картошки. – Нету.

Ломпатри, в ответ на это, лишь махнул рукой, а потом и вовсе отвернулся: глядеть на то, как время съедает вещи, которые по праву можно назвать произведением искусства, оказалось невыносимым. В карманах рыцаря звенело всего-то три серебряника. Благо, что тетива на трёх охотничьих луках осталась в хорошем состоянии: можно без проблем подстрелить крупную дичь и обеспечить себя провиантом на неделю, а то и дольше. Стрел припасли с лихвой. Кое-что из залежавшейся еды ещё оставалось съедобным. Глиняные горшки уже потёртые, но без трещин, полнились тёмной, прохладной питьевой водой. Остальной походный скраб, такой как верёвки, кресало и тому подобные вещи, сильно износились, но, при бережном обращении, могли служить ещё некоторое время. Среди прочего Ломпатри и Воська осмотрели багаж нуониэля: сундук с тряпками и длинный футляр с кучей карт. Открывать футляр и сундук они не стали. Ломпатри аккуратно взял в руки завёрнутый в кусок мешковины клинок нуониэля. Скинув мешковину с оружия, рыцарь с восхищением стал разглядывать меч.

– Тонкая работа, – заметил он, глядя на изогнутое лезвие. – Такой красоте мешковина не подходит. Придумай что. И с доспехом разберись! Уже ржавчина пошла. Срам!

Воська обошёл повозку с другой стороны и достал откуда-то из кучи вещей берестяные ножны. Он протянул свою поделку хозяину.

– Когда это ты успел? – удивился Ломпатри.

– Не беспокойтесь, господин Ломпатри. Не в ущерб другим делам вышло. Всё в полном порядке.

Рыцарь вложил клинок нуониэля в ножны, а затем вновь обнажил его. Береста туго обхватывала сталь – оружие не выпало бы из ножен само по себе. С другой стороны отверстие было достаточно просторными, и меч вынимался без лишних усилий. Ломпатри всмотрелся в лезвие и разглядел тонкие, неровные, серые линии, идущие одна за другой, словно борозды на весеннем поле, где лежит много валунов. Эти валуны не вспахать и поэтому фермерам приходится огибать препятствия. Из-за этого пашня выходит не прямая, а извилистая, где следующая борозда, неизбежно повторяет путь предыдущей. Бороздки свидетельствовали о том, что клинок выкован из слоёной стали. Ломпатри слышал об искусстве кузнецов с востока, но сам ни разу не видел подобного оружия. Узоры, которые рисовали серые линии слоёного металла, проявляли себя во всём многообразии, являя взору невероятные картины будоражащие воображение. Здесь угадывались и океаны и острова и горы, королевства и княжества, битвы народов и покой пустыни. Ломпатри столь долго всматривался в линии, что ему показалось, будто бы они пришли в движение и рисуют ему новые и новые картины. И чем дольше он смотрел, тем ужаснее становились видимые сюжеты. Из бороздок лилась кровь, валило пламя, вздымались и осыпались твердыни. От всего этого веяло ужасом. В конце концов, в сером металле удалось разглядеть голову невероятно страшного существа, тёмного и непонятного. Эта химера выглядела столь омерзительно, что Ломпатри стало тошнить, но взгляд от клинка он оторвать уже не мог. Чудовище повернуло свою голову и взглянуло рыцарю прямо в глаза. Страх и ужас полностью сковали Ломпатри.

– Господин рыцарь!

Голос Воськи в миг снял пелену с глаз и разума Ломпатри. Чудовище исчезло, а рыцарь снова оказался в конюшне. В руках он держал обычный тонкий, изогнутый меч с изысканным навершием, украшенным дорогим красным лалом. Ломпатри быстро вложил меч нуониэля в берестяные ножны, швырнул его на телегу и отошёл в сторонку. Рыцарь согнулся в три погибели. Не успел Воська подбежать к своему господину, как бледного рыцаря стошнило прямо на чистый песок конюшни.