— Тебе нравится? — спросила миссис Робичек.

Тереза все еще рассматривала собственные, на удивление неподвижные губы, чьи очертания она могла видеть очень ясно, хотя на них сейчас было не больше помады, как если бы ее кто-то поцеловал. Она хотела бы поцеловать образ в зеркале и пробудить его к жизни, но все же осталась стоять совершенно неподвижно, словно нарисованный портрет.

— Если тебе нравится, забирай, — нетерпеливо поторопила миссис Робичек, поглядывая на нее издали, притаившись за гардеробом, точно так же, как скрывается продавец, пока женщины примеряют пальто и платья перед зеркалами в магазине.

Но Тереза знала, что долго это не продлится. Она пошевелится, и волшебство уйдет. Даже если она возьмет платье, волшебство уйдет, потому что оно заключалось в этой минуте, в этом самом мгновении. Она не хотела этого платья. Она попыталась представить это платье висящим в шкафу у нее дома, среди другой одежды, и не смогла. Она начала расстегивать пуговицы и отстегивать воротник.

— Тебе же понравилось, да? — спросила миссис Робичек, будто в этом сомнения и быть не могло.

— Да, — твердо ответила Тереза, признавая этот факт.

Она никак не могла вытащить крючок из петли на воротнике сзади. Миссис Робичек пришлось помочь ей, и она еле вытерпела. Ей казалось, будто ее душат. Что она вообще здесь делает? Как ее угораздило надеть такое платье? Внезапно и миссис Робичек, и ее жилье стали похожи на страшный сон — Тереза осознала, что все это ей снится. Миссис Робичек была горбуньей, хозяйкой подземелья. А ее заманили сюда, чтобы замучать.

— Что с тобой? Булавкой укололась?

Тереза приоткрыла губы, чтобы заговорить, но мысли ее были слишком далеко отсюда. Ее разум парил где-то высоко, кружился в отдалении, наблюдая за сценой в тускло освещенной, устрашающей комнате, где они вдвоем сошлись в отчаянной схватке. И оттуда, сверху, где находился ее разум, она точно понимала, что ее страшит безнадежность, и ничего больше. Безнадежность была в больном теле миссис Робичек, в ее работе в магазине, в груде платьев у нее в сундуке, в ее безобразии, а главное — в том, что конец ее жизни был безнадежно предсказуем. И безнадежность гнездилась в ней самой, в том, что ей никогда не стать той, кем она хотела бы стать, и не сделать то, что она хотела бы сделать. Неужели вся ее жизнь была всего лишь сном? Неужели это происходит на самом деле? От ужаса этой безнадеги ей хотелось сорвать с себя платье и бежать, пока не стало слишком поздно, пока вокруг нее не упали цепи и не сковали ее.

А может быть, уже было и поздно. Словно в кошмарном сне, Тереза стояла посреди комнаты в одной беленькой комбинации и не могла пошевелиться.

— Что такое? Ты замерзла? Жарко же.

Было и вправду жарко. Радиатор шипел. Комната пропахла чесноком и затхлым духом старости, лекарствами и своеобразным металлическим запахом, принадлежавшим миссис Робичек. Терезе хотелось сжаться в комочек на стуле, где лежали ее юбка и свитер. Может быть, если она приляжет на свою одежду, то ничего не случится? Но ей вообще нельзя было ложиться. Если она ляжет, она пропала. Оковы замкнутся, и она тоже превратится в горбунью. Терезу пробила сильная дрожь. Она внезапно перестала контролировать себя.

И это был настоящий озноб, совсем не от испуга или усталости.

— Садись, — проговорил откуда-то издалека голос миссис Робичек, и были в нем такое безразличие и скука, словно она была привычной к тому, что девушки теряют сознание у нее в комнате. И снова откуда-то издалека сухие, шершавые кончики пальцев прижались к рукам Терезы.

Тереза сопротивлялась, не давая усадить себя на стул, но знала, что в итоге поддастся и даже осознавала, что именно за этим ее сюда и привели. Она рухнула на стул, почувствовала, как миссис Робичек вытаскивает из-под нее юбку, но пошевелиться не могла. Но она все очень четко осознавала, все еще могла рассуждать свободно, хотя темные подлокотники стула и маячили над ней.

— Ты слишком много времени проводишь на ногах в магазине, — говорила миссис Робичек. — Трудная штука это рождество. Я их четыре пережила. Тебе нужно научиться немножко беречь себя.

Ага, — сползая по лестнице и цепляясь за перила. Беречь себя, кушая ланч в столовой. Скидывать туфли с распухших искореженных ног, чтобы посидеть с поднятыми ногами в женском туалете, предварительно отвоевав у других женщин местечко и положив на батарею газету, чтобы отдохнуть пять минут.

Разум Терезы работал с потрясающей ясностью. Даже удивительно, насколько ясно он работал, хотя она понимала, что просто уставилась в пространство перед собой и не может пошевелиться, даже если захотела бы.

— Ты просто устала, девочка, — сказала миссис Робичек и подоткнула под ее плечи на стуле шерстяное одеяло. — Тебе нужно отдохнуть, весь день на ногах, и весь вечер тоже.

Терезе припомнилась строчка из любимого Ричардом Элиота[4]. «Ах, это все не то, совсем не то». Тереза хотела произнести ее, но не смогла заставить свои губы пошевелиться. Рот ее наполнился чем-то сладким и обжигающим. Это стоявшая перед ней миссис Робичек налила что-то в ложку из бутылочки и пихнула ложку ей в рот. Тереза послушно проглотила, не заботясь о том, что содержимое могло оказаться отравой. Теперь она могла пошевелить губами, даже смогла бы подняться со стула, но не хотела двигаться. В итоге она прикорнула на стуле, позволила миссис Робичек укрыть себя одеялом и сделала вид, что спит. Но все это время она наблюдала, как сгорбленная фигура бродит по комнате, убирает вещи со стола и раздевается ко сну. Она смотрела, как миссис Робичек снимает большой кружевной корсет, а потом целое сооружение на лямках, охватывавшее ее плечи и спускавшееся вниз по спине. Тереза закрыла глаза от ужаса и крепко-крепко зажмурилась, пока скрип пружин и долгий стон не оповестили ее, что миссис Робичек улеглась в кровать. Но это было еще не все. Миссис Робичек потянулась к будильнику, обхватила его пальцами и, не поднимая головы с подушки, стала нащупывать стул рядом с кроватью. В темноте Тереза неясно видела, как ее рука четыре раза приподнялась и опустилась, прежде чем будильник оказался на стуле.

«Я подожду пятнадцать минут, пока она не уснет, и уйду» — подумала Тереза.

Она устала, но приготовилась подавить знакомое ощущение, внезапное чувство, похожее на падение, которое каждую ночь приходило к ней задолго до сна и предвещавшее его. Но оно так и не появилось. Так что после того, как по ее прикидкам прошло пятнадцать минут, Тереза оделась и бесшумно выскользнула за дверь. Это оказалось совсем не сложно, просто открыть дверь и сбежать. «Это несложно потому, — подумалось ей, — что на самом деле я никуда не убегаю».

Глава 2

— ТЕРРИ, помнишь того парня, Фила МакЭлроя, о котором я тебе рассказывал? Который работает в театре? Так вот, он сейчас в городе и говорит, что ты можешь получить работу уже через пару недель.

— Настоящую работу? Где?

— Спектакль в Вилладж. Фил хочет встретиться с нами сегодня вечером. Я расскажу тебе об этом при встрече. Буду примерно через 20 минут. Я как раз уезжаю из школы.

Тереза промчалась три пролета лестницы наверх, к себе в комнату. Звонок застал ее в тот момент, когда она решила освежиться, и теперь мыло засохло на ее лице. Она уставилась на оранжевую губку в раковине.

— Работа! — прошептала она. Такое волшебное слово.

Она переоделась в платье, повесила на шею короткую серебряную цепочку с медальоном святого Христофора, подарок на день рождения от Ричарда, и причесала волосы, смачивая расческу водой. Так они будут выглядеть аккуратнее. Затем она поставила несколько эскизов и картонных макетов прямо в шкаф, откуда могла легко их достать, когда Фил МакЭлрой попросит их показать. «Нет, у меня не так уж много практического опыта», — пришлось бы ей признать, и ее охватила боязнь не справиться. Она даже стажером никогда не работала, за исключением тех двух дней в Монклэр, когда сделала картонные макеты, которыми в итоге и воспользовалась любительская труппа, если это можно было назвать работой. Она прослушала два курса по театральному дизайну в Нью-Йорке и прочла много книг. Она так и слышала, как Фил МакЭлрой — серьезный и очень занятой молодой человек, вероятно, немного раздосадованный, что пришлось наведаться к ней впустую — с сожалением говорит, что вообще-то, она не подходит. «Но в присутствии Ричарда, — подумала Тереза, — это не будет таким уж сокрушительным, как если бы я была одна». С тех пор как они познакомились, Ричард сам уходил или его увольняли по меньшей мере с пяти работ. Потеря и поиски работы беспокоили Ричарда меньше всего. Тереза вспомнила, как месяц назад ее уволили из Пеликан Пресс, и поморщилась. Они даже не удосужились ее уведомить, и единственной причиной увольнения, как она полагала, было то, что ее задание по конкретному исследованию завершилось. Когда она пришла поговорить с мистером Насбаумом, президентом, о том, что ей даже не вручили уведомление об увольнении, он либо не знал, либо притворился, что не знает, что означает это слово.