— Да как у тебя язык повернулся сказать мне такое? — громыхнул он басом и кулачищем по столу ударил.

Сигверда, та и бровью не повела:

— Ты тут громы и молнии не мечи, — усмехнулась она снисходительно, — дело говори. Сколько работников готов нанять, чтобы работа не стопорилась? Знаю, сейчас сенокос, а значит, платить придется вдвое, а то и втрое больше, чтобы заставить мужиков бревна таскать.

— Кабы для тебя избу строили, так и уговаривать бы никого не пришлось, — пробурчал староста, мысленно прикидывая, кого позвать на подмогу.

— Обманывать никого не стану, — сказала Сигверда, как отрезала. — Людям говори все, как есть. В том доме жить не мне, а молодой ведьме. Захотят, проявят уважение, а нет, пусть пеняют на себя. Мы ведьмы — народ злопамятный.

И улыбнулась так ласково, что Харальда аж передернуло.

— Для всех Анитра — моя внучка. Так к ней и будут относиться, покуда силу свою не покажет. Тебе ли не знать, как трудно переменить людское мнение?

— Ведаю о том, потому и предлагаю тебе заплатить мужикам за работу, чай, не обеднеешь. А уж коли найдутся те, кто по доброте душевной помогать станет, тому все зачтется. Так людям и скажи, мол, Сигверда в долгу не останется.

Староста аж лицом просветлел от ее слов. В деревне его конечно уважали, но Сигверду еще и побаивались. Не часто она осыпала людей своими милостями. Теперь многие призадумаются, прежде чем ответить отказом.

— Где будем избу ставить? — осведомился Харальд деловито, словно и не спорили они полдня, стараясь каждый настоять на своем.

— Место укажу позже, а сейчас дай-ка нам бумагу, да перо. Анитра распишет, каким должен быть ее дом. На словах то одно, а на бумаге оно вернее будет.

Староста думал, что сильнее удивить его нельзя. Но, глядя на то, как внучка водит пером по бумаге, и на ней появляются не просто каракули, а угадывается план постройки, посмотрел на ведьму с еще большим уважением. Сильна Сигверда, нечего сказать, такое чудо сотворить не каждой ведьме под силу.

ГЛАВА 4

Следующее утро принесло Анитре сплошную головную боль. Причиной ее появления стала Эйваз — руна прорицания. Дар, безусловно, полезный, можно сказать — бесценный, но как же трудно было вместить его в свое подсознание. Сначала все шло как обычно, и Анитра расслабилась. Да видно рано, потому что ровно через три удара сердца ведьмочка резко утратила способность видеть. А потом с ней и вовсе стало твориться что-то невообразимое. Казалось, она спала наяву и видела мешанину из снов. Видения наслаивались одно на другое, мелькали лица — мужские, женские, детские, старые и молодые, радостные и тревожные. Голову повело от частой смены образов, виски пронзило острой болью, и Анитра закричала дико, с надрывом. Не помня себя, с силой рванулась прочь, высвобождаясь из чужого захвата. Не удержавшись, упала с лавки и забилась в припадке, окончательно теряя связь с реальностью.

Скорее всего, этот кошмар продолжался недолго, но Анитра могла бы поклясться, что прошла целая вечность, прежде чем Сигверда прекратила ее мучения, влив в рот горько-солоноватую жидкость, от которой сразу накатила тошнота, да такая, что видения мигом отошли на второй план.

— Что это было? — скривилась Анитра, вытирая губы тыльной стороной ладони. Сил подняться у нее не было, вот и лежала она, распластавшись на земляном полу, да радовалась тому, что боль отступила.

— То было зелье, закрывающее разум, — пояснила Сигверда, усаживая ее обратно на лавку. И ведь подхватила легко, как пушинку, а затем продолжила выговаривать, не скрывая возмущения: — Дурында ты бестолковая. Неужто тебя закрываться не учили? Стоит ли удивляться, что прежняя твоя жизнь так рано оборвалась? Знать, позавидовал тебе кто-то черной завистью, а ты и рада стараться — хватанула чужую злобушку полною мерою.

Эта длинная прочувствованная речь изрядно утомила обычно немногословную ведьму и она, махнув рукой, вышла во двор. Анитра немного пришла в себя и задумалась над словами Сигверды. За тридцать лет с ней случалось всякое. Были и ссоры, и обиды, но так, чтобы кто-то желал ей смерти? Да за что? Никому ведь не сделала ничего плохо, старалась всегда жить по совести.

Слезы сами покатились из глаз. Стало так горько. Как будто мало ей было попасть в другой мир, так нет же, выяснилось, что погубили ее чьи-то злоба и зависть.

И снова Сигверда вмешалась, не дала ученице скатиться в истерику. Анитра и не заметила, когда ведьма вернулась в избу. Повздыхала для порядку, провела белой тряпицей по девичьему лицу, утирая слезы, косу дурехе наивной переплела и сказала:

— Чего теперь то горе горевать? Впредь умнее будешь, перед каждым встречным-поперечным душу держать нараспашку не станешь.

И подумалось Анитре, что действительно глупо слезами умываться, когда впереди ее ждет столько всего интересного. Хлеб в это утро казался особенно вкусным, а жизнь прекрасной и удивительной.

После завтрака Сигверда вывела Анитру во двор и повязала ей плат на глаза. Потом крутанула несколько раз в одну сторону, затем — в другую и приказала:

— А теперь, девонька, веди нас к своему дому.

Анитра и пошла, как по веревочке, ни разу не задумалась и не оступилась, хоть и не видела ничего из-под плотной повязки. Словно и впрямь шла знакомой дорогой, по которой хаживала не раз. Выбрала место хорошее, на пригорке возле леса. И от избушки Сигверды недалеко, всего то шагов триста пройти.

— Значит, так тому и быть, — произнесла Сигверда веско и сдернула плат с лица Анитры. Солнце брызнуло ей в глаза, вынуждая зажмуриться, да любопытство все ж пересилило. Анитра приоткрыла один глаз, за ним второй, осторожно осмотрелась из-под ладошки и ахнула. Вид с опушки открывался сказочный: вся деревня видна, как на ладони, а за ней луга цветущие, да река широкая. А за рекой еще одна деревня, и совсем уж в отдалении виднеются башни со шпилями.

— А чей это замок? — спросила Анитра у наставницы, указывая рукой вдаль.

— Экая ты глазастая, — хмыкнула ведьма. — В этом замке живет владетель этих земель — хертуг Рангвальд.

Анитре тут же представился статный рыцарь на вороном коне, но ведьма мигом развеяла эту иллюзию:

— Владетель он только на словах. Стар стал да немощен. Всеми делами заправляет жена его Ингрид. Сынок то их при королевском дворе обитает, не спешит взваливать на свои плечи ответственность за родовые земли, вот матушке его и приходится этакую тяжесть одной тащить. Да она то не глупа, со всем справляется. И нравом строга, у такой не забалуешь.

Интерес к замку и его обитателям сразу иссяк. Анитре хватало общения с Сигвердой, а Ингрид, по словам ведьмы, мало чем от нее отличалась. Властная женщина, искренне полагающая, что есть только два мнения: ее и неверное. И если Сигверду получалось принимать такой, какая она есть, то незнакомка заранее вызывала чувство неприязни. Возможно оттого, что старая ведьма потратила свою жизнь на служение людям, а княгиня заставляла людей служить себе. Наверное, в этом и крылась причина подобной предвзятости.

Сигверда тем временем принялась творить колдовство. Она кружила по пригорку, то склоняясь до земли, то воздевая руки к небу. Откуда только взялась в старом теле подобная гибкость. Движения Сигверды походили на танец, а в голове раз за разом повторялись произносимые ею слова: "Мать-река, ключева вода, очнись, оживи, свой лик покажи".

Вдруг ведьма замерла возле старого раскидистого дерева, рухнула перед ним на колени и принялась руками разгребать землю между корней. В этот миг Сигверда имела совершенно безумный вид. Она с диким остервенением выдирала пучки травы и отбрасывала их в стороны, словно боялась не успеть. Ее руки покрылись ссадинами, под ногти забилась грязь, но ведьма не обращала внимания на боль. Наконец, она радостно вскрикнула и зажала в ладонях тонкую струйку воды. Рванула ее на себя. И странное дело, вода поддалась, потянулась за ней следом, извиваясь серебристой змейкой в руках колдуньи.