— …Маманя живёт ещё в прошлом веке, — услышал Серёжка над собой. До сих пор он не прислушивался к разговору взрослых. — Когда отцовская затея с акционерным обществом лопнула, — говорил Степан Савельевич, — компаньоны на него всё и свалили. Он же полуграмотный был, двадцатый век не по нём оказался. Я так и не знаю — компаньоны нарочно всё так подстроили или на самом деле кризис их раздавил…

— Кризис тогда многих пустил по ветру, — отозвался Леопольд Саввич.

— Отец как услыхал про конфискацию — так и не выдержал, удар с ним случился. А мамаша осталась на мели. Она, конечно, кое-что успела припрятать. Зато барские замашки сохранила полностью. Надо же такое придумать — родственников вызвала.

— Успокойтесь, приладим куда-нибудь. В Юзовку каждый день толпами приходят, и многие устраиваются.

«Интересно, Шурка это слышит или нет?» — подумал Сергей.

Тут дрожки снова свернули, и прямо перед его носом оказалась громадная, выше любого дома, деревянная халабуда. На срезе шатровой крыши стояли аршинные буквы ЦИРК. Копыта лошадки зацокали по булыжнику. Потянулся ряд домов, были и двухэтажные, на высоких цоколях полуподвалов с вывесками «Лавка ШИПУНОВ И СЫН», «Кабак БЕСЕДА», просто «ЛАБАЗ» и даже «Курильня ШЕХЕРЕЗАДА». Вдоль домов шла утрамбованная дорожка, гуляли люди, где-то наяривала гармошка. Свирепого вида городовой, поравнявшись с Серёжкой, приподнял одной рукой фуражку и склонил квадратную голову. Сергей понял, что он приветствует едущего в дрожках барина.

Показалась каменная церковь, внутри её ограды было пустынно, лишь несколько нищих калек. Зато вдоль ограды, вокруг неё — лавки, палатки, выгородка из пивных бочек, а дальше — прилавки, обжорные ряды, базар…

Несколько раз дрожки останавливались, Степан Савельевич, встречая знакомых, разговаривал с ними, дважды вылезал из возка, заходил в мастерскую «Малярные и обойные работы» и ещё в какой-то дом без вывески. Проехали почти всю улицу, когда откуда-то сверху донеслось:

— Леопольд Саввич, милейший, доброго вам здоровья!

Дрожки остановились. Сергей задрал голову и увидел на деревянной веранде, поднятой до уровня второго этажа, бритого господина с газетой в руках.

— Здравствуйте, господин Рожков.

Они поговорили про какой-то мост, и Клевецкий спросил:

— Вам помощник не нужен? Вот к моему другу родственник приехал — сирота, мальчик только что из деревни — ещё не научился мошенничать.

— Вообще-то я подумывал, но ближе к осени. Когда печи надо будет топить.

— А что, другой работы в доме нету?

— Есть, конечно, только платить много не смогу.

— Ну, про плату разговор будет позже, когда он освоится, — пробасил Степан Савельевич.

Сергей понимал, что разговор идёт о нём, однако ничего, кроме тупого равнодушия не испытывал. Бритый господин ушёл с веранды в дом и через минуту появился на улице. Мужчины выбрались из возка и отошли с ним в сторону.

Шурка остановился возле брата.

— Всё, Серёга. Ты помни, про что мы на крылечке договорились. Покуда нам деваться некуда. Занесло нас, как корову в болото. Дёргаться толку нету. Надо осмотреться, а там…

Они стояли, уставясь на двери дома, куда предстояло войти Сергею. И только тут увидели табличку, где по белой эмали было написано: «Зубной техник И.В.Рожков. Мосты и коронки».

ГЛАВА 4

Проснулся Серёжка от холода. Старенький, пахнущий уже не овчиной, а пылью кожушок он сбросил с себя во сне. Утренняя свежесть накатывала из открытых окон кабинета. Светало. Вскочил, энергично размахивая руками, задрал голову. Настенные часы показывали начало шестого. Протяжно мычал заводской гудок. С убывающей силой доносились гудки ближних и дальних шахт, как будто эхо многократно отражалось в степной шири. Машинально потянул за цепь, подтягивая в часах гирю.

Скатав стёганое одеяло, которое согревало, должно быть, не одно поколение Рожковых, а теперь служило подстилкой, спрятал вместе с кожушком в шкаф. Рядом, здесь же в углу кабинета, стоял умывальник — целое сооружение с подвесным баком, с дырявым тазом, вставленным в низкую тумбу, и ведром под ним. Тут же вспомнил одно из первых наставлений хозяина:

— Не вздумай мочиться сюда — голову оторву. Вонищи не оберёшься. Проверено…

Осторожно ступая босыми ногами по лестнице, мимо двери, ведущей в хозяйскую квартиру, спустился вниз. Утренняя роса сизым налётом покрыла низкорослую, худосочную траву — спорыш, подорожник, калачики. Высоко подбрасывая ноги (роса была холодная), пробежал до уборной — деревянной будки у забора. Вернувшись в кабинет, промыл глаза и принялся за уборку.

За два месяца пребывания у господина Рожкова он уже освоился со своими обязанностями и многое делал машинально, по привычке. Подмёл в кабинете, вытер пыль с кресла, в которое хозяин обычно усаживал заказчика, вынес ведро из под умывальника и выплеснул на булыжную мостовую. Все так делали. Потом зашёл в мастерскую, отделённую от кабинета высокой перегородкой. По верстаку рассыпан гипс, свалены всякие щипчики, пилочки, пинцеты… Тут хозяин в глиняной рюмашке сплавливал кусочки золота, выливал в подогретую гипсовую форму, опиливал, паял с помощью бензиновой горелки. А после работы формы и золото запирал в сейф. Инструменты же бросал как есть.

В мастерской мальчику разрешалось только смести со стола грязь да протереть тряпкой пол. Что он и сделал. Потом вымыл плевательницу, которая стояла у кресла для заказчиков, и увидел рядом с нею высокий стакан с грязной, чуть зеленоватой жидкостью. Недолго раздумывая, взял его, подошёл к открытому окну. Ещё посмотрел, не попадёт ли на голову кому из прохожих — и выплеснул. Уже отвернувшись от окна, услышал всплеск разбившейся о булыжник жидкости… Что-то звякнуло. Непонятно: что же могло звякнуть?

Не до размышлений было. Спустившись во двор, почистил плиту — летнюю, что была устроена под навесом, разжёг в ней огонь и, пока дрова разгорались, побежал принести чистой воды. От двора до колодца — целый квартал. Там уже очередь. Ещё небольшая, человек пять с вёдрами, коромыслами. Колодец не такой, как в деревне: зелёная будка, а из неё торчит в одну сторону труба, в другую — рычаг от насоса. Надо качать, чтобы потекло. Серёжку тут уже знали. У колодца быстро знакомятся, быстро узнают все новости. Но утром не до разговоров — некогда. Чтобы очередь двигалась быстрее, один качает, другой подставляет ведро.

Он дважды принёс воды, подбросил в печку угля, помыл в уборной толчок и пол, занёс воды в кабинетный умывальник. К этому времени проснулись хозяева. Значит, уже можно надеть ботинки и смело топать ими. Когда он поливал дохленькую грядку цветов во дворе, хозяйка позвала к столу. Ел то, что осталось от семейного завтрака. Кормили тут неплохо, чего уж там… Да только в отцовском доме если нанимался работник, то за стол он садился вместе со всеми.

Сергей уже допивал чай, когда мимо него, выбритый и надушенный, в рабочей тужурке-толстовке прошёл хозяин и по лестнице поднялся наверх. А через минуту донеслось:

— Сергей! Живо сюда!

Оставив кружку с чаем, торопливо поднялся в кабинет, заглянул в мастерскую. Расстроенный хозяин, тыча пальцем в верстак, заорал:

— Я тебе говорил — тут ничего не трогать? Только смести и протереть.

— А я и не трогал…

— Тут с-стоял выс-сокий с-стакан с отбелом. Мутная такая зеленоватая жидкость… — хозяин заговорил так, вроде бы ему кончик языка приморозило.

— Не было его тут — он вона в кабинете на столике, как стоял…

Резко оттолкнув его, хозяин пробежал к столу, заглянул в стакан.

— Куда дел?

— Бурду эту? Выплеснул. — Серёжка посмотрел на окно. — А стакан сполоснул.

Тут же словно что-то взорвалось перед глазами. Господин Рожков двинул его так, что мальчишка отлетел к стене. Поспешно вскочил на ноги. Хозяин схватил его за шиворот.

— Там был золотой мост господина Ламбуса. Да ты мне его и за год не отработаешь!.. — со слезой в голосе завопил Рожков, но едва замахнулся, как Сергей волчком выкрутился из его рук и — не сбежал, а спланировал по лестнице во двор. Подхватился — и напрямую, через забор, по чужому огороду. Ошалевшая соседская собака бросилась за ним, но поздно, он уже перемахнул через другой забор и — дай Бог ноги.