— Все тихо. И в поселке, и по району тоже.

Телеграмм было несколько, Денисов просмотрел их наскоро, применительно к планшету, связанному с гибелью Волынцева, каким он мысленно его видел.

«…Ширяева наталья Кирилловна переводчица член союза писателей проживает с сыном… — Многое Денисов уже знал либо представлял: установочные данные, адрес, характеризующие данные, — материалами на нее не располагаем характеризуется положительно находится творческом отпуске допросить в настоящее время не представляется возможным в связи с выездом».

«…волынцев александр андреевич сорока лет проживал Харьков улица… разведен детей нет член групкома литераторов образованию историк работал по договорам мая по август находился на полевых работах археологической экспедиции тувинской асср…»

«Отсюда тувинский орнамент рукописи, — понял Денисов. — «Тоджа», «Енисей», «Дань, собираемая непритязательным тувинским небожителем…»

Он читал дальше:

«…материалами не располагаем мать пенсионерка длительное время работала администратором гостиниц проживает отдельно…»

«Ну, вот, — подумал Денисов, — система коммунального хозяйства. Это тоже ясно из рукописи… «Детский сад горкомхоза»!»

В помещении было и в самом деле холодно, как в погребе, Денисов быстро продрог.

Хотя телеграммы были из Москвы и подписаны Бахметьевым, было нетрудно догадаться, что они дублировали ответы Харьковского уголовного розыска.

— Холодина. — Дежурный ежился под шинелью, не мог согреться. А за окном уже шли люди в купальниках и шортах, день обещал быть жарким.

— Все? — спросил Денисов у дежурного.

— Все.

Горничная, убиравшая номер, в котором жил Волынцев с напарником, оказалась пожилой, сухонькой, с узловатыми пальцами. В речи ее слышался неистребимый белорусский акцент.

— А чаго я знаю? Жил некто, уехал. Полы вымыла, постель сменила. Чаго еще?

Они разговаривали на скамье у входа в душевую. В темноватом просторном холле за дверью кто-то пытался дозвониться по отключенному междугородному автомату, крутил и крутил диск.

— Этот человек? — Денисов достал посмертную фотографию Ланца, сделанную в морге.

Горничная долго и тщательно рассматривала ее, потом, заметно стесняясь, достала из кармана очки, надела, отнесла фотографию подальше от глаз, также долго смотрела.

— Ну он… — Она спрятала очки.

— Фамилии его не знали?

— Нет.

— Разговаривали?

— С ним? А чаго разговаривать; скажу только: «Оставь ключ, приду, приберу…» — Выцветшие маленькие голубоватые глазки смотрели весело и лукаво. — Наше дело стариковское, их — молодое…

— А он?

— Оставляет. А я прибираю.

— Хорошо его помните?

— Хорошо… — Она замолчала, прислушиваясь к звуку беспрестанно поворачиваемого диска в автомате. Потом заметила: — Отключен, а все равно крутит! Видно, очень хочет дозвониться…

— Наверно. — Денисов согласился.

«Приветлива, с юморком, — подумал он о горничной, — такие все замечают…»

— У него в номере было два одеяла?

— По весне у всех два.

— Жил не один?

— Можно сказать, что один. У соседа жинка жила в поселке. Дак он поест и уходит. И ночевал там.

— А что этот? — Денисов поднял фотографию.

— Больше дома. Писал.

— Он писатель?

— Писатели по двое не живут.

— С кем-нибудь дружил?

— А разве я знаю?! Стирал себе сам…

— Вас не просил?

— Только раз. Боялся, что полиняет. — Она снова взяла из рук фотографию, отставила далеко от глаз. — Сорочку. — Горничная вернула снимок. — Тут белое, тут красное, тут синее. Будто заплат не хватило… — Она засмеялась.

— Вы его друзей часом не знаете?

Старуха подумала.

— Нет. Видела пару раз с одним. С молодым. В парке. Он и в номер к нему раз приходил.

— А что за мужчина?

— Обычный. В сорочке, в шортах.

— Какой он из себя?

— Молодой, блондин.

— В очках?

— Вроде в очках… — Она говорила чуть меньше того, о чем знала, и Денисову необходимо было каждый раз задавать новые вопросы.

— Худой?

— Да нет. Мускулистый. Ноги накачанные. — Она засмеялась.

— А лет сколько?

— Лет тридцать… Не больше.

— Откуда он? Из Дома творчества?

Еще вчера, до посещения дачи, до известия о ее продаже, казалось: «Установить личность Ланца — и гора с плеч!» Потом, как по цепочке, одна за другой потянулись другие задания следственного поручения от наиболее общих — «образ жизни», «материальное положение», «родственные, дружеские, интимные связи» — до максимально целенаправленных, а там, где-то в конце, уже мелькнуло знакомое «Фабрик… д'армес… пума» и так далее… Но сегодня было уже важным знать — «кто был человек, которого Ланц случайно выследил ночью у дачи…!

Горничная покачала головой:

— Мужчину этого я в Доме творчества не видела.

— Он на машине приезжал?

По тому, как старуха задумалась, Денисов понял, что она такой факт не исключает.

— А этот, что жил у вас, без машины?

— Этот так ходил. Пешком.

— Вам приходилось видеть его с женщиной?

— С якой?

— Вы же знаете! — схитрил Денисов.

— Видела. — Она посмотрела игриво. — А чаго? Нельзя?

Из холла прошла супружеская пара, пытавшаяся дозвониться, — женщина недоуменно взглянула на них.

— Какая она из себя?

— Кругленькая, симпатичная… В очках.

— Молодая?

— Счас до шестидесяти все молодые. Наташа! Сусаннина родня.

— Вы и ее знаете?

— А как же? Прибиралась у них раньше. Сейчас уж тяжело стало — бросила…

Горничная оказалась золотым свидетелем.

— Вы давно ее видели? Сусанну!

— Вчара захадила…

— Не спрашивали — долго она здесь будет?

— А завтра и уезжает… Дом-то уже чужой. Жилец новый приехал — мелитопольский. Деньги получены…

— Много? Если не секрет… Наличными?

Старуха усмехнулась:

— Нам с тобой считать чужие деньги не годится. Хоть бы и наличные! Целый сундук… Но у нее и расходы, не как у нас! Правда? — Она вздохнула.

— Хотели о чем-то спросить?

Выражение лукавства на сморщенном лице исчезло, женщина подняла лежавший у ног лист акации, показала на фотографию.

— А чаго с ним приключилось? Убили? Или сам себя?

Когда Денисов подходил к даче, Роша садилась в машину — седая величественная старуха, с многочисленными побрякушками на шее, с черными пронзительными глазами. Родственник оказался приземистым, молчаливым, полным, с пятнами на лице, он предпочитал держать руль в перчатках — Денисов подумал отчего-то, что руки у него больные — в красных маленьких пятнышках. Роща сказала ему несколько слов, он с неожиданной мягкостью развернул машину, минуя кафе, двинулся в направлении главной улицы.

«Был ли Волынцев — Ланц в конце концов представлен вдове Роша? — подумал Денисов. — Вряд ли…»

За скучным, похожим на школьное зданием тянулась однообразная, зажатая холмами долина. В ней оказалась учебная полоса, на вершине одного из холмов виднелась тригонометрическая вышка.

Денисов выбрал тропу, по которой давно не ходили, — угрюмую, с окаменевшими следами весенней распутицы.

Он не стал гадать, куда на этот раз уехала Роша вместе с родственником. («В магазин? В Щебетовку? Попрощаться с окрестностями?»), посмотрел на часы. Ему было необходимо побыть одному.

Дорога свернула к холмам, начался подъем.

«Видел ли Волынцев по возвращении из тувинской экспедиции Ширяеву? — Денисов шел быстро, занятый картинами, проходившими перед его мысленным взором, другие — вокруг — едва замечал. — Должен ли был тоже приехать в Коктебель? Знал ли о предполагаемой продаже дачи? Почему, зачем двое суток находился в Москве, ночью, на вокзале?»

С вершины открылся вид на холмы, округлые, словно складки огромного стеганого одеяла. Внизу был хорошо виден поселок — большое украинское село, перенесенное с равнины в горную местность. По другую сторону виднелся пейзаж в духе скалистого Запада — обрывистый песчаный каньон. Казалось, вот-вот осыпятся пригоршни мелких камней и появится одинокий верховой, придерживающий поводья, — в шляпе, с кольтом и наручниками на поясе, с ружьем поперек седла.