— Какое облегчение… Господи, о чем думаю, когда горе такое! Гриша в тюрьме! — Она достала носовой платок, поднесла к глазам. Денисов лучше рассмотрел ее: лет тридцати, с аккуратными, словно выточенными чертами маленького лица, называемого кукольным.
— Этот человек на вокзале сам подошел? — спросил он.
— Да. Позавчера.
— Вечером?
— Около десяти. Я сидела недалеко от справочного бюро… Знаете?
— Да.
— У меня тетрадь, я в нее записываю. Готовилась к приему у прокурора… — Она вздохнула. Подумав, достала из сумки коленкоровую тетрадь, бросила на кафель, под ноги. — Чтоб не застудить. Все равно нечего записывать.
— Не надо отчаиваться.
— Так думаете?
Они помолчали, она продолжила:
— Подошел, полюбопытствовал, что пишу. «Не стихи? Давно наблюдаю за вами…»
— Вы рассказали о своем деле?
— В двух словах. Он извинился. Минутное вокзальное общение.
— Кто он, по-вашему? Откуда?
— Понятия не имею. Человек интеллигентный, воспитанный. По-моему, ждал поезда.
— Он был один?
— Да.
— С вещами?
— Держал портфель. Довольно старый. — Она замолчала.
Рядом с лифтом висело несколько вывесок, они объясняли малонаселенность подъезда, отсутствие детских колясок, хлопанья лифта:
«Фирма СОРИС — Франция
Промышленные реализации и торговля.
3-й этаж, кв. 21».
Другая вывеска принадлежала «Пренса-Латина» — «Латиноамериканскому информационному агентству».
— Вы видели его всего раз — когда подходил?
— Что вы спросили? — Мысли ее снова были поглощены своим.
Денисов повторил.
— И потом видела. И до этого тоже. За сутки многие примелькались. Он в том числе.
— Вам показалось — он сутки провел на вокзале?
— Появлялся, исчезал. Я припоминаю. Его будто что-то тяготило. Не находил себе места. Из зала — на перрон, снова — в зал. Ночью видела на платформе.
— Одного?
— Шла посадка. Мне кажется, он был один.
— С портфелем?
— Не обратила внимания. Вокруг суета, носильщики… Вспомнила! Стоял один. Закрыл глаза рукой. Словно ему плохо.
— Вы заметили многое. Спасибо.
Женщина посмотрела на часы, заспешила:
— В юридическую консультацию надо бежать. — Она ногой нащупала туфлю.
Денисов достал визитную карточку:
— Вы ведь вернетесь на вокзал. Пожалуйста, найдите меня. Или позвоните. Надо записать. Может, что-нибудь еще вспомните. Сейчас все важно. Любая мелочь.
В автомате на углу он набрал номер дежурного:
— Из ОБХСС мне ничего не передавали?
— Есть. Читаю: «Вчера после смены видели на вокзале».
— Понял. Сальков в отделе?
— Носильщик? Только что приехал с Ниязовым. Оба у Королевского.
— Пусть не отпускают. Сейчас буду.
— Интересно… — Сальков обвел глазами арочный свод, стрельчатые с широкими подоконниками окна. — Никогда здесь не был. — Все, кто попадал в не подвергшуюся реконструкции часть вокзала, говорили то же и в почти одинаковых выражениях. — Только мрачновато.
— Начало века, не знали, какими строить вокзалы… — Денисов всегда отвечал одинаково. — В сауну попал?
— Да нет.
— Не встретился с приятелем?
— Встретился. — Сальков поднял белесые глаза, ресницы над ними были еще светлее, как выгоревшие; старался понять, куда клонит Денисов.
— Он из наших, с вокзала?
— Нет. — Денисов почувствовал небольшое, сосем незаметное напряжение. — Ты его не знаешь… — Красноватое лицо носильщика повернулось к окну. Сальков явно предпочитал темы, связанные с вокзалом, со станцией. — Третью платформу совсем не убрали. У нас в бригаде строже… — В отсутствие поездов носильщиков привлекали к уборке. — У Романа не отсидишься!
Денисов выслушал комплименты Салькова в адрес родственника-бригадира:
— Скажет только: «Шестьдесят пятый, сорок восьмой, пути убрать!» Мы уж бежим!
Роман был коренастый, с желтоватыми на широком неподвижном лице глазами; носильщики слушались его беспрекословно.
— Жетоны вам закрепили постоянно? — спросил Денисов.
— Теперь постоянно. Раньше, какой дадут: сегодня сто седьмой, завтра двадцатый…
— У тебя, по-моему, всегда был сорок шестой.
— Это точно. — Сальков осторожно вздохнул, глядя на часы. — Время-то как бежит, сейчас бы в зал куда-нибудь. В футбол постучать.
— На этой неделе игр нет?
— Из Видного ребята договаривались на субботу. Наверное, что-то не получилось.
— С Малаховкой играли?
— С Малаховкой? Нет. — Сальков продолжал томиться, снова посмотрел на часы — легкие, с кнопочками, соединенные пластмассовым браслетом.
Денисов поднял трубку — напрямую соединился с дежурным:
— Степанов здесь?
— И Инесса. И родители тоже. Вроде все устраивается. Все согласны.
— Кроме ее матери?
— Ее пока не спрашивали.
— Степанов пусть пока не уходит. Через несколько минут я позвоню. — Он положил трубку.
— Не Татьянка приехала за мной? — Сальков кивнул на аппарат.
— Нет.
— Волнуется. Я говорю: «Чего волноваться? Труп обнаружили на вокзале. Я шел, увидел…» — Он изменил тон. — Не установили, откуда пострадавший, чей?
— Нет.
— Установите…
— Вчера приезжал на вокзал?
Сальков подумал:
— После смены? Приезжал.
— Зачем?
— Дело одно.
— Важное?
— Так… — Он уже, не скрывая, намекнул на желательность прекращения разговора. Поднялся. — Побегу, пожалуй?
— Хочешь, скажу, зачем ты приезжал на вокзал?
Сальков снова сел. Тронул белый пушок на подбородке.
Телефонный звонок был некстати. Звонил эксперт-криминалист — разыскивал следователя; на худой конец был не против порезонерствовать со старшим опером, располагал для этого достаточным временем:
— По поводу заключения. С судебным медиком мы пришли к единому мнению. Такое бывает нечасто. Как считаешь?
— Наверное.
— Тебя знакомили с содержанием?
— Отчасти.
— Только частично?! С совместным заключением судебно-медицинской и судебно-баллистической экспертиз?! Я правильно понял?!
— Да нет.
— Это же важно! Наличие копоти и порошинок в объеме, указанном нами, свидетельствует о том, что выстрел был единственный! Явившийся смертельным! Произведен непосредственно на месте обнаружения трупа. В упор… Понимаешь, в упор! А учитывая странность его поведения…
Звонок эксперта повлек серию коротких и длинных суматошных телефонных переговоров.
Из Лефортовского морга позвонил Кравцов, ему, как и Денисову, тоже было неудобно разговаривать. Предпочел объясниться обиняком:
— Жаль, что мы не можем узнать о настроении пострадавшего…
— Именно о настроении? — Кравцов и эксперт-криминалист говорили примерно об одном и том же. — Не ошибаешься?
— Нет. Понимаешь меня?
— Был ли чем-то подавлен в предшествующие сутки?
— Именно. Не высказывал ли тяжелых мыслей, разочарования…
Кравцов намекал на возможность самоубийства.
— Возможно такое направление?
— Скорее всего. Подробности по приезде.
— А что медик? — Вопросы о роде смерти — убийство, самоубийство — были вне компетенции экспертов, но их мнение принималось во внимание.
— Считает наиболее вероятным. «Не удивился бы, узнав, что была записка: «Никого не винить…»
Следующим в трубке раздался женский голос:
— Товарищ Денисов? Это Савченко… Вы подходили у Прокуратуры Союза. Насчет человека на платформе.
— Да, да. Где вы?
— В юридической консультации. Звоню, чтобы не забыть.
— Слушаю.
— Я подумала. Мне кажется, человек тот кого-то ждал.
— На вокзале?
— Да. Кто-то должен был приехать. Поэтому не уходил от справочного бюро. Ведь там «место встречи»! Когда объявили: «Пассажир такой-то, подойдите к справочному бюро…» — даже вздрогнул.
— Его не объявляли?
— Нет. А по говору он откуда-то от нас! Южанин. Все, что я вспомнила, пока ехала…