Шиада улыбнулась: назначенное можно отсрочить, но нельзя отменить, — и закрыла глаза.

Рабство оказалось совершенно кошмарной вещью.

Никогда прежде Дайхатт не был в столь жалком состоянии.

В считанные дни он сбил ноги до кровавых мозолей. Одетый в латаное рванье, предназначавшееся всем рабам, по щиколотки утопал в жгучие пески. Обветренная горячим воздухом кожа сохла и трескалась. Щетина и волосы отрастали, засаливались, чесались, в них заводились вши. От духоты и зноя силы стремительно таяли, не давая нормально переставлять ноги. Аймар валился, поддерживаемый соратниками и подбиваемый кнутами вставал и плелся дальше.

Кожа на запястьях от канатов, соединявших рабов в связку, ободралась до мяса; раны кровоточили, распухли и болели. Ноги заплетались, временами от духоты плыло и темнело в глазах. Однажды они остановились в каком-то карьере, и Дайхатт понадеялся, что эта пытка закончилась. Но там Молдр оставил около двадцати рабов и приказал идти дальше, углубляясь на юго-восток.

Их дороге не было конца, отчаянно думал тан, перебирая ногами, которые уже даже не старался разгибать в коленях. Матерь Всеединая, ему всего-то и надо-то — пару дней посидеть на заднице и дать отдохнуть ногам…

За две недели перехода ничего не осталось в Аймаре от прежде гордого предприимчивого тана-кандидата в мужья государевой дочке и самого достойного претендента на руку Матери лагерей. Как вышло, что он оказался здесь, в таком плачевном состоянии?

КАК?

Изнурительный от жары, отвратной каши-размазни и плетей путь сливался в воображении Дайхатта в единое песчано-гадкое пятно. В первые дни пути он с охраной пытался бежать, но телохранители Молдра детально объяснили Аймару, где бывает больно за непослушание. Попытки договориться с работорговцами тоже ни к чему не приводили, пусть бы он и обещал несметный выкуп за собственную жизнь.

Когда тан гнушался серо-бурого варева, раздаваемого дважды на дню, амбалы купца, поднимая его на смех, издевались, будто играючи запихивая еду в рот. К тем, кто звучит слишком громко, малодушные люди всегда относятся по-свински.

— Ну чего же ты? — молодцы Молдра регулярно не отказывали себе в удовольствии посмеяться над Аймаром. — А? — говорили они, впихивая ему ложку за ложкой, пока парочка других держала ясовца со скрученными руками и фиксированной головой здоровыми мозолистыми лапищами. — Ты кажется кричал, будто тан, да? Денег обещал. Ну, давай. Ты нам деньги — мы тебе еду.

Молдр запрещал серьезно калечить рабов — черта с два их продашь потом. Оплеухи, не больше, велел купец. Но что такое оплеуха, давно рассудили молодцы Молдра, и с удовольствием давали Аймару и остальным под зад.

Однажды утром рабов по привычке разбудили пинками.

— Вставайте, шлюхино отродье, — кричали телохранители Молдра со всех сторон, распинывая, кто попадался под ноги. — Отдирайте свои немытые задницы и шевелитесь.

Шевелиться пришлось действительно быстро. Без привалов Молдр прогнал в тот день рабов с зябкого рассвета до четырех часов по полудни, и лишь тогда, неподалеку от огромного оазиса дал указ остановиться.

— Стоянка.

Дайхатт с отчаянием повалился, где стоял. Мышцы, переведенные в другое положение, непроизвольно сокращались, мелко подрагивая, и нещадно ныли.

Разбили лагерь.

— Сейчас раздадут еду, — командовал один из телохранителей Молдра. — Всем есть и сидеть тихо. Увижу, кто болтает, выколочу.

Крикливого никто не слушал: хватало того, что рабы сидели. Вскоре зашкрябали деревянные ложки о плошки, а еще чуть позже на фоне оазиса показалась группа приближающихся верблюжьих всадников.

— Эй, — гаркнул, видимо, лидер отряда, натянул поводья, остановив верблюда неподалеку, а потом быстро-быстро заговорил по-ласбарнски. — Высокого солнца, Молдр. Кто тут для Фарнэ?

— Человек двадцать наберется, — вкрадчиво ответил Молдр, обмахиваясь тростниковым веером. — Высокого, Мехи.

— Прям-таки двадцать? — спешиваясь, оскалился Мехи, отчего у него получилась совершенно страшная квадратная физиономия, перекошенная в районе губ.

— Ну, — Молдр, отведя взгляд чуть в сторону и почесав блестящую от пота и сала щеку, — князь Зобора умный человек, сам разберет, кто из них хорош для арены, а кто в прислугу сгодится.

— Прислугу не втюхивай. Надо будет, князь Фарнэ отдельно купит. Ну, показывай, что тут.

Сопровождавшие Мехи ласбарнцы спешились с верблюдов тоже. Молдр щелкнул пальцами и дернул головой, указывая своей охране выстроить рабов в ряд. Один из бойцов выдернул из рук Дайхатта миску, отчего оставшиеся там полторы ложки бурды, от одного вида которой еще месяц назад Аймар исторг бы все, что съел накануне, трагично свалились под ноги.

— Живее, скоты, — заворчал Молдр, потея еще сильнее. — Стройтесь живее.

Мехи пошел вдоль рядов, и Молдр своей рукой выталкивал вперед тех, кто, на его взгляд, был достоин биться на аренах Фарнэ. Вытолкал и Дайхатта с пятеркой измочаленных сподвижников. Спустя четверть часа, когда была осмотрена треть рабов, один из караульных лагеря крикнул:

— Эй, всадник, — и ткнул рукой куда-то в северо-восточном направлении.

Из рабов почти никто не обернул голову в указанном направлении, но Дайхатт все же кинул быстрый взгляд: привычка смотреть исключительно под ноги еще не поглотила его до конца. Действительно, приближался еще один верблюжий всадник. Когда он приблизился и, уложив верблюда, спешился, стало ясно, что это женщина.

Почему на нее не кидаются с мечами? — с тупым возмущением подумал Дайхатт.

— Это ведь владения князя Фарнэ? — спросила незнакомка, укутанное в черное.

— Из Храма Даг? — коротко и гортанно спросил кто-то из охраны Молдра.

И как они определяют? — с еще более тупым укором подумал Аймар. У нее же на лбу не написано.

— О, Мехи. Ты же Мехи, — вдруг воскликнула женщина. Упомянутый ласбарнец, с тяжелыми бровями, квадратной челюдстью и грудью, могучей, как у быка, с интересом вздернул брови, присмотрелся, скользя по незнакомке взглядом. Та усмехнулась, потерла нос и потянула платок с лица вниз, давая себя узнать. Мехи и еще парочка его сопровождающих нахмурились — кто изумленно, кто с сомнением, кто с трудом вспоминая.

Дайхатт вытаращился в ужасе.

— Ты же Бану Изящная, — наконец, выпалил один, и Мехи стукнул себя лопатообразной ладошкой по лбу:

— Точно. Помню, что ты была с Тиглатом, а имя вылетело. Бансабира, — с гордостью подытожил Мехи по слогам. Дайхатт все еще смотрел на таншу во все глаза, однако Бансабира сконцентрировалась на том, чтобы произвести нужное впечатление и попросту не вляпаться в передрягу, так что соотечественника не видела в упор.

— Странствуешь? — незатейливо поинтересовался Мехи.

— Вроде того. Фарнэ, полагаю, у себя? Я к нему, — озорно добавила женщина, не дрогнув, когда в ряду рабов все-таки увидела, наконец, Дайхатта, и тот с жадностью попытался передать лицом всю плачевность своего положения.

— Да, он у себя, — заговорил Мехи на всеобщем наречии, — Поезжай, тебя пропустят и без сопровождающих. А нам тут надо закончить.

Неужели, у него появился шанс, с дрожащими ресницами думал Аймар, не сводя глаз. Всемилостивая. Это же Бану. Бансабира. Надо поговорить с ней. Надо как-нибудь проглотить ком восторга и ужаса в горле и сказать хоть что-нибудь.

— О, — внезапно заинтересовалась женщина тоже на всеобщем, оглядывая рабов, — пополняете бойцовские арены? — поскольку вопрос был риторическим, Бану тут же продолжила. — Рада видеть. Я немного измоталась в песках, так что планировала передохнуть у Фарнэ, расслабиться да поглядеть пару зрелищ, — светским тоном заговорила Бану. — Надеюсь, дадите мне повод спустить десяток монет на место в княжеской ложе?

Ласбарнцы и Бану разулыбались друг другу. Гости из Храма Даг не приезжают в Ласбарн совсем уж просто так — это знали все купчие и все князья в пустыне. Гостей из Храма Даг не убивают просто так, но чуют за версту — это знали даже рабы.