Напившись вместе со всеми чаю с ситным, Васятка убрал со стола, постелил чистую газету, сел и вопросительно посмотрел на Петра Воложанина. Тот наугад раскрыл «Арифметику» Малинина и Буренина и прочитал задачу сначала про себя, потом вслух.

— Ну попробуй для начала эту. Как раз про чай… «Лавочник смешал три сорта чая: 7 пудов первого сорта по 4 рубля за фунт, 148 фунтов второго по 80 рублей за пуд и 9 пудов третьего по 1 рублю за фунт. Продав всю смесь, лавочник получил 200 рублей убытку. Почём он продавал фунт смешанного чая?» Давай решай…

Васятка начал решать: сопеть, чесать в затылке, шарить глазами по потолку и грызть карандаш, который и без того был изгрызен так, что с трудом помещался в руке. Наконец его осенило, и он, радостно поёрзав и помусолив грифель, начал старательно выводить на бумаге цифры.

— Перво-наперво нужно превратить пуды в фунты, — бормотал он себе под нос. — В пуду 40 фунтов, значит, чаю первого сорта будет…

Воложанин и Назаренко, первый с весёлой улыбкой, второй – с задумчивой, смотрели на паренька, похудевшего и побледневшего после болезни, на его тонкую шею с косым шрамом от нагайки. А тот, не замечая их взглядов, вдохновенно продолжал:

— А теперь узнаем, сколько стоил весь чай… Так… Шесть сносим, два да девять – одиннадцать, да ещё шесть – семнадцать… Семь пишем, один в голове… Итого 1776 рублей! Вот это деньжищи!.. А теперь отнимем убытки и разделим на фунты…

Увлеченный вычислениями Васятка не слышал, как Александр Корнеевич подошёл к нему.

— Получается два рубля за фунт! — радостно воскликнул парнишка. — Всё правильно!

— Нет, неправильно! — сказал Назаренко.

— Как неправильно? – обиделся Васятка.— Всё сходится!

— Верно, — подтвердил и Пётр, заглянув в тетрадь друга.

— Сходится на бумаге, но не в жизни.

— Как это? — ребята непонимающе уставились на старшего товарища.

Тот усмехнулся, присел к столу, взял «Арифметику».

— Ну вот, смотрите… По задачке получается, что тот лавочник смешал три сорта чая, продал смесь и при этом нанес себе убыток в двести рублей. Так?

— Ну, так…

— А теперь ответьте: встречали вы таких благородных лавочников? Таких, которые торговали бы себе в убыток, а не драли с рабочих людей три шкуры? Встречали?

Васятка вспомнил бакалейщика Бугрова, его оплывшее лицо с хитрыми кабаньими глазками, его знаменитую долговую книжку; Пётр подумал о своей матери-купчихе, вспомнил, как она ругается с приказчиками из-за каждого упущенного рубля; и оба чуть ли не синхронно покачали головами:

— Нет…

— Я тоже не встречал. Вот вам и ответ! — сказал, поднимаясь из-за стола Александр Корнеевич. — Взять этих лавочников за жабры, а заодно с ними заводчиков и помещиков, что сидят на шее трудового народа – вот какие нам, друзья, предстоит решать задачи… Ну а что касается этой задачки, то ты правильно решил её. Молодец!..

— Он способный, — вставил Пётр.

— И ты Петя, молодец, что занимаешься с ним. Доброе дело делаешь,

— Чего там, — пробормотал Пётр и, чтобы скрыть смущение, начал ерошить свои длинные чёрные волосы.

В дверь постучали условным стуком: два быстрых удара и, мгновение спустя, ещё два, размеренных.

— Наши, — сказал Вахреньков и пошёл открывать.

В сенцах затопали, сбивая с ног снег, и вошёл Степан Починкин. Он всё в том же ветхом полушубке и заячьем треухе, матросской формы ему больше не носить: после прихода карателей Степан перешел на нелегальное положение и жил теперь у Вахренькова.

Он молча разделся, прошёл к печке и простер над ней красные ладони. Обычно жизнерадостного, насмешливого матроса нельзя было узнать: он имел вид человека, только что отошедшего от кровати безнадёжно больного друга, поэтому все тоже молча смотрели на него, не решаясь спрашивать о чем-либо, так как подсознательно боялись услышать горестную весть. Пауза затягивалась, становилась напряжённой, и, почувствовав это, Степан повернул к Назаренко бритое большелобое лицо с пламеневшими щеками и странно блестевшими глазами.

— Последний парад наступает, Корнеич! — хрипло сказал он. — Сейчас узнал, что весь наш экипаж разогнали, отправили братву в Спасское, там и судить будут…

Он замолчал, но Назаренко, догадываясь, что матрос чего-то недоговаривает, ждал продолжения.

— Скверно получается: дела вместе делали, они под суд пошли, а я в кусты… Надо бы вместе с братвой быть мне. Вот я и подумал…

— Не дури, парень! — строго сказал Назаренко. — Им ты не поможешь, а тебе отвесят по полной мерке, ты же не Шпур, был в центре событий…

— Так-то оно так…— вздохнул Степан и надолго задумался.

— Что ещё нового, Стёпа? — подал голос Вахреньков.

— Да что нового… Лютуют казачишки! Вчера ночью ещё одну пакость сотворили. Разорили братскую могилу, что возле вокзала, и увезли тела расстрелянных…

— Куда? — подавшись вперёд, выдохнул Васятка.

— Кто знает… Говорят, сбросили в море…

— Ну, такого я даже от Мищенки не ожидал! — изумился Назаренко.

— Ещё говорят, что он заявил, будто трупы могут заразить воду в городских водоёмах…

— Подумать только, как фарисейски заботятся о воде и как беззаботно проливают кровь! — гневно воскликнул Александр Корнеевич.

Пётр, потрясённый услышанным, молчал. Ему вспомнилось 10 января, избиение на площади, трупы, застывшие на земле в разных позах, и 16 января – день похорон, грандиозное шествие, речи ораторов на братской могиле, артиллерийский салют… Сколько раз после этого он бывал на могиле, смотрел на неё с трепетом, она стала для юноши, как и для всех владивостокцев, священным местом. И вот каратели надругались над жертвами революции, над памятью народа, растерзав, подобно злым коршунам, братскую могилу!..

— …Мы не оставим это безнаказанным! — очнувшись от раздумий, услышал он голос Назаренко. — Выпустим листовку. Расскажем народу о варварстве карателей Мищенко и пригвоздим их к позорному столбу! Кстати, такая листовка имела бы большое значение и по другой причине. Мы бы показали и нашим друзьям и нашим врагам, что революция не сломлена, она продолжается, что в городе, несмотря на террор и репрессии, есть силы, которые будут продолжать борьбу!

— Можно я напишу листовку? — спросил Петя, и его скуластое лицо порозовело.

Назаренко внимательно посмотрел на юношу, тепло улыбнулся.

— Что ж, давай, сынок, попробуй. Пусть это будет первым твоим партийным поручением.

Пётр решил писать прямо сейчас. Он сел за стол, вырвал листок из Васяткиной тетради и начал покрывать его торопливыми размашистыми строчками. Он писал быстро, взволнованно, не слишком заботясь о красотах стиля; его рукой водило чувство гнева к осквернителям священных трупов, к этим царским коршунам. Он так и озаглавил свое творение – «Царские коршуны на священных трупах».

Васятка, примостившись рядом, смотрел на листок и, беззвучно шевеля губами, читал про себя написанное другом. Починкин, Вахреньков и Назаренко сидели вокруг печки, курили, пуская дым в раскрытую дверцу, и вполголоса беседовали.

— Как здоровьишко-то, Корнеич? — спросил Степан и тут же пожалел об этом: у Назаренко все было написано на лице бледно-желтушного малярийного окраса, с отеками под глазами, с висячими унылыми усами, почти закрывшими рот.

— Да ничего, Степа, помаленьку. Видишь – уже бегаю. И потом, я лучше чувствую себя в работе. Благо сейчас в постель загонять некому: врачеватель мой Александр Александрович Волкенштейн после гибели супруги уехал…

— Как же оно так получилось, Корнеич, что Мищенко взял верх, ведь крепость была наша? — Вахреньков говорил о наболевшем, о том, над чём думал все последние дни, поэтому, вопреки обычаю, был так многословен.

Назаренко подбросил в печь пару полешек и молчал некоторое время, глядя, как огонь сначала осторожно, по-кошачьи, трогал дрова, а потом, примерившись, начал быстро пожирать их.

— То, что Шпур предал восставший гарнизон, этого следовало ожидать, — медленно заговорил он. — Помнишь, я предупреждал?.. Но дело не только в нём. Революция в целом подавлена по всей стране. Это произошло потому, что РСДРП, расколотая на большевиков и меньшевиков, не смогла по-настоящему возглавить революцию; потому, что рабочие не добились тесного союза с крестьянством; потому, что армия не поддержала народ… Правда, у нас здесь получилось скорее наоборот… Беда в том, армия, состоящая в основном из крестьян, находится под сильным влиянием кадетов и эсеров – ланковских и шпуров. Только тогда революция будет иметь успех, когда весь народ, то есть рабочий класс и крестьянство, поддержанные революционной армией и возглавляемые рабочей социал-демократической партией, разом обрушатся на царизм и буржуазию! Вот так я разумею…