— Я знала, что ты так скажешь.

Я чуть поостыл и понял, что не надо было так кричать на Сендзёгахару, да и наговорил всякого бреда... Однако Сендзёгахара и бровью не повела, её лицо нисколько не изменилось.

— Наконец ты показался, Арараги-кун.

— Э?..

— Я, похоже, ошибалась в тебе. Нет, не ошибалась. Я подозревала, или скорее была уверена в этом, и теперь все иллюзии рассеялись. Арараги-кун. Эй, Арараги-кун. В прошлый понедельник из-за моей оплошности я раскрылась тебе... И ты в тот же день позвал меня, Арараги-кун.

Сказал: «Могу протянуть руку».

Я окликнул Сендзёгахару.

— Если честно, мне не понять, почему ты сделал это. Ты же с этого не получил ничего. Что хорошего в моём спасении для тебя, так почему? Арараги-кун, так может ты спас меня потому, что это была я?

— …

— Но это не так. Не совсем так. Ведь ты, Арараги-кун, просто спасаешь любого.

— Спасаю... Больно сильно сказано. Не преувеличивай. Любой бы так поступил, к тому же, как ты говорила, у меня случайно оказалась похожая проблема, и я знаком с Ошино...

— Даже если бы у тебя не было похожей проблемы, и ты не знал Ошино-сана, разве ты не поступил бы так же? По словам Ошино-сана, так бы и было.

Что он ей там наболтал?

Как обычно накидал с три короба.

— По крайней мере, не думаю, что я подошла бы и окликнула незнакомую девочку, которую только второй раз вижу перед стендом с картой.

— …

— Когда ты долго один, начинаешь думать, что ты особенный. Когда ты один, ты не такой как остальные. Только это не так. Это смешно. За те два года, что я повстречала странность, на самом деле несколько людей всё же прознали о моей проблеме. Но в конечном счёте таким, как ты, был лишь ты, Арараги-кун.

— Ну, я это всего лишь я, как никак...

— Вот именно.

Сендзёгахара улыбнулась.

А затем, хоть, наверное, и по чистой случайности, но Сендзёгахара Хитаги посмотрела прямо на Хачикудзи Маёй.

— Последнее сообщение Ошино-сана, Арараги-кун. «Раз Арараги-кун всё равно начнёт надеяться, то я по доброте душевной так уж и быть подскажу один трюк».

— Т-трюк?

— Он правда видит всё насквозь. Ни малейшего понятия, что у этого человека в голове.

«Ну, поехали», с этим Сендзёгахара лёгким движением взобралась на велосипед. Ведёт себя будто он уже её.

— Куда?

— К Цунаде-сан, конечно. Как добропорядочные граждане, мы обязаны проводить Хачикудзи-тян. Я поведу. И ещё, Арараги-кун.

— Чего?

— I love you.

— …

Тон нисколько не изменился.

…

Подумав пору секунд, я понял, что я, наверное, первый в Японии парень, которому призналась одноклассница на английском.

— Поздравляю, — проговорила Хачикудзи.

В любых значениях это слово тут не в тему и не к месту.

008

И час спустя я, Сендзёгахара и Хачикудзи добрались до адреса, записанного в блокноте, того самого адреса, по которому десять лет назад ещё живая Хачикудзи Маёй, не зная точного места, направлялась в День матери.

Это заняло какое-то время.

Но прошло без труда.

— Но это же...

Тем не менее удовлетворения это не принесло.

От картины, открывшейся перед нами, не было никакого удовлетворения.

— Сендзёгахара... Ты не ошиблась?

— Нет. Всё верно.

Не похоже, что можно оспорить такие уверенные слова.

Дом матери Хачикудзи — дом Цунаде.

Стал самым настоящим пустырём.

Ограждён забором-сеткой, тут и там на голой земле стоят знаки «Частная территория», «Посторонним вход воспрещён». Ржавчина на знаках говорит о том, что стоят они тут уже довольно давно.

Застройка.

Перепланировка.

Как и от старого дома Сендзёгахары, превратившегося в дорогу, от этого дома не осталось и следа.

— Это оно?..

Предположение этого затворника Ошино Мэмэ, трюк, который мы использовали на этот раз, был настолько простым и очевидным, что, услышав его, любой бы спросил: «Что, и всё?» Назови хоть улиткой, хоть заблудшей коровой, но если исходить из свойств странности как призрака, то они не запоминают новой существенной информации, как-то так.

По сути, такие странности как бы и не существуют.

Существа, которые существуют, не существуя.

Если никто не видит, то их и нет.

Если использовать сегодняшний случай, то Хачикудзи появилась и начала существовать здесь именно в тот момент, когда я, сидя в парке на скамейке, посмотрел на стенд с картой, типа того.

То же самое, Ханэкава вдруг посмотрела на сиденье рядом со мной в парке, и Хачикудзи тут же должна была появиться. Как у странности, у неё нет постоянного тела, она появляется только в тот момент, когда её замечаешь, в этом случае встреча с заблудшей коровой реальна лишь наполовину.

Её нет, пока на неё не посмотрят, наблюдатель и наблюдаемый объект. Ханэкава наверняка смогла бы красочно, метафорически и с помощью знаний науки объяснить это, но я так не умею, Сендзёгахара, наверное, смогла бы, но сама ни за что не выскажется.

Ладно.

Новая информация, в общем, знания.

Конечно, я с местностью не знаком, и со мной улитка могла брести сколько угодно, даже Сендзёгахару, которая не видит её, смогла запутать и до кучи сигнал мобильника обрубила. В итоге цель мы могли бы искать бесконечно.

Но.

То, чего она не знает, она не знает.

Хотя, даже если и знает, то соотнести не может.

Вот, перепланировка, например.

За десять лет, да даже за прошлый год городской пейзаж изменился до неузнаваемости; ни окольных путей, ни коротких дорог и ни по прямой...

Если избирать маршрут только по новым дорогам, то странность вроде заблудшей коровы не сможет соотнести их.

Странность не копит годы, девочка-странность сколько бы времени ни прошло останется девочкой, вот так.

Никогда не повзрослеет...

«Я такая же».

Десять лет назад Хачикудзи была в пятом классе начальной школы... То есть, если упорядочить временные рамки, Хачикудзи Маёй, по сути, старше меня и Сендзёгахары, однако рассказывала она о своих шалостях в школе, словно это было вчера, в широком смысле этапных воспоминаний у неё нет.

Нет.

Нету.

Потому, потому что.

Лить новое вино в старые мехи, так говорят.

Этот паршивец Ошино видит всё насквозь, и хоть ни разу и не видел Хачикудзи, хоть ничего толком о ней и не слышал, да даже об этом городе почти ничего не знает, но смеет говорить, будто знает всё.

Хотя, результат оказался успешным.

В общем, мы словно в лотерее Амиды47 как могли выбирали дороги с новым чёрным асфальтом и избегали дорог со старым покрытием; по пути мы прошли по дороге, в которую превратился старый дом Сендзёгахары, и вот спустя час.

От того парка путь не занял бы и десяти минут — если по прямой, то там, где-то метров пятьсот — у нас же это заняло больше часа...

Дошли до места.

Дошли, но...

Здесь самый настоящий пустырь.

— Всё это неправильно...

Да.

С такими изменениями в городском пейзаже и дорогах, было бы слишком удобно, если б цель нашего путешествия нисколько не изменилась. С момента изменений не прошло и года, и даже дом Сендзёгахары превратился в дорогу. Этот план сам по себе остался бы лишь пустым рассуждением, если б к этому дому не вело новых дорог. Возможность изменений можно было предугадать с самого начала, но тем не менее, если бы мы изначально не могли это хорошо закончить, это потеряло бы всяческий смысл. Всё было бы тщетно. Если это напрасно, то напрасно всё.

Ничто в этом мире не проходит гладко.

Желания не сбываются.

Если цели пути заблудшей коровы уже нет, то неужели она правда вынуждена вечно скитаться, вечно блуждать, бесконечно нарезать круги... оставаться улиткой?

Ужасно.

Ошино.