— …

— Но неправильно и просто признать свою неправоту. Он и правда... проницателен.

Ненавижу.

Такое.

— Но... О чём ты? В смысле, не ты, Ошино. Что-то я не особо углядываю связи...

— Освободиться от улитки, от заблудшей коровы, очень просто, Арараги-кун. Если описать словами, очень просто. Ошино-сан сказал так: покуда идёшь с улиткой, блуждаешь, оставишь улитку — перестанешь блуждать. Вот.

— Теряешься, потому что идёшь с улиткой?

Настолько просто, что я не особо понимаю.

Такое ощущение, будто чего-то не хватает. Похоже, Ошино сам что-то опустил. Я взглянул на Хачикудзи, она никак не отреагировала. Однако по её плотно сжатым губам можно понять, что слова Сендзёгахары всё-таки подействовали на неё.

Ничего не сказала.

— Не нужно никого изгонять и никому молиться. Это не одержимость и не преграда. Так же, как и у меня с крабом. И тут же, человек, ставший целью, приближается к странности. Более того, это происходит не неосознанно или подсознательно, это твёрдый выбор. Человек сам идёт с улиткой. По собственному желанию следует за ней. И потому теряется. Так что, Арараги-кун, если оставишь улитку, всё придёт в норму.

— Не я же, а Хачикудзи. Но разве это не странно? Хачикудзи ни за что бы не пошла за улиткой — ей просто незачем хотеть этого.

— Потому-то и всё наоборот.

Обычный ровный тон Сендзёгахары нисколько не изменился. И как обычно в нём нельзя было прочитать признаки каких-либо эмоций.

Эмоций не отражало и лицо.

Однако казалось, что она расстроена.

Очень расстроена.

— Странность заблудшей коровы это не когда не можешь дойти, это когда не можешь вернуться.

— В-вернуться?

— Она закрывает только обратный путь, не все.

Не прийти, вернуться?

Вернуться... Куда?

Домой?

Прийти повидаться?

— Э, но что это значит? Нет, я понял о чём ты, но дом Хачикудзи... Хачикудзи же не возвращается к себе домой? Всё-таки она идёт в дом Цунаде...

— Поэтому я и должна извиниться перед тобой, Арараги-кун. Но позволь мне оправдаться. Я делала это не из злобы... И даже не нарочно. Я думала, что это я, именно я ошибаюсь.

— …

Не понимаю, о чём она.

Но чую, смысл здесь есть.

— А что ты хотел? Я больше двух лет не была нормальной. Только на прошлой неделе смогла вернуться к обычной жизни. Если что-то происходит, я буду винить только себя.

— Эй... Сендзёгахара.

— Так же, как и краб, заблудшая корова не появляется просто-то так. Поэтому она и появилась перед тобой, Арараги-кун.

— Нет же, улитка появилась не передо мной, а Хачикуди...

— Хачикудзи-тян, да?

— …

— Вот что, Арараги-кун. В День матери ты чувствовал себя неуютно, поссорился с младшими сёстрами и теперь не хочешь возвращаться домой. Только этот ребёнок, Хачикудзи-тян...

Сендзёгахара указала на Хачикудзи.

Или хотела указать.

Указала она в совершенно другом направлении.

— Я не вижу её.

Потрясённый, я неосознанно посмотрел на Хачикудзи.

Маленькая, смышлёная на вид девочка.

Чёлка по брови, два хвостика.

За спиной огроменный рюкзак...

Чем-то правда похожа на улитку.

007

Давным-давно... Ну, на самом деле не так давно, всего-то десять лет назад. Одна супружеская пара решила порвать свои отношения. Муж и жена. Двое обручённых. Им все завидовали и не верили в их счастье, однако брак этой пары, заключённый больше десяти лет назад, длился недолго.

Не думаю, что дело в том, хорошо это или плохо.

Это обычно.

И как обычно бывает была у них маленькая дочка, и по решению спора, которое не терпело возражений, дочку забрал к себе отец.

В конечном счёте всё усугубилось настолько, что они наверняка поубивали бы друг друга, проживи ещё хотя бы год под одной крышей. Их брак подошёл скорее к краху, чем к концу, и мать под напором отца дала слово больше никогда не видеться с дочерью. С законом это не было связано.

Дала слово полупротив воли.

Но дочка задумалась.

Правда ли против воли?

Также под напором отца дав слово никогда не видеться с матерью, дочка думала — если мама так ненавидит папу, которого так любила, то не стала ли она ненавидеть и дочку? Если нет, то почему она поклялась в таком? Если полупротив воли, то что же оставшаяся половина? Но она должна спросить об этом и себя. Она тоже дала слово никогда не видеться.

Вот так.

Хоть она и её мать.

Хоть она и её дочь.

Их отношения не смогли продлиться долго.

Против воли или нет, данное слово уже не вернуть. Дочка осознала, что бесстыдно грустить лишь о себе самой, и научила её этому не кто иная, как её мать.

Забрал отец.

Сменила фамилию матери.

Но эти мысли никуда не исчезли.

Не исчезла и грусть.

Время, когда все одинаково добры.

По жестокому добры.

Прошло время, дочке уже одиннадцать лет.

Она была поражена.

Дочка больше не помнила лица своей мамы, нет, это не значит, что она не могла его вспомнить. Она с лёгкостью могла вызвать в памяти это лицо. Однако дочка уже не была уверена действительно ли оно принадлежит её маме.

С фотографиями то же самое.

На фотографиях матери, сохранённых в тайне от отца, дочка не узнавала в сфотографированной женщине свою маму.

Время.

Ни одна из этих мыслей не исчезла.

Ни одна.

Поэтому...

Дочка пошла встретиться с мамой.

Во второе воскресенье мая того года.

В День матери.

Естественно, отцу об этом она не сказала и предупредить маму заранее не смогла. Дочка ничего не знала о нынешней жизни своей мамы. И...

А если мама ненавидит её?

А если дочка помешает ей?

А может, мама и вовсе забыла о ней?

Она волновалась.

Если честно, дочка никому, даже близким друзьям, не сказала о том, что идёт встретиться с мамой, и потому в любой момент могла бросить всё и вернуться домой.

Встретиться.

Она старательно собрала волосы и до отказа заполнила любимый рюкзак тем, что напоминает о прошлом, надеясь порадовать маму. Крепко сжала в руке блокнот с адресом, чтобы не заблудиться.

Но.

Дочка не смогла дойти.

Не смогла дойти до дома своей мамы.

Что произошло?

Что случилось?

Правда, что же?

Сигнал светофора был зелёный...

— Эта дочка — я, — призналась Хачикудзи Маёй.

Нет, это скорее исповедь.

Только это пришло мне в голову, когда я глядел на её печальное лицо, готовое в любой момент разлиться слезами.

Я посмотрел на Сендзёгахару.

Выражение её лица не изменилось.

И правда никогда не выказывает эмоций.

Хотя вряд ли она ничего не чувствует сейчас.

— С тех пор... ты так и не нашла дорогу?

Хачикудзи не ответила.

Даже не посмотрела на меня.

— Тот, кто не может дойти до своей цели, мешает вернуться другому. Хоть Ошино-сан и не подтвердил это, но, возможно, это словно дух, привязанный к месту смерти. Простецкое объяснение. Дорога, по которой идёшь, и дорога, по которой возвращаешься, путь туда и путь обратно. Обход паломника. Это и есть Хачикудзи.

Заблудшая корова.

Поэтому заблудшая корова, а не заблуждающая.

Поэтому только так.

Да, странность, которая потерялась сама.

— Но улитка...

— Поэтому, — безэмоционально втолковывала Сендзёгахара. — По-видимому, она стала улиткой после смерти. Ошино-сан не говорил о духе, привязанном к месту, но он сказал «призрак». Не думаешь, что это то и значит?

— Но...

— Но думаю, она отличается от обычного призрака. Не такая, какими мы обычно представляем призраков. И от краба тоже отличается...

— Это...

Но, да... Её называют коровой, но коровой она не является, зовут улиткой, но улиткой её форма не ограничивается. Сама суть странности принята по ошибке.