— Когда он найдет работу, мы с тобой купим одинаковые сари, закажем одинаковые кофточки — одного цвета и одного фасона. Ну как? Идет?

Рукмини ее предложение пришлось явно не по душе.

— Потом вместе отправимся гулять по улицам города. Я провезу тебя по всему Дели. Тут я каждый уголок знаю. Покажу тебе Красный форт, Коннат-плэйс, Ворота Индии… Там на каждом шагу мороженое продают. Ты пробовала мороженое?

По-детски раскрыв рот, Рукмини смотрела на Басанти.

— Мы с братом любили на автобусах кататься, — не дождавшись ответа, продолжала Басанти. — Тогда мы еще жили в поселке. А билет никогда не брали — и ни разу не попались. — И, вновь возвращаясь к прежней теме, заговорила, не скрывая своего восхищения: — Потом мы все вместе сфотографируемся. Тут неподалеку в Рамеш-нагаре одно фотоателье есть. Мы сходим как-нибудь туда.

У Басанти было такое чувство, что она начинает жизнь заново, и после перерыва, заполненного взрослыми волнениями и тревогами, к ней снова вернулось детство с его надеждами, радостями и огорчениями.

Но в это самое время вошел Дину, и вместе с ним — суровая правда их теперешнего положения.

А вечером произошло то, о чем Басанти никогда даже и помыслить не могла. Когда, намотавшись по городу, Дину вернулся домой, она заговорила с ним тем же высокомерным тоном, каким до этого говорила с его женой:

— Ты кого же это приволок сюда? Совсем дикарка, ну ничегошеньки не знает. Ее даже за порог выпускать нельзя, заблудится и дороги домой не найдет. Придется, видно, всему учить ее.

Тон ее очень не понравился Дину. Ему показалось, что это она не Рукмини поднимает на смех, а его самого — за то, что у него такая неотесанная жена. И он не сдержался. Когда Басанти еще раз повторила: — Кого же это ты приволок сюда? — Дину закатил ей такую пощечину, что у Басанти зазвенело в голове и она едва устояла на ногах. Ошеломленная, она застыла у входа, потирая рукой сразу загоревшуюся щеку.

— Ну, что встала? Мне, что ли, печь разжигать прикажешь?! — тем временем кричал Дину.

Она недооценила роль Дину в том будущем, о котором, размечтавшись, только что делилась с его женой. Басанти забыла, что она всего лишь одна из двух жен Дину и обязана исполнять любую его прихоть, хотя на руках у нее ребенок и на жизнь себе она сможет заработать сама. Она забыла, что хозяин в доме всегда мужчина, а не женщина.

Басанти долго стояла у двери, погруженная в горькие размышления. Конечно, нельзя сказать, что пощечина развеяла ее мечты и надежды, однако заставила кое над чем серьезно задуматься. Самое удивительное для нее заключалось в том, что, хотя трудности и невзгоды продолжали преследовать ее, ни изменить свой характер, ни расстаться с мечтой она была не в состоянии.

Время шло, а работы Дину так и не нашел, да он не очень-то ее и искал. Несколько дней он потратил на то, чтобы выкупить у Барду свой велосипед. Для этого он занял у Басанти семьдесят рупий из тех денег, которые когда-то дал ей на расходы старик портной. Сезон свадеб давно закончился, а до начала нового оставалось еще больше трех месяцев. Наняться в услужение к кому-нибудь Дину не хотел. Басанти сразу в трех местах договорилась об уборке квартир, однако при одном лишь упоминании о такой работе Дину презрительно морщил нос. Басанти несколько раз говорила ему, чтобы он тоже занялся этим, но в ответ он брезгливо кривил губы.

— Какой прок в такой работе? Лучше я на фабрику пойду или устроюсь чапраси в каком-нибудь офисе.

— Попадется какая другая работа — устроишься, но неужели ты думаешь, что она придет к тебе сама?

Иногда Дину заводил вдруг речь о том, как было б здорово научиться делать золото из меди и бронзы. Он заверял, что в Винай-нагаре живет один человек, который знает этот секрет. Так вот он пойдет к этому человеку и упросит открыть ему тайну. Все было, однако, гораздо проще: Дину считал для себя зазорным заниматься мытьем грязной посуды. Как это он, принадлежа к высшей касте и имея двух жен и собственный велосипед, будет делать такую работу? Басанти отметила появившуюся у него привычку жевать табак — раньше он терпеть не мог табак. Теперь он часами сидел у мазанки с Паппу на руках. Так обычно проходил его день. Случалось, с раннего утра он вдруг пропадал, и никто не знал, куда он исчезает. Возвращался обычно он на закате и тут же отдавал приказания обеим женам, кому и чем заниматься.

— Если твоя тетя Сушма не станет платить тебе тридцать рупий, бросай эту работу, — поучал он Басанти. — Нам такая работа ни к чему. В другом месте больше дадут.

Это была его старая привычка — отдавать распоряжения, поучать, чтобы избавить себя не только от работы, но и от лишних хлопот. А по ночам он наведывался то к Рукмини, то к Басанти и, кажется, стал считать это единственным достойным мужчины занятием.

Басанти очень скоро привыкла к новой обстановке: ей потребовалось совсем немного времени, чтобы окончательно приспособиться к ней. «Так будет продолжаться и дальше», — говорила она себе. Вперед она никогда не заглядывала, а впрочем, если б даже и попыталась это сделать, все равно бы ничего не увидела. Такие люди, как она, живут одним днем: для них «сегодня» никак не связано с «завтра» и каждый день существует как бы сам по себе. Сегодня есть работа — хорошо, завтра не будет работы — и не надо. В ее сознании один день мог увязываться с другим лишь в том случае, когда у человека есть постоянная работа и ее надо во что бы то ни стало сохранить. А там, где ежеминутно можно остаться без работы, лишиться куска хлеба и крыши над головой, каждый день выступает изолированно, тогда вряд ли возможно строить планы на ближайшее будущее, не говоря уж о месяцах и годах вперед. День прошел — и слава богу, а что дальше, одному всевышнему известно. И жизнь, которая началась для Басанти теперь, будет, по ее глубокому убеждению, продолжаться до тех пор, пока сам собою не наступит конец.

Дни шли за днями, в крохотной мазанке становилось все более душно, возникали новые трудности и росла напряженность в отношениях между ее обитателями.

А в самом начале все было совсем по-другому. Когда Дину в первую ночь пришел к ней, Басанти была счастлива.

— Сегодня вот ластишься… — обвивая руками его шею, шептала Басанти. — А где ты был, когда я Паппу носила под сердцем?.. Сбежал?

Не говоря ни слова, Дину молча протянул руку к ребенку и ласково погладил его по голове. Басанти до глубины души тронул этот жест. Для нее было огромным наслаждением лежать вот так, тесно прижавшись к Дину, и ей не хотелось высказывать ему упреки и совсем ее не раздражало, что на соседней кровати спит другая женщина. Перед ее мысленным взором мелькали картины их прошлой жизни — приятные и неприятные, но она ничего не говорила Дину, только теснее прижималась к нему, потому что рядом с ним она чувствовала себя в полной безопасности, И когда Дину попросил у нее денег, она тотчас же вручила ему семьдесят рупий. Однако даже в минуты близости не было в его отношении к ней нежности или душевного тепла — Дину влекла к ней только страсть. А Басанти близость с ним приносила истинное счастье. Потом, когда их семейную колымагу стало подкидывать на ухабах, она все чаще испытывала смутное недовольство, чувство мелочной зависти, глухого озлобления.

Из трех взрослых обитателей хижины работала одна Басанти, и весь ее заработок шел в общий котел. Сначала она обслуживала три дома, и в каждом ей платили по пятнадцать рупий в месяц, потом ее заработок сократился больше чем наполовину, потому что за ней осталось только два коттеджа, где ей платили по десять рупий. Малыша она обычно оставляла на попечение Дину и Рукмини, однако, когда, закончив работу, Басанти бегом возвращалась домой, ее все чаще ожидала безотрадная картина: печь холодная, Дину дома нет — ушел к соседям болтать на досуге, ужина тоже нет — Рукмини не приготовила, потому что никто не закупил продукты, а весь заплаканный и перепачканный Паппу спит на полу прямо у порога. Глухая злоба поднималась в душе Басанти, но она молчала. Быстро разжигала печь, пекла лепешки, варила рис. Когда все было готово, на пороге появлялся веселый Дину, молча усаживалась на свое место Рукмини.