Дину молча стал освобождать свои запястья от ее пальцев.

— Один раз притащил он откуда-то жестяную банку из-под консервов, и в банке — чуть не литр самогонки, — продолжала Басанти. — А явился-то не один, дружка прихватил. Вдвоем они эту банку быстренько высосали. Потом затеяли драку. У нас ведь, когда выпьют, начинают ссориться, задираться… Бедняжка Бхоли кинулась их разнимать. Так знаешь, что муженек-то ее устроил? Взял да и выгнал из дому. А за что, спрашивается? В чем она провинилась? Она ведь хотела разнять их… Наутро встал он — голова трещит, под глазом фонарь, скула распухла, а вдобавок Бхоли дома нету: сбежала куда-то. И хорошо сделала, что сбежала, и никто не знает куда!

За окном сгущались сумерки, девушка продолжала неторопливо рассказывать.

Сильным рывком Дину освободил наконец руки и обнял Басанти. Она попыталась высвободиться.

— Да что это ты? Утро ли, вечер — как только пришел, первым делом играться, — рассмеявшись, сказала Басанти. — Мне совсем не нравится возиться в такой грязи. Да и сама я давно уж не мылась, и белье на мне нестираное. — И, словно продолжая прерванный разговор, тихо проговорила: — Отец у меня такой же. Поэтому мать по ночам его и отчитывала. И детей родила точно щенков. Фи, какая гадость!

Но когда Дину сделал еще одну попытку обнять ее, а Басанти оттолкнула его, он рассвирепел:

— Ты смотри, а то мигом по морде схлопочешь!.. Я зачем привез тебя сюда?

Басанти на миг замерла.

— Неужели только для этого?

— А ты что думала?

От изумления глаза у Басанти округлились. Отправляясь сюда, она думала совсем не о том, о чем Дину. Басанти ехала сюда как невеста, которой настала пора переезжать в дом мужа. И она считала, что поселилась наконец под одной крышей со своим супругом. Но слова Дину прозвучали грубо и резко.

— Разве так говорят с той, кого выбрал в жены?

— Кто это тебя выбрал в жены?

— Ты — кто ж еще? Может, ты и клятву не давал перед ликом всевышнего? Может, и пробор мой не красил? Может, и прическу мне розами не украшал? А что же это тогда, если не свадьба?

— Ты сама увязалась за мной, а что мне оставалось делать? Да таких, как ты, тут полным-полно.

Его слова оглушили ее словно удар обухом. Она отпустила его руки и только молча смотрела на него.

Голос Дину стал мягче:

— Ты считаешь себя моей женой, ну и считай себе на здоровье, а я тут при чем?

— А разве ты не считаешь себя моим мужем?

Дину промолчал. В сгустившихся сумерках она совсем рядом видела его большие темные глаза и впервые за все время их знакомства не могла понять, что на душе у этого человека.

— Скажи, о чем ты думаешь. Одно только слово — и я сегодня же уйду отсюда.

С первого дня их совместной жизни, с той самой минуты, когда она перешагнула порог этой комнаты, Басанти вела себя так, как, по ее понятиям, должна вести себя жена. Она ежедневно подметала пол, следила за тем, чтоб одежда Дину была всегда выглажена. В первый же день она натянула провисшую сетку кровати. И, возвратившись к вечеру в свою берлогу, Дину не без удивления отметил, как преобразилась его комната. Старательно уложив на затылке тугой узел волос, Басанти, негромко напевая, поджидала его. Все его имущество она разложила по полкам, вымела разбросанные на полу окурки, и комната вдруг сразу приняла жилой вид.

Когда Дину, протянув руку, осторожно коснулся ее плеча, она ничего не сказала, а продолжала сидеть неподвижно, словно мысли ее были далеко-далеко. Глаза у Дину всегда были какие-то скользкие, и по их выражению никак нельзя было определить, говорит он правду или лжет. Первым побуждением девушки было оттолкнуть его — да так, чтобы на ногах не устоял, однако ей тут же стало жалко Дину. Все-таки он ее муж, она сама его выбрала и даже сбежала с ним. Если он не считает ее своей женой, это его дело. Для нее он — законный муж. И, растроганная этими мыслями, Басанти стала гладить его по голове. Он сделал доброе дело — увез ее с собой. Если б не Дину, отец позвал бы пандита, и хромуша портной привел бы к их мазанке свадебный поезд. И в сердце девушки с новой силой вспыхнула любовь к Дину: иссякший, казалось, родник опять напоил их сердца живительной влагой.

Немного позже Басанти лежала на земляном полу и молча смотрела в темный потолок. Рядом, повернувшись к ней спиной, сонно сопел Дину. Басанти нежно гладила его по спине.

— Значит, ты не считаешь себя моим мужем? — ласково спросила она.

Не поворачиваясь, Дину ответил:

— Какой еще муж? Я уже давным-давно женат.

От неожиданности она вздрогнула и в следующее же мгновение поднялась.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что я уже давным-давно женат.

— А почему же ты ничего мне не говорил об этом раньше? — резко спросила Басанти.

— А зачем бы я стал говорить? Ты не спрашивала — я не говорил.

— Где твоя жена сейчас?

— В деревне.

— А деревня далеко?

— В горах. Через Патханкот[20] надо ехать.

— Почему же все-таки ты не сказал, что женат? Ты обманул меня…

— Это я-то обманул?! Да тебе самой захотелось убежать со мной!

— Я что же, просто так убежала? Я ведь думала, ты увозишь меня, чтобы замуж взять.

— Откуда мне знать, что было у тебя на уме?

— А почему не сказал, когда клятву давал перед ликом всевышнего?

— Ну, если хочется ходить в женах, ходи, пожалуйста, меня от этого не убудет. И живи здесь — твое право. Члены моей касты могут иметь и две жены, и три… Дину вдруг вспомнил, как Басанти вывела его на веранду и поставила лицом к картинке с изображением божества. Тогда он воспринимал все это как игру. Единственное, к чему были устремлены все его помыслы в тот час, — поскорее сжать ее в своих объятиях. Басанти стояла тогда посреди веранды, залитая лунным светом, и от ее волос исходил такой дивный аромат, что Дину совсем потерял голову. При одном лишь воспоминании об этих минутах ему становилось стыдно за то, что сейчас он был так груб с девушкой.

Когда Басанти переступила порог комнаты, вожделение серой пеленой застлало ему глаза. И в этом ослеплении он уже не думал ни о чем. Да и о чем было думать, когда она сама, по своей воле пришла к нему и готова была исполнить любое его желание. Ей некуда бежать, да она и не собирается никуда бежать. Тогда что же?.. Она хочет создать семью — пусть, она ведь ничего от него не требует. А дальше видно будет… Она целыми днями смеется, щебечет. Еду он приносит ей прямо из кухни, что при общежитии. И сам питается бесплатно, и ее кормит. Плохо ли? Она тоже не сидит сложа руки. А устроится на работу, совсем хорошо будет: лишняя рупия никогда не помешает…

Долго сидела Басанти, уставившись невидящим взглядом в его спину. Удары судьбы обрушиваются мгновенно, и во время удара человек обычно не чувствует боли, он продолжает вести себя так, будто ничего не случилось. Боль приходит после.

— А как звать твою жену? — уткнувшись подбородком в колени, глухо спросила Басанти.

— Рукмини.

— Сколько ей лет?.. Она старше меня?

— Старше.

— Не очень смуглая?

— Не очень.

— Она раньше тоже здесь жила?

— Нет, она живет в деревне.

— И дети есть у вас?

— Нет, детей у нас нет.

— Ни одного?.. А почему?

— Откуда мне знать?

— У моей матери было семеро.

— А вот у меня ни одного.

Наступило молчание. Басанти думала. Единственное, вероятно, что умеет его жена, — это серпом в поле махать, ничего-то, кроме своей деревни, она не видела. Кинофильмов, конечно, не смотрит, о телевизоре знает только по слухам, автобуса боится хуже нечистой силы. И Басанти сразу почувствовала свое превосходство: разве может сравниться с ней какая-то деревенщина неотесанная?

— И хочется тебе жить с ней?

— Ну а почему бы нет? Она ведь моя жена.

— Почему же ты не привез ее сюда?

— Она живет в деревне, у моей матери.

У Басанти тоскливо заныло сердце.

— Почему ж ты не бросил ее? — заметно волнуясь, спросила она. — Почему не женился снова?