— Фернандес? — Несколько грубо, но, в тоже время удивленно, спросила Люси.

— Ты не ушиблась? — Не обращая внимания на грубость, спросил он, опускаясь, чтобы помочь Люси подняться.

— Нет, и я сама могу подняться, — девушка отстранилась от его рук, которые так заботливо помогли встать на ноги, и пристально посмотрела на него, — ты был с Эльзой в ту ночь, на утро которой она пропала?! — На прямую задала вопрос она.

— Люси, — устало вздохнул он.

— Отвечай! — Громко и несдержанно прервала его заклинательница духов.

— Да, был. — Ответил он.

— Ты ее чем-то обидел, что она сбежала? — Правая рука Люси легла на связку золотых ключей, готовая в любой момент вызвать помощь.

— Давай пройдемся, и я тебе все расскажу. Не хочу, чтобы нас слышали. Да и Эльза не хотела бы, чтобы кто-то узнал. — Жерар повернулся спиной к Люси и направился в сторону окраины леса, где располагался дикий пляж.

Люси, не раздумывая, пошла за ним. Опасаться было нечего, ведь с ней были все двенадцать золотых ключей, да и сама она не рохля, а достаточно сильный противник.

Отойдя от гостиницы на приличное расстояние, Жерар все продолжал идти, вот только уже не молча. Тяжело вздохнув, он начал разговор.

— Эльза сильно напилась в тот злополучный вечер. Я тоже был не трезв, но вполне вменяем. Она подошла к нам с Лексасом, чтобы забрать бутылку виски, упала на меня. И я повел ее в комнату, чтобы уложить спать. Она не соображала, что происходит, где она находится. Переступив порог комнаты, Эльза начала вести себя более раскованно. — Жерар замолчал, устремляя взгляд в сторону виднеющегося моря. — Она обняла меня и начала целовать. — Продолжил он, нехотя. — Я сначала попытался отстранить ее от себя, но потом ответил. Что-то… что-то щелкнуло в моей голове, и здравый смысл отошел на второй план, уступая место… желанию. — Жерару было тяжело подбирать подходящие слова, ему было стыдно и омерзительно вспоминать свою несдержанность. — Мы… мы сами не поняли, как все произошло. Мы… — он обернулся к девушке, что шла позади него, и посмотрел ей в лицо, не зная, как сформулировать то, что собирался сказать.

— Вы переспали, — закончила за него Люси, устало вздохнув. Она догадывалась, что Эльза могла убежать в такой опасный момент, в момент приближения войны, только по случаю чего-то очень серьезного. Люси не раз думала, что в ее уходе не обошлось без Жерара. Переведя взгляд на Жерара и, заметив его легкое замешательство, Люси поспешила пояснить, — так у нас говорят в двадцать первом веке. Переспали, занялись сексом, перепихнулись, покувыркались, — начала она подбирать синонимы, но, завидев удивление на лице своего собеседника, усмехнулась, и продолжила, — то есть у вас была интимная связь. Все эти глаголы означают интимную близость.

— Эм, получается так. — Все еще находясь в культурном шоке от того, как это называется в двадцать первом веке, ответил Жерар. Вновь отвернувшись от Люси, он продолжил идти вперед. Люси все следовала за ним.

— Люси, — подал голос он, — прости меня. В том, что Эльза ушла, виноват я. Она была пьяна в тот вечер. А по сравнению с ее неадекватным состоянием, я был относительно трезв, я мог не допустить этого, но желание быть с ней, любить ее было сильней. Если бы я только меньше выпил, ничего бы не было. Я виноват…

— Перестань. — Прервала его Люси, догоняя его. — В двадцать первом веке секс, — Люси осеклась, ведь Жерару такое обыденное употребление этого слова, ничуть не стыдясь, было в новинку, — то есть интимная близость, — исправилась она, — обычное дело. Люди спят, — вновь осеклась девушка, — вступают в интимную близость не только по любви. В большинстве случаев, чтобы получить удовольствие. Во всей Европе в целом, и Франции в частности, люди бывают интимно близки не для того, чтобы завести детей, а именно получить наслаждение. Но это не афишируется так сильно, как в двадцать первом веке. В мое время существуют такие заведения, как ночные клубы. Можно просто прийти, познакомиться с кем-нибудь и обеспечить себе приятное времяпрепровождение на ночь. И на этом все. Люди могут не знать имен друг друга, чтобы вступать в интимную близость. Люди не умирают в таком количестве от венерических болезней, как в семнадцатом столетии, потому что наша медицина развита. В каждой больнице есть венеролог, есть отдельные венерологические центры, гарантирующие полную конфиденциальность. Вспышек сифилиса и гонореи, в отличие от вашего времени, практически нет. Двадцать первый век — век свободы личности, свободы убеждении. Люди с нетрадиционной ориентацией не прячутся, для них есть отдельные заведения, клубы, парикмахерские, кафе. Да что там, с помощью медицины можно запросто пол поменять. Многие обвиняют Европу в падении нравственности, и я в некоторых аспектах согласна с этими обвинениями, но мне нравится жить в двадцать первом веке. Свобода личности вовсе не означает, что абсолютно все в нашем времени занимаются сексом направо и налево. Все зависит от воспитания. Некоторым детям с детства твердят о целомудренности, и они слушают. А некоторым об этом не говорят, но они все равно идут по пути целомудренности. А кто-то пускается во все тяжкие. И происходит это по разным причинам. Родителей нет, или что-то случилось. Все люди разные, со своими жизненными убеждениями, которые никто не имеет права осуждать. Но если, все-таки, девушка в нашем времени лишилась девственности не с мужем, а с парнем, или по пьяни, ее никто не будет за это осуждать. Приоритеты в нашем времени отличаются от ваших. Женщины наравне с мужчинами в своих правах. И для многих из них важна в первую очередь карьера, а потом уже дети и семья. Поэтому браки у нас заключаются в среднем возрасте тридцати лет. Есть и раньше, конечно, и таких людей много, но большинство именно около тридцати или после тридцати. Когда жизнь устроена. Есть дом, работа, деньги. И большинство женщин выходят замуж уже не девственницами. И в этом нет ничего такого. Сама девственность потеряла ту ценность среди девушек, которую имеет в ваше время. Я не говорю, что абсолютно все девушки не ценят свою невинность, но в большинстве своем девственность не имеет особо важного значения.

Все то время, пока Люси говорила, Жерар внимательно ее слушал и поражался тому, на сколько отличаются принципы людей семнадцатого века от принципов людей двадцать первого века.

— Ты говоришь, что все зависит от воспитания, что одни девушки ценят свою невинность, другие нет. — Оправившись от шока, начал Жерар.

— Да, именно так.

— А что Эльза? Какого ее отношение к этому?

— Эльза не считает интимную близость до свадьбы чем-то зазорным. Она говорила, что не представляет своего будущего мужа и тот возраст, когда она выйдет замуж. Но интимная близость у нее в любом случае будет, она не отрицала этого. Эльза говорила, что настанет тот день, когда она лишится невинности. И ее не особо заботило, до свадьбы это будет, или после. Она говорила, что девственности лишится лишь с тем человеком, кого сочтет достойным. И этот человек мог встретиться ей и до свадьбы. Она не спешила потерять свою невинность, не думай. Эльза просто не думала об этом. Когда произойдет, тогда и произойдет, говорила она. Единственное, она хотела, чтобы это случилось после двадцати лет. До двадцати, как она утверждала, она еще не готова. В такие моменты, мне она всегда казалась взрослой, рассудительной женщиной, до которой мне еще расти и расти. Хотя она не на много старше меня. Всего на пару месяцев.

— Ну а ты? — Не переставая идти, спросил Жерар.

— А что я? Мои взгляды отличаются от взглядов Эльзы. Я не осуждаю тех, кто вступает в интимную связь до свадьбы, но для самой меня это недопустимо. Мама воспитывала во мне целомудренность. И я буду верна этому принципу до конца. Хотя, в двадцать первом веке тех, кто действительно выходит замуж девственницами, очень мало. Пока мне не встречались парни, готовые принять мой принцип.

— Понятно. Но, раз Эльза относится к интимной близости абсолютно нормально, почему же она убежала?