— Стиль «ретро», — заметил Павел. — Какое соло кларнета!

— Человечество возвращается к тому, мимо чего пронеслось на большой скорости, — поддержал Иван. Девушки тоже оценили мелодию.

Их обслуживал худощавый, очень подвижный официант, казалось, он все время находится за спиной — так порой неожиданно появлялась из-за плеча его рука и доливала шампанского в фужер или ставила новую закуску на стол. Качественный сервис — уж не предупреждены ли здесь об их визите? От этого начфо всего можно ожидать…

Павел взял на себя обязанности тамады и произнес тост.

— В народе говорят, если хочешь узнать человека, возьми его в дорогу. И действительно, лучше и быстрее всего человек познается в пути. Все мы командированные, все мы дорожные люди. Так выпьем за доброе пересечение наших четырех дорожек в этом мире. За то, чтобы все мы были друг другу надежными товарищами. И за покровителя путников и дорог Георгия Победоносца, изображенного, кстати, на древнем гербе Москвы.

Они разговорились, потом вышли танцевать. Танцуя с Верой, Стольников оценил ее пластичность. Говорили мало. Похоже, она боится вопросов, теряется. «Бедные женщины! Всю жизнь надо сдавать какие-то экзамены — на невесту, хорошую хозяйку. Экзамены на материнство и терпение. А то еще и испытания свободной жизнью. Есть от чего взбунтоваться и ринуться в эмансипацию!» — думал Павел.

Они весело ужинали, все вкруговую рассказали по анекдоту, а когда Стольников в очередной раз танцевал с Валей, она сказала, что он произвел впечатление на Веру. Он и сам видел это, но время от времени возвращалась прежняя мысль: Иван и эти две девушки диктуют ему, Павлу, поведение в этой командировке. И кто угодно на его месте вел бы себя примерно так же… Они перешли на «ты», танцевали все чаще друг с другом, и с каждой минутой обнаруживалось все больше мнений, в которых оба были едины: и Павел, и Вера вначале посчитали, будто идут в ресторан на «контрольную закупку», а вовсе не затем, чтобы весело провести вечер; Вера точно так же высмеивала Ивашнева за дрему в театре, тоже считала Михайленко «заевшимся ворюгой».

Вскоре им пришлось изменить первоначальное мнение об официанте: с закусками давно покончили, а горячее все еще не было подано. «Секундочку!» — каждый раз бросал им официант, пролетая мимо, к столику, за которым сидели морские офицеры в черных мундирах. Когда же наконец он подал нарядно гарнированные антрекоты, по каждому его преувеличенно точному, старательному и тем не менее размашистому движению видно было, что он пьян.

— Зачем в ресторане нужно непременно есть? — говорила Вера, возбужденная танцами и шампанским, и лицо ее в свете разноцветных огней эстрады было теперь совсем иным, чем днем. — Я бы приходила сюда только танцевать.

Павел похвалил ее умение танцевать и видел, что эта искренняя похвала особенно по сердцу Вере. Действительно, она могла танцевать часами, причем с одинаковым упоением и мастерством и старомодные, и современные — коллективные диско-танцы. К всеобщему сожалению, руководитель ансамбля вскоре объявил последний танец.

Стольников достал бумажник — Ивашнев немедленно выложил свой кошелек.

— С вас девяносто семь рублей, — с усилием выговорил официант, останавливаясь перед их столиком.

— Ни больше, ни меньше?

— Больше — можно.

— Валюша, встретимся внизу, — моментально устранил дам из джентльменского разговора Ивашнев. Стольников попросил выписать счет. Оба, не сговариваясь, действовали синхронно. Когда официант представил счет уже на 92 рубля с копейками, Ивашнев равнодушно-усталым голосом попросил вызвать заведующего производством с утвержденным на сегодня меню ресторана. Казалось, ему скучно затевать все это. Завпроизводством — маленький толстячок в белом халате, с усами и бородкой, оказался суетливо-говорливым, он так частил словами, что большинство невозможно было разобрать. Ивашнев предложил ему сесть.

— Спасибо, я на работе, — отнекивался тот.

— А мы вас поработать и приглашаем! — парировал Иван. Затем оба предъявили темно-алые удостоверения, осведомились, как к нему обращаться, и сообщили, что ревизуют деятельность управления, к которому относится ресторан.

— Я слышал об этом, — сник Виктор Артемович, но ненадолго — тут же выпустил пулеметную очередь малоразборчивых слов.

— Вы согласны, что официант пьян, или же нам отправить его на медэкспертизу и получить соответствующий документ? — спросил Павел.

— Вижу и подтверждаю: пьян.

— Тогда давайте разберемся с вашим меню и неожиданным повышением цен, — подхватил Иван.

Через несколько минут Виктор Артемович выписал другой счет — на 42 рубля 58 копеек. Стольников тут же оплатил ужин, а Ивашнев хладнокровно спрятал оба счета во внутренний карман.

— Нет, зачем же? — засуетился, садясь и снова вскакивая, Виктор Артемович. — Нет, позвольте… Произошла ошибка, официант пьян, но мы разобрались, и я ошибку исправил… Очень вас прошу, умоляю!..

— Виктор Артемович, просто я собираю коллекцию таких документов, это мое хобби! — без улыбки ответил Ивашнев, вставая. — Девяносто семь рублей и сорок два — в этом что-то есть.

— Он просто перепутал, то был не ваш заказ, ведь я же взял его блокнотик. То был заказ с соседнего столика! Товарищи, дорогие, ну что угодно…

— Павел Васильич, тебе что угодно сейчас?

— Мне угодно — коллег наших догнать.

Вежливо попрощавшись с Виктором Артемовичем, друзья спустились к гардеробу, где их ждали Валя и Вера.

— Как всегда? — понимающе спросила Валя.

— Нет, Валюша, — ответил Стольников. — Всегда было до пятидесяти процентов от суммы заказа, а тут все сто тридцать. Ваня, покажи счета. Сто тридцать процентов — этот факт стоит акта!

— Несомненно стоит, Пашенька. Он рассчитывал, что присутствие девушек не позволит нам торговаться. Учет психологии! — при девушках платят широко и не берут сдачи.

6

Вернувшись пешком в гостиницу, они поздравили Павла с боевым крещением в этой командировке и с удовольствием выпили крепкого чаю, который мастерски заварила Валя. Вскоре Иван деловито поднялся, сказав, что должен еще раз вместе с Валей посмотреть «документ», откопанный сегодня ею, — кажется, нащупал, в чем там загвоздка.

— Досрочно рабочий день начинаете? — засмеялась Вера, показывая на часы — приближалась полночь.

Она и Павел остались наедине. Ее напряженность сразу усилилась. Вера предложила еще чаю, но он отказался: иначе бессонница гарантирована. Поинтересовалась анкетированием, коль уж начали новый рабочий день. Павел рассказал, что студенты сработали четко, больше половины анкет вернулось в управление, и сегодня он начал обрабатывать данные. Предварительные результаты неожиданные: похоже, тут не привыкли премировать активистов. Он рад, что этой работы как раз хватит до возвращения теплохода — не любит вынужденных простоев в командировках.

— Полночь, а мы чай пьем, все наперекосяк, — сказала Вера. — Но я привыкла, в командировках всегда так. А мне эта ревизия напомнила институт. — Она выключила люстру и включила настольную лампу — в комнате сразу стало уютнее, — села в кресло и жестом предложила ему сесть напротив.

Слушая Верины воспоминания, Павел попытался представить ту ее дальнюю и неизвестную ему жизнь, ее квартиру, сына, улицу, по которой она ходит в свое управление, — и не смог. Ощутил лишь тоскливую усталость: все старо, как мир, и сколько вокруг неверных жен или таких вот «соломенных вдов»… А сколько благополучных с виду семей на самом деле давно разрушены изнутри, как зуб пульпитом, или же настолько подточены изменами, непониманием, отчуждением, что готовы лопнуть, рухнуть, рассыпаться в любую минуту, только тронь. Эти семьи — одна форма, декорация, пустая оболочка.

Такая семья была у Ивашнева.

Стольниковы любили его сына Олежку — синеглазого, как Иван, белокурого мальчишку пяти лет, очень доброго и привязчивого к людям, но застенчивого — не хватало отцовского общения. В первые же семейные вечеринки, выезды на природу Стольниковы обратили внимание на частые мелкие ссоры между Иваном и его женой Ольгой. Модница, блондинка с сильно напудренным лицом, Оля решительно во всем противоречила мужу. То они не сходились во мнениях, как воспитывать ребенка, то по-разному оценивали свою жизнь в столице. Иван готов был сегодня же отказаться от всех министерских и московских благ, вернуться на Урал. Оля же доказывала, что именно здесь они начали жить полной жизнью, а на родине — духота и скукота, и кому он там теперь нужен! Фильм, спектакль, книга, обновка, отношение к соседям, к разводу друга — сколь ничтожны поводы, вызывающие вспышку! — удивлялись Стольниковы. Многие годы Павел знал Ивана как воспитанного, терпимого и добродушного человека, но диву давался тому, насколько сильно раздражает того собственная жена! Они даже просили то Павел Ивана, то Лида Ольгу хоть в чем-то уступать друг другу, нельзя же говорить «нет» только потому, что другой супруг сказал «да».