«Черт-те что, — беспокойно ворочался спросонья Иннокентий Иванович, — вот тебе и деревенская идиллия, тишь да миротворная благодать… А ведь рабочий день в колхозе, наверное, с шести?» Потом от окна до него внезапно донесся чей-то угрожающий голос: «Дачку захотел? Будет, ужо погоди, съедят тебя мыши! А сундук-то придется отдать. Небось не разглядел, что в нем двойное дно?»

Шаги на другой половине дома становились все явственнее, дверь открылась, и в комнату осторожно вошел слепой. Нет, вовсе даже не слепой. Теперь Андрей Ефимович неожиданно чудодейственным образом прозрел, но из глазниц смотрели остекленелые черные зрачки мертвой пустотой, наводившей жуть. Он стал шарить по стенам руками, беспокойно шепча: «Куда же запропастился портрет?»

Иннокентий Иванович хотел тут же вскочить и крикнуть, что злополучный портрет в чулане, но с леденящим ужасом сознавал, как все его тело цепенеет, а язык немо присох к гортани.

Не найдя портрета, Андрей Ефимович сокрушенно опустился на табурет и горько заплакал. «Эх, все продал, родительское гнездо продал, — причитал он, раскачиваясь из стороны в сторону. — Деньги! Что деньги, когда портрет назад не воротить…» С неожиданным остервенением и проворством он выхватил из-за пазухи мятую пачку кредиток и швырнул в потухшую печь. Оттуда с воем метнулось пламя, лизнуло его сапоги, побежало стремительно вверх… Он со стоном вскочил, но его тут же окутало едким облаком дыма и утянуло с воем в закопченный под. На пол избы с грохотом посыпались откуда-то сверху кирпичи…

«Что же вы позволяете себе вытворять в моем доме?!» — возопил истерическим фальцетом Иннокентий Иванович и… проснулся, обливаясь холодным потом.

Со стороны двора внятно доносился какой-то стук. Там откинули щеколду и, топая, вошли в коридор. Тут уж нервы Иннокентия Ивановича не выдержали вовсе, и он весь затрясся, забился мелкой дрожью, стал торопливо и судорожно шарить непослушными руками по столу, отыскивая коробок со спичками. За перегородкой щелкнул выключатель, зажегся яркий свет, дверь распахнулась с визгливым скрипом настежь…

На пороге горницы стоял перепачканный в глине Альберт. Увидев Иннокентия Ивановича, он немало опешил, испуганно прянул назад и наступил на ногу тучному незнакомцу, который при этом слабо вскрикнул.

Возгласы удивления хозяина и нежданных гостей смешались в эту минуту. Затем последовали беспорядочно бурные восклицания, торопливые, сбившиеся слова приветствий… Альберт, в отличие от несказанно обрадованного Иннокентия Ивановича, был чем-то смущен. Он счел непременным долгом объяснить свое посещение в столь позднее время и, малость поостыв, прокудахтал нервической скороговоркой:

— Ездили мы тут неподалеку в одну деревеньку… Дом Владимиру Петровичу смотреть. Да вот случилась неожиданно оказия… Дорога размокла, и угрузли чертовы «Жигули» в этих хлябях. Пришлось до утра бросить. Ну, я и вспомнил ненароком про ваш «особняк». Не ночевать же ночью в поле… А как открыть щеколду со стороны двора, я знаю, Андрей Ефимович, показывал… Вы что же, один, без семейства?

— И слава богу, что жену не привез, — ответил с судорожной полуусмешкой Иннокентий Иванович, но тотчас осекся. Ему внезапно пришла в голову спасительная мысль. — Послушайте, — заговорил он торопливо, обращаясь к Владимиру Петровичу, который деловито оглядывал просторную горницу. — Купите у меня этот прекрасный дом, чем искать где-то на отшибе. Я вам с охотой уступлю. На машине сюда подъезд прекрасный… Совсем ведь рядом с дорогой. У меня, видите ли, возникли чрезвычайные семейные обстоятельства, да и вынужден отбыть в длительную командировку. А изба, право слово, отменнейшая! Участок — почти тридцать соток. Рядом лес, речка. Благодать! И недорого, всего лишь три тысячи. — Он старался говорить как можно громче, опасаясь, что Владимир Петрович услышит, если заскребут под обоями мыши. Иннокентий Иванович намеренно расхаживал по комнате, поскрипывал половицами, передвигал с места на место стул.

— Нет, вы серьезно? — оживленно блеснул глазами Владимир Петрович. Он успел уже оценить достоинства просторной, теплой избы и невольно позавидовал хозяину. — Вы не шутите?

— Какие уж тут шутки, — ответил Иннокентий Иванович и покосился на Альберта. — Сказано — продаю! Ввиду чрезвычайных обстоятельств…

— Тогда что ж… — пожевал ночной гость пухлыми губами. — Домишко вроде бы недурен. А как крыша? Не протекает?

— Крыша? — воскликнул Иннокентий Иванович. — Да я хоть сейчас отдеру при вас лист шифера. Под ним настлано железо…

— Нет, что вы, что вы, — махнул рукой Владимир Петрович и сделал испуганные глаза. — Я ведь просто к слову спросил. Чисто из любопытства. Погляжу еще избенку снаружи, и хоть на этой неделе поедем оформлять. Дом на вас числится или на родственниках?

— На мне, на мне, — твердо заверил Иннокентий Иванович. — Я вам, голубчик, и доверенность дам. На сто лет! Все честь честью, согласно жилищному кодексу, — говорил он и сам дивовался своей неожиданной находчивости и прыти.

— Так мы у вас того… Если не возражаете, переночуем? — благодушно смотрел на него Владимир Петрович.

Иннокентий Иванович с радостью ответил бы согласием при ином обороте дела, но поскольку речь теперь шла о продаже избы, рисковать не желал.

— Да какой там сон, помилуйте, уже полчетвертого, скоро светать начнет. Да и уложить мне вас, увы, негде. А машину вы зря оставили на дороге, лично я бы не рисковал… Трактора утром пойдут в поле, могут ненароком задеть…

Альберт хранил молчание и с любопытством наблюдал за Иннокентием Ивановичем. Он никак не мог взять в толк, что тот задумал и почему вдруг решил продать дом.

— Пойдемте-ка попробуем вытолкать ваши «Жигули», — предложил Иннокентий Иванович и начал торопливо одеваться.

5

В тот же день к вечеру Иннокентий Иванович укатил домой, условясь на прощание с Владимиром Петровичем, что тот позвонит ему завтра. Надо было подготовить документы и обсудить продажу избы с женой.

— Натусик, нам опять не повезло с дачей, — грустно вздыхал он и смотрел на нее виноватыми глазами, покрасневшими от бессонной ночи.

— Ну что там еще случилось? Пожар? — всполошилась она.

— Нет, пожара пока нет, — робко протянул он, — но, видишь ли, в избе уйма мышей, они кишат всюду: под обоями, на чердаке, под полом… Целая колония! Да и избенка мрачная, чувствуешь себя там несколько беспокойно. Все пропиталось каким-то гнетущим запахом застарелого, неухоженного жилья. И возможно… Возможно, там существует некое биополе… Во всяком случае, мне снились всю ночь кошмары. Какие-то беспрестанные шорохи в темноте, поскрипывание… Конечно, ты скажешь, что у меня расходились нервы и попросту это вздор, слуховые галлюцинации от усталости. Но, поверь, Натусик, я не могу отделаться от гнетущего чувства. Ни о каком душевном отдыхе там и речи быть не может. Словом, я подумал хорошенько и решил продать избу. Уже подвернулся и серьезный покупатель, вернет полностью уплаченное с учетом комиссионных Альберту…

— Ты совсем спятил? — недоуменно уставилась на него жена. На ее красивом, ухоженном лице застыло выражение растерянности, словно он оскорбил ее дурацкой шуткой. — Какое, к черту, биополе, какие мыши?

— Обыкновенные, серые, с хвостиками, — лепетал смущенно Иннокентий Иванович.

— Нет, надо же выдумать — продавать дом из-за подобной чепухи. Может, ты и квартиру нашу завтра побежишь менять, если увидишь на кухне таракана? Немедленно звони этому прыткому покупателю, скажи — передумал. А с мышами я быстро разделаюсь. Завтра же вызову из Боровска санэпидстанцию!

…Минуло две недели. Владимир Петрович досаждал телефонными звонками и утром и вечером, спрашивал Иннокентия Ивановича, когда наконец поедут оформлять дела к нотариусу, но потом отчаялся и перестал тревожить. А еще через неделю пришла повестка, Кавыкина неожиданно вызвали в ОБХСС.

«Этого только мне не хватало», — терзался он всевозможными догадками всю субботу и воскресенье. Работа не шла, в голове стоял какой-то туман, мысли ворочались тяжело, вяло. Он не мог воспарить над материалом и завершить седьмую главу, где описывал расправу государя Валентиана над римским полководцем Аэцием — кровавое его убийство евнухами и царедворцами. Отважный и дерзкий на полях сражений, Аэций пал жертвой ничтожных интриганов, оклеветавших его. Недалекий, распутный Валентиан выказывал наивную доверчивость и поколебал тем самым основы собственного могущества. Новый фаворит, евнух Гераклий, занял место воина, столько лет ограждавшего империю от набегов варваров. Но вскоре и Валентиан, и Гераклий пали от меча слуг, приверженцев Аэция…