По углам стоят захваченные в жарких сражениях прусские, турецкие, французские знамена, бунчуки, пушки, литавры, барабаны.

На другой день после разговора с Апполинарией Сергеевной, придя на работу в музей, я утром пошел к секретарю партийной организации музея — полковнику Воробьеву. Большую часть своей жизни он провел в рядах Советской Армии, а последние годы работал в музее, занимаясь изучением военной истории родной страны. Аккуратный, трудолюбивый, приветливый в обращении, принципиальный в спорах, он служил примером для окружающих.

Секретарь внимательно выслушал меня и одобрил мои планы розысков шпаги.

— Берись смелее за дело, — сказал он. — Все советские люди тебе помогут.

Приступив к делу, я убедился, что задача гораздо труднее, чем я предполагал.

Справки в музеях города ничего не дали. Боевая шпага Суворова там не значилась. Суворовский музей в эти годы не работал. Его здание капитально ремонтировалось, а имущество хранилось в Военно-историческом музее и составляло самостоятельный Суворовский фонд.

И здесь я не нашел шпаги.

Я наводил справки в Государственной Публичной библиотеке и в архивах города. Сведений о судьбе имущества полкового музея там не оказалось.

Обращался я к любителям и знатокам исторического оружия, но безуспешно. Шпага исчезла.

Где же след шпаги? Как напасть на него?

Терпеливо, страница за страницей, я просмотрел старые справочные книги «Весь Петербург» и списки офицеров Семеновского полка за много лет.

Я сопоставлял эти фамилии с фамилиями тех офицеров старой русской армии, которые перешли в ряды Красной Армии и дожили до наших дней.

По разным приметам я отыскивал бывших солдат Семеновского полка, стараясь в беседах с ними напасть на какую-нибудь нить. Она могла привести меня к тому месту, где лежит боевая шпага полководца.

Чего я только не предпринимал, чтобы отыскать ее? Ничто не помогало. Мои усилия не давали результатов.

Но слова воинского приказа Суворова: «Не употреблять команды: „Стой!“» — ободряли меня и укрепляли в моем намерении. Я продолжал искать.

Я решил искать шпагу и обдумывал пути, которыми мне следовало идти в моих поисках.

Суворов с нами

Образ Суворова прошел с солдатами и офицерами Советской Армии через все годы Великой Отечественной войны.

Портрет полководца четыре с лишним года возил и я по военным дорогам.

В одной боевой части выходила рукописная газета «Суворовец». Ее выпускали солдаты артиллерийской батареи в Невской Дубровке.

Там же, в разрушенном орудийным обстрелом доме, один солдат нашел старую, зачитанную книгу о Суворове, с растрепанным переплетом. В ней увлекательно описывалась жизнь Суворова, подвиги, походы, сражения русских солдат под его водительством.

Солдаты и офицеры находили время, чтобы почитать и послушать хоть несколько страниц этой книги.

Обычно ее читали группами по пять-шесть человек. Солдаты просили:

— Нам бы про Суворова, товарищ политрук.

Политрук передавал книгу в порядке очередности повзводно. Она находилась в каждом взводе двое-трое суток.

Прочитав или прослушав ее, бойцы расписывались на листке, специально подклеенном в самом конце книги.

Много подписей собрала эта книга. В годы тяжелых боев она вызывала у советских воинов чувства горячей любви к своей родной стране и ненависти к ее врагам. Ныне она хранится в Суворовском музее Ленинграда.

Как-то в перерыве между боями я попал в соседний батальон.

В подвале полуразрушенного дома собралось человек сорок солдат. Они грелись у небольшого костра, занимаясь немудреным солдатским делом: кто пришивал пуговицу, кто чистил автомат.

Поближе к костру сидели политрук и немолодой солдат с рыжими пышными усами и густыми бровями.

— Это что! — проговорил рыжеусый, очевидно, продолжая шедший среди солдат разговор. — Наши-то, кончанские, помнят Суворова. Старики и теперь песни поют про его походы…

— А ты спой, если знаешь, — попросил сидевший подле огня молодой солдат.

— Спеть не спою, — взглянул на него кончанский, — а вот сказать скажу, как Суворов со старым солдатом повстречался.

Было это в Каменке Новгородской губернии, верстах в сорока от Кончанского. Там, старики говорили, родовое имение Суворовых стояло. Места знаменитые, холмистые, кругом леса, озера, а речки — хоть картины с них пиши — быстрые, бурные. Зверя всякого, птицы, рыбы — нигде не видал столько.

Да мало кто из владельцев наезжал сюда. Вот старики только и помнят, что Александра Васильевича, фельдмаршала. Два раза приезжал.

Рассказывал мне наш сельский учитель, Антон Антонович, историю одну о Суворове, от деда слышал, а тот знал ее от отца своего. Давно это было.

Прадед учителя служил под командой Суворова солдатом, в его любимом фанагорийском полку: и под Фокшаны ходил с ним, и Измаил штурмом брал, и под Кинбурном сражался.

Прослужил старый солдат годов с тридцать. Весь пораненный, порубленный, турецкими шашками посеченный — в отставку ушел в Тульчине. Там полки в ту пору на зимних квартирах стояли.

Получил солдат «чистую» и пошел на родину, в Новгородскую губернию, в село Каменку. Пешком шел, своим ходом. Не скоро до дому добрался. Большие муки в дороге испытал, но домой — дошел.

Много ли, мало ли с той поры воды утекло, а только слышит солдат: приехал в свое родовое имение фельдмаршал, Александр Васильевич Суворов. Царь Павел сумасбродный сослал его в Кончанское.

«Как бы, — думает старый солдат, — фельдмаршала повидать. Вместе служили, в походы вместе ходили».

Идет он — думу думает о своем житье-бытье, а навстречу, по проселку, ать-два, ать-два, — быстрым шагом сам фельдмаршал.

Не растерялся солдат. Снял шапку и поклонился, да не выдержал и по-военному крикнул: «Здравия желаю!»

Фельдмаршал от неожиданности вздрогнул, стал против солдата, строго так поглядел ему в глаза и спросил:

— Как зовут, служивый?

— Федот! — ответил браво старик и приставил ногу к ноге, как в уставе положено.

В один миг их окружили ребятишки, а следом за ними стали подходить и взрослые.

— Федот? — воскликнул удивленно фельдмаршал. — Да ведь мы с тобой знакомы?

— Так точно! Отставной солдат фанагорийского гренадерского полка, Федот!

— Федот, да не тот! — с грустной улыбкой повторил Суворов, разглядывая старого солдата. — Тот молодой был, бравый! Да и я уже не тот, служивый! Говорят, на печку пора, старые кости греть. Федот, да не тот, сказывают. — И вдруг звонким голосом закричал: — Да мы еще с тобой, Федот, повоюем! Повоюем?

— Так точно, отец наш, повоюем!

— А службу помнишь?

— Как можно забыть! — громко сказал солдат и расстегнул зипун. На широкой солдатской груди висела серебряная медаль «За штурм Измаила».

— Молодец! Молодец! — похвалил Суворов и, стукнув о землю тростью, передал ее старому воину.

— Ну-ка, покажи, как колол турок под Измаилом! — Отскочив в сторону, он крикнул — Ступай, ступай! Атакуй в штыки! Ура! Коли один раз, бросай басурмана со штыка! Коли другого, коли третьего; богатырь заколет полдюжины, а я видел и больше!

И старый солдат выполнил всё отлично.

— Стой, фронт! — подал команду Суворов.

Солдат замер.

Тогда фельдмаршал шагнул к нему, стал грудь в грудь и засмеялся:

— Федот-то тот! Узнаю! Тот самый Федот! С ним Измаил вместе брали! — Обнял он старого солдата и трижды его расцеловал.

Было тихо. Никто не прерывал рассказчика. Всем казалось: вот войдет сейчас старый полководец, подсядет к солдатам, возьмет у них ложку, испробует кашу, похвалит се и сам расскажет о чудо-богатырях, что прошли с ним много дорог нехоженых-неезженых, неся славу родного оружия по горам и долам Европы.

— Хороша история, спасибо, — поблагодарил солдат.

— Хороша! — одобрили другие.

— Будет и на нашей улице праздник — бодро произнес молодой сержант. — Дойдем до Берлина!

Таинственный старик

В 1946 году я вернулся на работу в Военно-исторический музей и снова занялся любимым делом.