Котя слышала о наемных странствующих удальцах, которые за звонкую монету продавали свое искусство владения оружием. Обычно каждого такого воина сопровождала невеселая темная история, которую он никому не рассказывал. Котя устрашилась, что именно с такими людьми ей придется проделать путь через лес в санях. Ей, одной. И только ей. Реальность навалилась и оглушила — все творилось взаправду и без ее участия, сколько бы она ни убеждала себя в какой-то силе. Она — тростник против трех мужчин с оружием.

— И какую же невесту? Нет у нас невесты, — всплеснула руками старшая жена, все еще продолжая начатую игру. Все-таки она привыкла к традициям их деревни, по которым полагалось сначала вывести наряженную козочку или поросенка, подшучивая над сватами. Потом получить от них «выкуп», но и второй раз «обмануть», показывая обряженную в лучший сарафан маленькую девочку в качестве невесты. Обычно эту роль с великой охотой исполняли младшие сестренки или какие-нибудь родственницы. И уж только на третий раз выводили саму невесту. Так сваты отдавали дополнительные подношения друзьям невесты и семье.

«Надо же, как старается ради меня. Ах да, соседи же смотрят», — подумала Котя. Жители селения и правда покидали свои избы, их не останавливал даже трескучий мороз. Они с интересом подступали ко двору, разглядывая богатые сани. Но, кажется, не понимали, присоединяться ли им к обряду выкупа или не стоит. Поэтому вскоре почти вся деревня во главе со старейшиной просто обступила молчаливым полукругом их двор. И выглядело это жутковато: будто пришли судить всем миром и расправляться с лиходеем каким.

Сваты же на глазах у всех резко осадили дребезжащее пение старшей жены, кажется, лишив ее дара речи резким восклицанием.

— Так, старуха, не нужны нам ваши игры, — топнул ногой один.

— Чарку зеленого вина ты нам поднесла — на том благодарим, — небрежно отмахнулся другой.

— А больше времени у нас нет, смеркается скоро, путь через лес неблизкий, — хмуро заметил третий, наверное, самый старший.

— Веди уже ее, — взмолился отчим, прячась за спину жены.

«Вот и все… Листопадная осень, богатая», — оборвалось что-то в сердце у Коти. Она поняла, что еще не одета, и собирала ее по нелепому совпадению средняя жена, торопливо наматывая платок и помогая как можно скорее надеть тяжелый тулуп. Мать же тоже оживилась, хотя еще пошатывалась. В избу, впуская из сеней холод, влетела старшая жена, отозвавшись с порога и как будто загребая руками:

— Ох, выводите. Все, змеюка, у тебя, оказывается, сундук приданого был, от старейшины принесли, в сани уже погрузили. Да подарок, подарок-то свой не забудь! Быстро-быстро!

Котя торопливо схватила со стола гребень в шкатулке, заметалась по избе, рассматривая, что еще взять. Зачем-то сунула за пазуху свой девичий венчик, хотя полагалось оставить его. Но в тот миг ей вдруг почудился неизменный зов, вещица как будто сама приказала не оставлять ее. Иных забытых вещей у Коти не обнаружилось.

— Кровинка моя, — только залилась слезами мать на лавке, когда старшая жена буквально выпихнула Котю наружу через сени. Щеки тут же схватил мороз, кажется, выдался самый холодный день зимы.

— Вот и невестушка наша, — пропела старшая жена, натянуто улыбаясь и показывая застывшую Котю.

Сваты оказались высоченными мужиками, они окружили с трех сторон. Их обветренные лица покрывали шрамы. У одного он рассекал бровь, у второго длинной бороздой проходил вдоль щеки. Третий же щеголял перебитым носом. Они не напоминали ни крестьян, ни честных слуг торгового гостя. Хотелось верить, что, возможно, для опасной дороги через лес жених специально прислал обученных людей, воинов. Но они же оценивающе разглядывали Котену со всех сторон, да так, что под слоями одежды она ощутила себя совершенно нагой.

— Поехали, садись в сани, — вскоре скомандовал ей старший из воинов.

— Хороша дюже, — довольно ухмыльнулся один из сватов, тот, что помоложе. — Хозяин будет доволен.

«Хозяин… Хозяин», — отметила про себя Котя, торопливо натягивая рукавицы. Не родственники и не друзья приехали за ней, а верные слуги. Да еще наемные воины. Слишком уж много страшных выдумок и песен вдруг сделались настоящим для Коти. А достаточно оказалось малого! Только в песнях герои обычно платили кровью за свои ошибки, а не за чужие.

— Чего встала? Али замороженная? — рявкнул на нее через миг один из сватов, самый старший, самый угрюмый. Из-под его черных кустистых бровей сверкали недобрые — шальные и дикие — глаза.

Но он же помог Коте подняться в сани и устроил ее на шкурах, плотно накрывая ими. Только теперь по-настоящему ощущался лютый мороз, словно зима забыла, что скоро грядет первый месяц весны. Но не мороз терзал несчастную невесту, ее изнутри сковывал страх. В санях рядом с сундуком она почувствовала себя словно в берлоге у медведя или в плену у врагов. При этом на нее глазела вся деревня, но ни в ком не нашлось сочувствия.

— Трогай, — скомандовал молодому старший наемник. И тройка вороных захрапела, готовясь кинуться прочь за частокол. Котя только сжалась в санях, натягивая до подбородка шкуру. И еще сердце ее сжималось от новой боли: за всей этой суетой с одеванием и наматыванием теплого платка ей так и не удалось нормально попрощаться с матерью.

— Добрые люди, а как же духов почтить? — остановила сватов старшая жена. Кажется, все застыли в оцепенении. Впрочем, к ее голосу присоединился и старейшина, и их деревенский друид, брат старейшины.

— Ах да, еще духов, — отмахнулся недовольно младший из сватов.

Котя вздрогнула от грубого непочтительного тона. Они могли не уважать проигравшегося отчима, но духов чтили все. Кроме тех, кто пошел против их справедливых законов.

— Где же жених? — подошел к ним друид, опираясь на витую палку. Говорили, что с помощью своего посоха он разговаривал с деревьями, и лес открывал ему свои тайны.

— Жених в селении ждет в своем тереме. Там и будет свадебный пир. Там и будет жить ваша дочка. Как княгиня! — хохотнул один из сватов, поглаживая черную, как кротовая шерсть, бородку. Сравнивать простую крестьянку с княгиней тоже отважился бы далеко не каждый. Никто из селян лично не видел князя и его жену, но все верили, что он наделен силой духов, которые спускаются к мудрому правителю в день благословления его на престол. Котя же, по мнению селян, обладала связью только с Хаосом, за что безвинно и страдала.

— Так нам впрягать лошадей в сани? — неуверенно переминался с ноги на ногу отчим, словно желая убежать в избу и никуда не идти.

— Мы обряд освящения брака духами увидим? Поедем на свадебный пир? — с отчаянной надеждой спросила мать, подаваясь вперед и простирая руки. Обычно она пряталась за спинами хозяев избы, о ее существовании порой и вовсе забывали, но теперь впервые не побоялась выйти вперед толпы. И не остановила ее накатившая дурнота. В широко раскрытых глазах отражалось высокое зимнее небо, в них сквозила беспредельная тоска. Коте пришлось сцепить руки и прикусить до крови губы изнутри, чтобы не заплакать. Уже не за себя, а за мать, которую она вынужденно оставляла наедине с великим ее горем расставания. Одну во всем свете. А ведь еще неизвестно, пережила бы она поздние роды будущей осенью. Но Коте уже никто не рассказал бы, она это чувствовала.

— Зачем? — небрежно бросил один из сватов, коренастый мужик с копной рыжих, точно пожарище, волос и бурой длинной бородой.

— Но как же… — растерянно пробормотала мать. Хотя стоило бы ей и самой понять, что для недобрых людей никакие молитвы друидов ничего не стоят.

— Оставайтесь в своей деревне, — со скрытой угрозой сухо оборвал другой сват. — Долг уплачен. Девка ладная, красивая. Хозяину понравится, и на том дело закончим.

Они рассматривали Котю, словно кобылку на торжище. Пусть они и не трогали, но хищные жадные взгляды липли, словно дикий мед, на который слетаются злые пчелы.

— А если вдруг вы нас обманули, и она хворая какая — обратно пришлем и потребуем, как изначально хотели, — подал голос третий, страшно цокнув кнутом по сапогу и рыхлому снегу.