Из кабинета торопливо вышел щуплый человек с изжелта-смуглым лицом, одетый в замшевую малиновую куртку с множеством блестящих застежек-молний.

Он направился к выходу, быстро вернулся к Лене, спросил:

— Волнуетесь? — и, не дожидаясь ответа, предложил: — Курите!.. — дал Лене папиросу, зажег спичку. Лена прикурила, и человек исчез.

Лена не курила никогда в жизни. Она не знала, что делать с папиросой. Поискала глазами пепельницу, но в приемной ее не было, вокруг сверкала лаком полированная мебель, начищенный паркетный пол.

Из двери кабинета снова вышла секретарь.

— Пройдите, — вежливо и холодно предложила она Лене, — Дмитрий Владимирович вас примет.

И Лена с папиросой в руке вошла в кабинет.

— Здравствуйте. Садитесь, — пригласил ответственный редактор газеты Дмитрий Владимирович Сергиенко. — Вы курите? — спросил он неодобрительно.

— Нет… Я. Это мне дали…

— Что вам дали?

— Папиросу, — выпалила Лена.

Дмитрий Владимирович пожал плечами.

— Так, значит, вы получили назначение в республиканскую газету? — перешел он к делу, с сомнением посмотрев на маленькую, испуганную девочку.

— Да.

— А что же вы умеете? Какая область нашей работы больше всего привлекала вас в университете?

— Я… пробовала очерки… — нерешительно ответила Лена.

— А стихов вы не писали?

— Писала, — сказала Лена. — Их даже печатали в нашей университетской газете.

— Боюсь, что вы нам не подойдете, — решил Дмитрий Владимирович.

Лена поднялась и сдавленным горловым голосом спросила:

— А как же… А куда же мне?

— Мы избегаем брать на работу людей, которые пишут стихи, — безжалостно продолжал Дмитрий Владимирович. — Редакции нужны люди, способные трезво и четко рассказывать о событиях, происходящих в жизни… Люди, способные со скрупулезной точностью излагать и оценивать факты. А поэты в этом отношении — очень ненадежный народ. Обязательно что-нибудь нафантазируют, переврут…

Вошла секретарь, бесшумно положила на стол свежеоттиснутую газетную полосу.

— Одну минутку, — сказал Дмитрий Владимирович, отошел от стола подальше, внимательно посмотрел на лист и недовольно хмыкнул.

Он посмотрел на Лену. Дрожащими пальцами с заусеницами, как у школьницы, она разорвала папиросу, осыпала себя табаком и вдруг стала неудержимо чихать.

Дмитрий Владимирович нахмурился, но не удержался — рассмеялся сочно и заразительно.

— Дайте-ка ваше направление, — сказал он.

Лена вынула из сумочки сложенный вчетверо лист бумаги.

— И диплом.

Лена дала диплом.

— Значит, с отличием закончили. Это хорошо. И вот очерки ваши хвалят… — Он помолчал. — Ну что ж, ладно. Мы вас примем. Хоть вообще-то я считаю, что молодому журналисту следует начинать работу не в республиканской, а в районной или многотиражной газете. Примем и работу дадим интересную. Очень ответственную.

Дмитрий Владимирович встал из-за стола и сказал громко и необыкновенно серьезно:

— Будете работать в отделе писем! Поздравляю вас! — Он пожал Лене руку.

— Спасибо, — ответила Лена так благодарно и так искренне, что в глазах Дмитрия Владимировича что-то дрогнуло.

У него сегодня был тяжелый день — обычный день редактора республиканской газеты. И когда уже за полночь он подписал четвертую полосу, он, как это иногда бывает, никак не мог вспомнить, что же это было сегодня… Что-то хорошее… Что-то ясное и милое… Что же это было?

И вдруг вспомнил: ах, да. Эта девушка… Как же ее зовут? Лена… Лена Санькина… Вот только фамилия у нее… Как-то не подходит такой девушке. И все-таки жаль, если она скоро ее переменит… Что-то в ней есть… Что-то в ней есть действительно очень ясное и очень милое…

…Если бы Лену спросили о том, сколько лет заведующему отделом писем Григорию Леонтьевичу, она бы не смогла ответить. Это был светловолосый, необыкновенно аккуратный человек в отутюженном костюме, гладко причесанный, с чистыми, ровно подрезанными ногтями на тонких и ровных пальцах, необыкновенно спокойный и молчаливый.

Лицо его, с высоким лбом, с четко очерченными губами, постоянно сохраняло выражение твердости и холодной вдумчивости. По установившейся у нее привычке Лена отметила про себя, что Григорий Леонтьевич складывает пальцы так, что большой палец левой руки оказывается сверху.

Сколько ему лет? Лена думала, что меньше тридцати, но однажды она услышала, как он заметил о какой-то газете, что такую верстку он применял еще в тридцать пятом году, когда был выпускающим, и выходило, что ему никак не меньше пятидесяти.

— Главное — четкость и аккуратность, — требовал он от Лены.

Но очень трудно быть четкой и аккуратной, когда каждая минута рабочего времени заполнена до края.

В редакцию почту приносили три раза в день. И каждый раз — сотни писем.

На карточке, прикрепленной к каждому письму, нужно было поставить: порядковый номер, дату, фамилию, имя и отчество автора письма. Указать точный адрес. Цифрой проставить условное обозначение области. Цифрой обозначить и тему письма.

Содержание писем подразделялось в редакции на двадцать тем — партийная и комсомольская жизнь, пропаганда, работа промышленности и транспорта, сельское хозяйство, стихи, рассказы, очерки и фельетоны, работа торговых организаций, культурно-просветительная работа, нарушения советских законов, сигналы о зажиме критики и т. д.

Кроме этого, условным цифровым шифром нужно было обозначить фамилию автора письма и коротко, буквально в нескольких словах, изложить содержание.

В отделе писем работал только один мужчина — заведующий Григорий Леонтьевич.

Лена подружилась с сотрудницами отдела.

Работать ей было трудно. За то время, пока она оформляла одно письмо, ее товарки успевали оформить пять-шесть. Особенно удивлялась Лена тому, как быстро работает Юлия — пухлая, добродушная, очень неторопливая женщина. Она медленно брала письмо в руки, медленно опускала перо в чернильницу и все же обрабатывала писем больше всех остальных.

По временам в отдел писем заходил тот странный человек, который угостил ее папиросой в приемной редактора. Это был очеркист Валентин Николаевич Ермак. С самого начала он почему-то стал покровительствовать Лене, знакомить ее с работниками редакции.

После заведующего отделом писем это был первый человек, который принимал Лену всерьез, расспрашивал ее о работе, о том, что она читает, какое впечатление произвела на нее та или другая статья, и Лене это было очень приятно.

Впрочем, однажды она на него страшно обиделась. Ермак подвел ее в коридоре к толстому, слонообразному человеку и сказал:

— Знакомьтесь — это ответственный секретарь, человек, от которого зависит все ваше будущее, или, проще говоря, весь ваш гонорар. А это, — сказал он, показывая на Лену, — наш новый сотрудник. Леночка, дай дяде ручку.

Лена покраснела и действительно протянула руку ковшиком.

Первое время Лена читала каждое полученное редакцией письмо с таким любопытством, словно оно было адресовано ей лично, с восхищением думая о том, как повезло ей, что она работает в газете, получающей столько писем, пользующейся таким огромным авторитетом.

Но постепенно интерес этого стал утрачиваться. Теперь уже, когда в письме сообщалось, что в рабочей столовой грязно и нет свежих овощей, она не возмущалась, как прежде, а быстро ставила на карточке цифру «7», обозначавшую бытовое обслуживание трудящихся, и письмо поступало в отдел советского строительства.

Попадались странные письма. От графоманов, от создателей «вечного двигателя».

Восьмидесятилетний старик, полтавский пасечник, предложил конструкцию вечного двигателя, над которым, по его словам, он думал три дня и три ночи.

Неверным карандашом он изобразил его на бумаге.

Двигатель представлял собой наклонно поставленную дощечку с отверстием в верхнем конце. Возле отверстия — магнит. По замыслу пасечника, металлический шарик, пущенный вверх по наклонной плоскости, должен был проваливаться в отверстие, скатываться вниз к основанию поставленной под углом дощечки, снова притягиваться магнитом, проваливаться в отверстие, и так без конца.