Глава 160

«Лесные разбойники» и «дорожный призрак»

Стрелки настенных часов, которые подвесили к тонкой стене контрольной будки, через пять минут должны были показать полночь. Единственный солдат-часовой, приставленный охранять эти тайные ворота, вскипятил кипятильником воду и заварил себе кофе. Его сильно клонило в сон, потому что, как и все в Краузеберге, этот молодой солдатик плохо спал и боялся казни за участие в заговоре. Чтобы не заснуть на посту, солдат налил воду в поллитровую пивную кружку и набухал туда же целых десять ложек кофе и пять сахара. Невкусный напиток и вредный, но засонь здесь сажают на кол…

ТУК! ТУК! ТУК! — некто три раза постучал по стене будки, заставив часового встрепенуться. Он едва не пролил свой огненно-горячий кофе на мундир — это был условный стук, означавший, что он должен выйти из будки и открыть секретные ворота. Кто-то из заговорщиков решил выехать из города с некоей секретной миссией. Отставив кофе с сторону, на неновый стол, столешница которого была испорчена несколькими кругами от горячих чашек и кружек, солдат напялил каску, надвинув её на нос, и вышел прочь из будки в ночную прохладу. Около тайных ворот стояла лошадь с подводой, а на подводе сидел один человек, одетый в чёрное и в чёрной вязаной шапочке-маске, натянутой на лицо. Солдат двигался в гробовом молчании: инструкция секретного поста гласила, что он должен всё делать молча. Подойдя к воротам, он быстро отпер замок длинным и толстым ключом, после чего распахнул створки и махнул рукой: проезд открыт. Чёрный возница несильно хлестнул лошадку вожжами и заставил её проехать через ворота, за которыми начинался страшный лес и топкие болота… Как они только ездят тут по ночам? Так и сгинуть недолго…

Заперев ворота, солдат обязан был стоять снаружи: уехавший должен был вскоре вернуться и постучать в ворота. Встав на специально отведённое для этого место, под старым ветвистым клёном, часовой уныло вздохнул: выпить сверхкрепкий кофе горячим не удастся, кофе остынет и станет ещё гаже…

На толстой дубовой ветви сидел, свернувшись плотным клубком, и поджидал некрупную добычу дикий лесной кот. Эрих Траурихлиген мог бы запросто застрелить лесного кота и заставить его свалиться вниз, на пыльную дорогу, однако не стал стрелять, чтобы не шуметь.

С чистого неба ярко светила почти что полная луна, освещая косматые придорожные кусты. Луна заставляла беспорядочные ветви и листья отбрасывать странные тени, похожие на кикимор и злых лесовиков, тянущих к ночному путнику скрюченные костлявые руки… Кажется, Сенцов совсем не принуждал никого обрезать эти кусты — какая Сенцову разница, водятся в кустах партизаны, или не водятся? А лентяям Заммера так даже лучше: можно валяться на боку и лишний раз не высовываться в опасный лес.

Лесные цикады выводили громкие песли, а в развесистых кустах сновали тени — пытались сновать бесшумно, но всё равно под их ногами трещали сучья и скрипела сухая трава. Нет, это не звери, не птицы — это лесные разбойники, попрятались за кустами и поджидают, норовя пристрелить или взять в плен. Они, наверное, каждую ночь здесь сидят… Сенцов и Антипа не посылал ездить — а зачем ему это нужно… Ясно, что разбойники уже нацелились на добычу: шепчутся, лязгают затворами. Траурихлиген не хотел с ними сражаться — хлестнув вожжами лошадь, он бросил её в галоп, намереваясь уехать с поля ненужного боя.

— Стреляйте! Смотается сейчас! — приказал Петро, видя, как враг уносится у него из-под носа.

Грыць тут же вскинул ППШ, прицелился в удаляющуюся подводу и нажал на курок, надеясь подстрелить фашиста и сбросить его с подводы на пыльную дорогу.

Позади загремели выстрелы, в ствол ближайшего дерева ударила пуля, отбив щепу. Траурихлиген пригнулся и лёг на подводу, чтобы его не зацепило. Пуля царапнула лошадиный загривок, лошадка фыркнула, шарахнулась в лес, но тут же её настигла вторая меткая пуля и она, заржав, упала, как скошенная. Подвода по инерции пёрла вперёд, под тяжестью упавшей лошади она перекосилась на бок, пошла юзом и с размаху врезалась в толстый древесный ствол. Траурихлиген едва успел соскочить на землю до того, как подвода с грохотом разбилась в дребезги, рассыпая доски.

— Ось, немчур, попался!

— Стоять! — заросли тут же наполнились звуками: криками, топотом, шорохом.

Нет, стоять ни в коем случае нельзя — они окружили его. Траурихлиген мигом нырнул за куст и тут же выстрелил в первого, кто выскочил из темных зарослей в свет луны. Убитый повалился носом вниз, но на его месте возникли другие — их было штук семь, или больше. Лесные разбойники ощетинились оружием, рыскали, лазали, кто-то выпалил за молоком… Траурихлиген прекрасно видел их в свете луны — суетящиеся тени, серые и глупые лёгкие цели. Он бы легко переловил их по одному, будь у него чуть больше времени. Но Эрих Траурихлиген спешил на Нижинский излучатель, к тому же ловля партизан — не его работа, а тупого Носяры и его полицаев.

— Руки вверх! — внезапно за спиною Траурихлигена раздался шёпот, он повернул голову и увидал своего «заклятого приятеля», партизана Петра, который каким-то фантастическим образом сумел подкрасться к нему сзади и наводил автомат.

— Давай, швыдше! — грозил, кивая автоматом, Петро, предписывая Траурихлигену вставать с корточек и поднимать руки. — Зараз мы тебе у языки во́зьмем, и всё про тебе вызнаем!

Петро решил, что победил — «дорожный призрак» отыскан, взят на прицел, и уже подчиняется: поднялся на ноги, повернулся… и тут же выстрелил из пистолета, одновременно прыгнув вперёд. Петро отскочил, но спастись не успел: пуля угодила в руку, партизан вскрикнул от боли, выронил автомат и поспешил отползти подальше, под защиту кустов. Спрятавшись, он видел, как в ночи убегает от него проклятый «дорожный призрак». Листья мешали смотреть, но Петро, всё же, смог различить, как этот замаскированный враг перепрыгнул пышный кустарник и… тут же попал в ловушку. В кустах спрятались товарищи Петра — они, словно поджидали «призрака» — и напали на него все сразу, тут же взяв его на мушку. «Призрак» и сейчас попытался сбежать, но быстро понял, что не сможет: пять смертоносных автоматов отрезали для него любуй путь, перекрыв всякую лазейку. Зажимая рану ладонью, Петро покинул укрытие, где было неудобно и сыро, и направился к ним, вытаскивая из кобуры пистолет.

В овражке неподалёку прятался Грыць. Он видел, как товарищи дали ему знак выскакивать, но… Суеверный страх не дал ему двинуться с места… бедняга и себе не мог признаться, что боится «дорожного призрака», словно бы он действительно, призрак, или чёрт, или лешак… Притаившись за кучами жухлой травы, которая копится в этих диких местах годами, Грыць видел, что страховитый «призрак», кажется, пойман… И лишь тогда Грыць смог собрать в кулак свою смелость.

— За Родину!! — Грыць выпрыгнул из овражка, схватив автомат и поскакал вперёд, туда, где в лунном свете его товарищи дрались с врагом. Враг не очень-то хотел драться — он скакал туда-сюда, норовил юркнуть в тёмные кусты и раствориться в них, но его уже обступили и взяли на мушку.

— Руки вврех! — это раненый Петро здоровой рукой навёл на незнакомца пистолет и тут же потребовал:

— Давай, снимай маску, чертяка!

Грыцю так и не удалось сразиться: он опоздал и прибежал уже тогда, когда враг был пойман и поднял руки, окружённый со всех сторон.

— Соня ты! — хохотнул над ним усатый дядька Тарас, не спуская с пленника оружие. — Самый смак проспал!

— Та, я споткнулся… — пробормотал Грыць, глядя в сырую землю. Ему стало стыдно за трусость — торчал в кустах, боялся там каких-то дьяволов в то время, когда его товарищи схватили языка! Хорошо, что во тьме ночи не видно, как он краснеет…

— Снимай маску! — повторил Петро, кивнув трофейным пистолетом.

— Стаскивай, стаскивай! — вторил ему дядька Тарас. — Зараз, зробим тебе гудок с проволо́кой — живо балакать научишься!

Пленник же топтался на полусогнутых ногах, будто какой-то полузверь, по-птичьи крутил головой… Наверное, он паниковал, но снимать маску не спешил — бормотал что-то непонятное гнусавым голосом и приседал всё ниже, всё больше похожий на лешака.