— Э, а зачем он? — глуповато осведомился Константин Сенцов и у Красного, и у Бисмарка одновременно, бестолково кружа по богатому пространству кабинета, огибая антикварные и современные офисные кресла.

— Кто? — не понял Красный, разъезжая туда-сюда на одном из офисных кресел, которое Траурихлиген когда-то зачем-то похитил из некоего офиса.

— Ну, ход этот… — буркнул Константин, видя, как Бисмарк задвигает фальшивую стенку, скрывая за ней странный ход.

— А, черти разберут! — проворчал Красный и зачем-то придвинулся к Константину вплотную, схватил его за волосы своими руками.

— Э, ты что делаешь?? — возмутился Константин, отбросив Красного. — Хочешь, чтобы я стал ещё и лысым??

— Хы-хы! — хохотнул в сторонке Бисмарк.

— Старлей, — сказал Красный, бросив на Константина оценивающий взгляд. — Что-то ты оброс. Пора бы тебя покрасить, а то твои «косы цвета вороньего крыла» приведут тебя на расстрел!

— Да? — побледнел Сенцов, пятясь, перебирая руками свои растрёпанные волосы. — Но… как?

— Как мы тебя покрасим? — уточнил Красный. — Очень просто! Мы закрываем дверцу, я сажусь во-он туда, — его кургузый палец указал на белый рояль, на котором торчал подсвечник с тремя свечками. — А Бисмарк берёт «Палетт фито-линию» и ваксонит тебе башку!

— Но… — дальше Сенцов не успел пропищать: Бисмарк схватил его голову под мышку и пригнул к тазику, который неизвестно как оказался на полу.

Красный уселся за рояль и воздел руки кверху, как заправский пианист, а потом — ударил по клавишам и «врубил» некую убойную классику. Сенцов сипел — Бисмарк держал его так, что у него отнялся голос — и махал ручками, видя внизу лишь розовый круглый тазик. Бисмарк протянул левую руку, схватил с низкого резного столика кофейную чашечку, наполненную чем-то, похожим на замазку, и начал намазывать эту холодную и липкую «замазку» Сенцову на голову.

— Я уже размешал её, — объяснил Бисмарк, вымазывая Сенцова. — Чтобы не терять зря время. Сейчас, наваксоню, заверну тебя в кулёк и будешь сидеть три минуты. Больше нельзя, а то у тебя от причи объедки останутся!

Красный вдохновенно бил по клавишам рояля, извлекая готические звуки, на его лице выступил пот — так сильно он старался. Бисмарк посчитал, что голова Сенцова уже достаточно «наваксонена», и отпустил Константина. Сенцов вырвался из его медвежьих рук и отбежал в самый дальний угол. Константин зяб, потому что холодная краска на голове отбирала у него тепло, и хотел закутаться во что-нибудь.

— Эй, Старлей, а кулёк? — напомнил Сенцову Бисмарк и вытащил из внутреннего кармана обыкновенный полиэтиленовый пакетик, в который в современном магазине запросто могли бы положить батон.

Однако в этом пакетике оказалась голова Сенцова, потому что Бисмарк придвинулся и нахлобучил его на Константина, как ушанку.

— Сиди теперь! — заключил Бисмарк, довольный тем, как пакетик обхватил башку Сенцова. — Я засекаю, Красный! — крикнул он Красному, а Красный кивнул, не переставая греметь роялем.

— Это — Бах, — провёл ликбез Бисмарк, кивая своей крупной головою в такт музыке Красного. — Иоганн Себастьян. «Страсти по Матфею». Траурихлиген всегда играл эту мессу накануне казни!

— Чего?? — Сенцов аж похолодел, услышав слово «казнь». Ему показалось, что казнить собрались его самого — за то, что он такой бездарный неудачник и никуда не годится…

— Там, пока ты спал в бункере, — говорил тем временем Бисмарк, пританцовывая под музыку Красного. — Попался один партизанчик. Тебе придётся приговорить его к колу, а потом — выехать на пустырёк за городом и глянуть, как его будут протыкать. Всё, больше от тебя никто ничего не требует!

— Что? — прошептал Константин, пятясь, пока не упёрся в твёрдую неподвижную стенку. — Что… Ч-что?? — больше он ничего не мог сказать, потому что всё его существо рвалось прочь из этого ужасного мира, из проклятого фашистского тела, чтобы никогда больше не видеть всех этих ужасов, а просто спокойно себе жить с текущим потолком, лопать батоны и искать краденые смартфоны! Константин Сенцов никогда, никогда, никогда в жизни не сможет никого казнить, тем более, таким жутким способом, как высадить на кол…

— Нет! — отказался Сенцов и выставил вперёд обе руки.

— Как — нет? — удивился Бисмарк и глянул на часы. — Старлей, пора смывать «Фито-линию»!

Константин попытался отбежать, но Бисмарк опять ухватил его за шею и потащил к тазику. Красный не замолкал со своими «Страстями», а Бисмарк, удерживая Константина над тазиком, свободной рукою снимал пробку с пятилитровой пластиковой бутыли с этикеткой «Чистая».

— Старлей, не копошись, а то пролью на паркет! — попросил Бисмарк Константина, ощутимо пихнув его в бок.

Сенцов замер: у Бисмарка тяжёлая рука, он может заехать в челюсть и повышибать львиную долю зубов. Бисмарк подхватил пятилитровую бутыль, до краёв наполненную водой так же легко, как если бы она была пуста. Пригнув Константина ниже над тазиком, он перевернул бутыль горлышком вниз и вывернул всю воду Константину на башку. При этом он грубовато елозил рукою Сенцову по голове, вымывая краску.

— Волосы выдерешь! Вода холодная… — кряхтел Константин, пока Бисмарк проводил экзекуцию. — Осторожнее, я тебе не мочалка!

— Тише! — шикнул Бисмарк, не переставая вымывать. — А то твои вопли заглушают «Страсти по Матфею»! Сейчас, Шульц услышит! Он и так всю ночь по коридору крутился!

Константин заглох: не хотел, чтобы его кто-либо слышал. Он и так тут на птичьих правах, позорится при чужих гостях, носит чужую одежду, пытается командовать чужими солдатами… Красный и Бисмарк из кожи вон лезут, чтобы покрыть его пробои, а он разорался тут, как потерпевший…

Наконец-то Бисмарк закончил тиранить бедные волосы Сенцова, и отпустил его несчастную шею. Константин отполз в сторонку, однако Бисмарк не собирался от него отставать.

— Куда пошёл? — осведомился он, приближаясь. — А мыться кто за тебя будет? Ты же вчера весь вывалялся, как чушка! Давай, назад, сейчас, я тебя отмою, отбрею, а потом — ты натащишь это! — Бисмарк кивнул головой вправо, где на одном из кресел лежала аккуратно сложенная одежда.

Константин совсем замёрз, пока Бисмарк отмывал от него краску холодной водой. Всё его тело пестрело «гусиной кожей», а зубы выстукивали чечётку. Он ни за что бы больше не полез под воду, а просто натащил бы сухую и чистую одежду на себя, замаранного, и лёг бы спать… в ботинках…

Но Бисмарк не позволил Сенцову поступить по-сенцовски: он схватил его поперёк туловища и погрузил ногами в проклятый тазик, наполненный холодной водой. Пришлось Константину добровольно отдирать от себя и сдавать грязную одежду, и, дрожа, отмывать от себя грязюку до тех пор, пока Бисмарк не постановил:

— Теперь покатит, вылазь!

— Спасибо! — филином прогудел Сенцов, выбираясь из тазика на пол. — Я тут скоро пневмонию заработаю и… глухоту!

Красный, не переставая, терзал рояль. А так как Константин вопил — ему приходилось ляпать по клавишам с бешеной силой, вызывая ураганные звуки. Так играть можно на концерте в Сиднейском театре, но не в пространстве кабинета. Барабанные перепонки Константина отвечали болью.

— Напяливай прикид! — Бисмарк вручил Сенцову одежду, которую тот должен был надеть. Константин впервые оделся в чужую одежду с такой огромной радостью: он замёрз ледышкой и едва мог говорить трясущимся голоском.

Красный наконец-то завершил «страдать по Матфею», и бешеный рояль умолк, водворив под гипсокартонный потолок желанную для Сенцова тишину. Сенцов облачился в чистые брюки, чистую рубашку и надвинул сверху чистый халат вишнёвого цвета, который носил Траурихлиген.

— Чего косынку на шею не повязал? — осведомился Бисмарк, протягивая Сенцову ту самую косынку, которую Константин попросту проигнорировал, не зная, куда её пристроить.

— Нужна она мне! — отказался Константин.

— Траурихлиген всегда завязывал! — настоял Бисмарк и затянул злополучную косынку на замёрзшей шее Сенцова. — Иначе ты будешь не похож, и Шульц тебя сразу вычислит! — заключил он, затыкая концы косынки под рубашку Сенцова. — А вот теперь — в самый раз, конфетка!