— Мне дед рассказал, а ему его дед, — доказывал Билгуун собеседникам, — будь я не сын своей матери если вру. Мы все воины и все мы в колодце, из которого нет выхода. Однажды, Трехголовый Дракон — мастер алхимии, ступил на священную землю Белобогов. Сильны они были духовно, творчески, в науке, медицине и помогали всем желающим пройти испытание, получить духовный опыт и развитие. Выступить в самый цент противника Трехголовый Дракон не решился, а собрал на окраине священной земли армию из тех, кто не получил опыта и достал из колодца вечности воинов и началась великая битва. Но Триединый Бог — мастер духовной алхимии победил тогда, а в назидание будущим поколениям приказал строить стену, за которую жителям окраины заходить запрещалось.

Обижены были немилостивым наказанием Триединого Бога обманутые Змеем жители окраины. Строить стену приходилось высоко в горах на протяжении долгих лет. Не знали они, что пока строили, получали опыт и развитие. Колодец — раскрытый Драконом, заполнялся и должен был вот-вот закрыться. Но хитер был Змей и зашел на священную землю с другой стороны, и призвал армию из колодца с другой. И потерпели тогда Белобоги поражение. Так колодец до сих пор раскрыт, и никто не сможет его закрыть.

Нианзу Ли отлично знал какие факты скрываются за метафорами из народной легенды. Воспринимать подобное творчество, как реальную угрозу было бы смешно, но невероятные открытия обычно совершаются при самых неожиданных обстоятельствах. Вдруг, этот пастух знает место великой силы Терракотовой армии? В мгновение социализм покорит мир, люди получат гарантии и процветание. Воины прекратятся и наступит коммунизм.

— Наверно дед тебе указал и место где расположен этот колодец, — спросил Нианзу Ли у рассказчика, потягивающего и смакующего горячительный напиток, как сладкий мед.

— Да, — покачиваясь ответил тот, — везде. Вся пустошь на границе со священной землей — это колодец. Он охотится за своими воинами. За мной, за тобой... От него невозможно убежать. Он везде найдет тебя. Только истинные жители окраины могут выжить под его чарами. Чти семью, чти знания, верь свету и может быть выживешь на дне.

Последние слова Билгуун выговорил заплетающимся языком, закатил глаза и рухнул сраженный алкоголем на тела давно уснувших товарищей.

Стараясь опередить мчащуюся галопом на вороном коне Ночь, «буханка» ревела из последних сил, но звезды безвольно запутались в иссиня-смоляной гриве, равнина прогнулась под черными копытами и только тусклый свет фар, выхватывающий у обочины скрюченные силуэты Обо, дарил надежду на новый день.

Глава 7

Короткое утро сменил длинный июльский день. Городские поры поглотили существ, рожденных когда-то людьми. Хоть каждый из пропитанных ядовитым потом алчности и называет себя человеком до сих пор, день за днем человеческого в Homo sapiens все меньше. Каменный монстр каждое утро начинает переработку своих обитателей и сейчас этот процесс находится на самом пике рабочего дня.

— Ты как? Отошел? — спросил Сергей у Ивана.

— Ну, если можно так сказать...

Иван попытался улыбнуться, но раненые губы изобразили кривую ухмылку.

— Я в толк не могу взять, как я чужими голосами говорил? И почему поседел!?

— Наверно это результат сильного стресса, — послышался голос Костяна.

Детдомовец глубоко переживающий потерю близкого друга помолчал и добавил, смущаясь оказанного шестью парами глаз внимания:

— Так бы Петрович сказал...

— Знаешь, что! — вдруг резко вскочил Сергей, — давай, иди-ка ты на точку! Без тебя разберемся. Чтоб к трем часам, обед был нормальный!

Сергей дернул головой, указывая на выход и еще резче добавил:

— Че встал, глаза вытаращил?! Иди, работай!

— Когда боги ведут войну, философу нет места, даже если он будет читать библию, боги ухмыльнуться: «Мы все знаем, мы сами ее сочиняли», и продолжат убивать.

Сыч смотрел, как Костян пачкает руки о пыльный пол и сверкая мокрыми глазами натирает лицо и шею. Измазавшись больше обычного, взлохматив русые волосы, сирота не оглядываясь вышел в летний день.

— Я с ним пойду, — не сказал, а отрезал Сыч.

Взяв лежащие на металлическом верстаке жилет и темные очки, поспешил за вышедшим другом.

— Что? — гаркнул Сергей, обращаясь к оставшимся.

— Ни чего, — тихо ответил поглаживающий бороду Батя.

Он сидел как всегда у стены, запрокинув голову и прикрыв глаза, как будто так ему открывалась большая перспектива происходящего.

— Просто пацан прав. И про Петровича с его видениями и про стресс...

— Да, прав, прав! Только после смерти Петровича он, как баба ноет! Я в его возрасте...

— Значит не зря Михал Сергеевич и тебя в старики записал... — Батя многозначительно помолчал, дав сказанным словам поглубже зацепить Сергея и продолжил: — Хватит рассуждений. Давай, Ваня, рассказывай, что ты там натворил, что тебя безопасники разыскивают?!

— Так я ж вчера рассказывал... — удивился Иван.

— Ты вчера нам, только до того места как девицу на экране раздевал, рассказал. Сказал «а» вспоминай весь алфавит!

Иван провел по лицу ладонью — оно отозвалось маской боли, породившей такие же болезненные мысли:

«Лицо заживет, а седина, и открывшиеся способности пародиста, я так понимаю, на всю жизнь». Если с сединой еще мог смериться Иван, то разноголосость не давала ему покоя.

«Впрочем — это беспокоит только меня», — улыбнулся он своим мыслям стараясь внимательнее рассмотреть присутствующих.

На рванье у стены сидел Федора и по его лицу можно было подумать, что он вычисляет коэффициент в уравнении...

«А может и вычисляет?!» — осенила неожиданная мысль Ивана, — «Я же их совсем не знаю! Может и правда этот Федора непризнанный Эйнштейн?»

Погон чем-то смазывал протез и внешне казался отрешенным от происходящего. Но лишь казался. Иван чувствовал всем существом внутреннюю силу, бурлившую за напускной сухостью.

«Не дай бог, оказаться с тобой по разные стороны баррикад. Уходить надо стороной от твоей тропинки», — сделал вывод изобретатель.

Сергей, видимо, ровесник Ивана сидел у ящика, заменившего прежний стол и то поглядывал на избитого гостя то, глядя на ржавую дверь перебирая пальцами хрустел костяшками.

«Темная лошадка», — определил статус Сергея для себя Иван, — «вроде и обычный, а что-то есть такое, как в стороже на стоянке, приходящим не машины сторожить, а калымить. И все, все знают и всех все устраивает».

— Значит про магазин на диване? — спросил Иван.

— Да, — тихо подтвердил Батя, которого Иван еще не смог раскрыть для себя, — рассказывай дальше.

— А можешь разными голосами? — вдруг спросил над самой головой Ивана, неслышно подошедший Погон.

Иван от неожиданности вздрогнул и ящик под ним жалобно скрипнул.

— Нет... — Иван понял, что физически ощущает исходящую от этого человека угрозу, но взял себя в руки и повторил громче:

— Нет, не могу! Не знаю, как это произошло!

— Ты рассказывай, как можешь, — вкрадчиво сказал Сергей.

— В общем, как могу, — перевел дыхание изобретатель и мысленно сказав себе: «Будь, что будет! Куда мне деваться? На нары? В психушку?» — продолжил рассказывать об открытии, изменившем жизнь.

— Так... Потом я лег спать. Вернее, я хотел уснуть, и лег в кровать, но не смог и задремать. В голове крутились мысли о том, что у меня появилась возможность изменить мир! Я вспомнил о завтрашнем прямом эфире с нашим губернатором, — Федора звонко хихикнул, — и весь остаток ночи провел в приготовлении к этой трансляции.

Утром отпросился с работы и стал ждать. В двенадцать часов я включил телевизор. На экране рябила плешивыми пятнами из-под удаленных палаток наша площадь Советов, а голос за кадром приглашал задавать вопросы по телефону. Потом появилась студия с флагом на заднем фоне. Парамонов уселся в кресло напротив блондинки корреспондентки. И началось «развешивание лапши»: про улучшение сельского хозяйства, про счастливое детство наших детей, про повышение пенсий, про... Короче... Слушал я, а говорить не хотелось. Хотелось задушить эту гадину — жирную, лживую мразь! И с каждым словом все больше и больше хотелось! Тут блондинка сказала, что есть телефонный звонок. Его вывели в эфир и звонивший спросил: