На самые крепкие сани мы постелили оленьи шкуры, поверх них устроили закутанного Алассарэ, надежно привязали веревкой. Остальную поклажу взгромоздили на две другие волокуши. Они стали едва ли не тяжелее, чем были в самом начале похода. Нам с Арквенэн пришлось упереться до боли в мышцах, чтобы сдвинуть свою с места!
Заканчивая сборы, мы слышали уже отдаленный грохот льдов. Предчувствия Тиндала сбылись. Надо поторапливаться, если мы хотим уйти от беды!
Тиндал и Айканаро повели нас на восток, по еще не заметенной тропе. Следом Ниэллин и Лальмион везли Алассарэ, а мы с Арквенэн замыкали наш маленький отряд.
Шквалы по-прежнему налетали с севера, делая мороз крепче, а льды слабее. Мы надеялись, что, двигаясь поперек ветра, минуем опасность быстрее, чем если попытаемся уйти по ветру, на юг. Да и не хотелось терять тропу — последнюю связь с нашим народом.
Увы. Как ни старались мы поторапливаться, быстро идти не получалась. Даже натоптанная, тропа среди буераков была неровной. Перегруженные волокуши трещали на каждом бугре, и мы вынуждены были тащить их с особой осторожностью. Что уж говорить о санях Алассарэ! Ниэллин с Лальмионом раз за разом, надрываясь, поднимали их, переносили на руках и все равно не могли уберечь от толчков и рывков. Алассарэ то и дело стонал — должно быть, от тряски боль в ранах стала нестерпимой. Но врачевать его на ходу не было никакой возможности, а остановиться мы не могли: грохот ожившего льда настигал нас.
Вскоре лед под ногами содрогнулся раз, другой… а потом с оглушительным треском взломался неподалеку! Льдины полезли одна на другую, на глазах выращивая новую гряду. От нее к нам поползли расселины.
Мы, хоть и ждали этого, на мгновение остолбенели; но Тиндал рявкнул: «Вперед!», — и мы ринулись за ним.
По его команде мы то изо всех сил налегали на постромки волокуш, убегая от вспучивающихся бугров и трещин, то останавливались, пропуская их перед собой. По каким-то приметам он угадывал, взять ли нам правее или левее — и льдины под ногами оставались целыми, а вокруг вставали на дыбы, со скрежетом сталкивались, крушили и разбивали друг друга.
Бояться было некогда. Нам требовалось все внимание, вся сила, ловкость и осторожность, чтобы уцелеть в бешеной пляске льда и не потерять припасы. И чтобы сохранить жизнь Алассарэ.
Ниэллин и Лальмион не могли везти его бережно, как прежде. При первом же нашем отчаянном броске он потерял сознание. Целители даже не пытались привести его в чувство. Да, так лучше, на время он избавлен от мучений…
Лишь бы бесчувствие не перешло в смертное оцепенение!
Понять это на ходу было невозможно. Мы укутали Алассарэ на совесть, и лицо его скрывалось в тени, в глубине мехового кокона. Заметно лишь было, как голова бессильно мотается при каждом толчке. Ниэллин часто с беспокойством оглядывался на него и пытался смягчить дерганое движение саней. У него получалось плохо, тем хуже, что Лальмион почти не помогал ему.
Целитель так и не восстановил силы после вчерашнего перенапряжения. Торопливая ходьба по бугристому льду быстро вымотала его. Он начал спотыкаться и, случалось, не столько толкал волокушу, сколько тяжело наваливался на нее, чтобы не упасть. Тогда Ниэллину приходилось тянуть с удвоенной силой, ведь Алассарэ, закутанный в толстую медвежью шкуру, весил немногим меньше обычного груза.
Хотелось помочь им, но как? Никто из нас не мог оставить своего напарника, чтобы подменить ослабевшего Лальмиона: надеяться на него не приходилось, а ни мы с Арквенэн, ни Тиндал с Айканаро не утащили бы свои сани в одиночку. Ниэллин же кое-как справлялся — пока путь нам не преградила широкая, в несколько сотен шагов, полоса битого льда.
Лед здесь раздробило совсем недавно, уже после того, как прошел наш народ: тропа, которую все еще ухитрялся находить Тиндал, терялась в мешанине вспаханных льдин. Подвижки продолжались, лед вокруг нас трещал, угрожая расколоться и вспучиться. Нам ничего не оставалась, как идти дальше, не дожидаясь, пока щели между льдинами расширятся и взломанный лед превратится в настоящее разводье.
Здесь волокуши то и дело застревали между осколками льда или грозили провалиться в трещину. Невозможно было везти их вдвоем. Тогда мы стали перетаскивать их по очереди, наваливаясь всем скопом.
Даже это было куда как нелегко! На каждом шагу кто-нибудь из нас спотыкался или проваливался ногой в яму, дергая свой край волокуши и больно оттягивая руки остальным. Иной раз, не удержавшись, мы валились друг на друга — и спешно вскакивали, чтобы не промокнуть в подступавшей снизу воде. Ноги и руки у меня дрожали от перенапряжения, но остановиться было нельзя. Иначе мы попросту погрузились бы в ледяную трясину.
Мы продвигались короткими переходами между льдинами побольше и попрочнее, где можно было на время оставить сани. Перетащив одну волокушу, мы возвращались за следующей. Алассарэ старались нести на весу, как на носилках. Айканаро запретил Лальмиону таскать, и он налегке шел за раненым. Но даже так он то и дело оступался, падал, а один раз выше колен провалился в глубокую трещину. Бросив волокушу, Ниэллин едва успел поймать его.
Сани тряхнуло, руки мне с силой дернуло, и я с трудом удержала свой угол. Алассарэ еле слышно застонал…
По крайней мере он жив!
Как только мы остановились, Лальмион упал на колени рядом с раненым, положил руку ему на лоб и сидел так все время, пока мы таскали поклажу. Наверное, Алассарэ совсем плох, раз снова нуждается во врачевании. Хоть бы оно не отняло остатки сил у Лальмиона!
Беготня взад-вперед по вспаханному льду изнурила всех. Последнюю сотню шагов мы едва ли не ползли на коленях. Зато на той стороне трясины ледовое поле было ровнее, а грохот и толчки подвижок чуть притихли. Ноги у меня подгибались, и я бы рухнула прямо там, где стояла. Но Тиндал позволил нам лишь короткую передышку — мол, лед недостаточно надежен, чтобы рассиживаться. И мы упорно ковыляли вперед, со злым усердием дергая и толкая волокуши, на ходу немеющими руками растирая себе лицо, чтобы нос и щеки не отвалились от свирепого морозного ветра.
Лальмион, шатаясь, брел передо мною. Он то и дело оступался, иногда падал на колени, и всякий раз я боялась, что он уже не встанет. Но он держался.
Только через пару часов Тиндал объявил, что мы миновали опасные места, вышли на прочный лед и теперь можем остановиться на ночевку. Вовремя! Ветер к тому времени переменился, задул навстречу с такой силой, что забивал дыхание в глотку, и каждый вдох отдавался в груди режущей болью. Небо затянуло тучами, а вскоре полетели хлопья снега.
Пока мы ставили шатер, вьюга разыгралась всерьез. За шатром быстро намело сугроб, а рядом с волокушами пришлось воткнуть копья, чтобы обозначить место на случай, если их совсем занесет. Хорошо еще, что снегопад не застиг нас на взломанном льду!
Внутри шатра мы сразу же запалили лампу и, когда чуть потеплело, размотали меховой кокон Алассарэ. Он по-прежнему горел в жару, на прикрывавших раны тряпицах проступили пятна крови и гноя. Правда, едва Лальмион начал ощупывать его, он очнулся. Но лучше бы он оставался в бесчувствии!
Застонав, он схватился за живот, перекатился на бок, и его несколько раз вырвало вонючей бурой слизью. Потом начались пустые рвотные спазмы, столь сильные, что Алассарэ едва мог дышать. Целители схватились за раненого вдвоем; Ниэллин крепко держал его, пока Лальмион, положив ладони ему на живот, пытался унять страшный приступ.
Прошло не меньше получаса, прежде чем Алассарэ, весь взмокший от пота, затих. Но целители весь вечер не отходили от него — снова укутав, по ложке поили водой и непрерывно, меняя друг друга, врачевали руками, чтобы скорее смягчить причиненный тряской вред. У нас не хватило духу останавливать их: Алассарэ был так плох, что еле открывал глаза и вовсе не пытался шутить.
Да и всем нам было не до шуток. После тяжелого перехода руки и ноги у меня отваливались, а от тревоги за Алассарэ не ладилось никакое дело. Я все роняла и чуть не опрокинула котелок с водой прямо на лампу. Тиндал отобрал его, сказав, что сам займется стряпней. А мы с Арквенэн вылезли наружу, забрав испачканные плащ и одеяло. Мы долго возились в снегу, прежде чем оттерли их начисто. Повезло еще, что липкая гадость не попала на медвежью шкуру. Айканаро, который не мог в бездействии смотреть на чужие мучения, то бродил вокруг шатра, подтягивая крепления, чтобы стены не провисали от снега, то принимался откапывать волокуши — освобождал место для нового сугроба. Тиндал внутри звякал посудой и досадливо ворчал. Похоже, умения кашевара давались ему нелегко!