Обернулась — Ниэллин! Но что это с ним?

Бледный, донельзя серьезный, он смотрел на меня неотрывно и пристально, как будто хотел разглядеть что-то, неизвестное мне самой. И молчал.

— Ты меня напугал, — пробормотала я, едва ко мне вернулся голос.

Кажется, он не услышал. Глубоко вздохнув, он взял мои руки в свои — теплые и жесткие — и начал неожиданно ровным, спокойным тоном:

— Тинвиэль. Раз Лорд Арафинвэ уходит, тебе не стоит продолжать поход. Прошу, возвращайся домой вместе с ним.

— Что? Ты опять?! — вскричала я, не веря.

— Опять. Я не хочу, чтобы гнев Владык пал на тебя. Возвращайся.

— Да как… почему… кто тебя надоумил?..

Я едва могла говорить — к горлу подступили непрошенные, злые слезы. Он гонит меня! Гонит прочь!

Деланное спокойствие мигом слетело с Ниэллина. Сжав мои руки, он воскликнул:

— Тинвэ, ты же слышала, что сказал Владыка Мандос! Его пророчество не шутка! Мало тебе бед? Ты хочешь новых?!

— Это ты хочешь мне новых бед! Хочешь разлучить меня с друзьями… с Тиндалом! Или он надумал вернуться?

Ниэллин на мгновение отвел глаза:

— Нет. Но я еще раз поговорю с ним.

— Мы повернем назад, только если ты покажешь пример!

— Да не могу я уйти, пойми! Я нужен здесь. Я целитель.

— Какой из тебя целитель? Ты сам болен всякий раз, когда врачуешь кого-нибудь!

— Неправда! — вспыхнул Ниэллин. — У меня уже получается лучше!.. — он вдруг осекся и, сглотнув, продолжал тише: — Ладно. Пусть я никудышный лекарь. Тем более. Вдруг с тобой или с Тиндалом что-нибудь случится… а я не сумею помочь?

— И не надо, мы сами о себе позаботимся! Так и скажи, что тебе надоело возиться с нами!

— Тинвэ, Тинвэ, ты ошибаешься! Ты будто не слышишь! — его голос дрогнул. — Я… я правда боюсь за тебя. Открой осанвэ — ты поймешь, что я не лгу. Прошу, Тинвэ, позволь мне сказать!

Не выпуская моих рук, он опустился на колени прямо в торфяную жижу и снизу с мольбою посмотрел на меня. Но во взгляде его прорывался незнакомый огонь — и я испугалась.

Я боялась узнать истинные мысли и чувства Ниэллина. Боялась, что они необратимо изменят меня. И больше всего боялась, что не смогу тогда противиться его уговорам.

Разрыдавшись, я вырвала от него руки и кинулась прочь. Не разбирая дороги, спотыкаясь, бежала по кочковатой пустоши, пока ноги не заплелись о вереск — и рухнула ничком в сырые заросли.

Рыдания сотрясали меня, слезы лились ручьем. Горе казалось неодолимым, даром, что я не разбирала его причин. Я оплакивала все разом — Альквалондэ, осуждение Владык, вечную разлуку с домом, наши грядущие беды и утрату прежней, простой и ясной, дружбы с Ниэллином… А может, все дело в обиде? Как легко он решил за меня мою судьбу! Как легко решился на расставание!..

Я плакала долго. Слезы мало-помалу иссякли, но я все лежала, всхлипывая, не в силах встать и пойти к своим. Не в силах встретить взгляд Ниэллина.

А потом послышались легкие шаги, кто-то присел рядом и погладил меня по волосам.

— Ну и чего ты ревешь? — спросила Арквенэн.

— Ни… Ниэллин… прогоняет меня… за… заставляет вернуться домой… А я не хочу!..

Подруга хмыкнула:

— Глупая ты, Тинвэ. Нашла о чем плакать! Не хочешь — не возвращайся, никто тебя не заставит, даже Ниэллин. Смотри, какая кругом сырость. Уж не твои ли это слезы?

Приговаривая так, Арквенэн заставила меня подняться, отряхнула на мне промокшее платье и, как маленькой, платком обтерла лицо. Мне стало стыдно за свой ребячливый порыв и бурные слезы.

— Не знаю, что на меня нашло, — пробурчала я, оправдываясь.

— Вот я и говорю — глупая, — вздохнула Арквенэн. — Чего тут непонятного?

Жаль, она не потрудилась объяснить, чего именно я не понимаю, и просто отвела меня в лагерь.

Сегодня он был неуютным и тревожным. Костры горели дымно и тускло, народ тесно жался к ним. Где-то кипели споры, где-то, напротив, сидели в мрачном, подавленном молчании. Кто-то с отсутствующим видом бродил между костров, кто-то суетливо перетряхивал походную сумку… Даже дети притихли и не носились, как обычно, туда-сюда, а робко льнули к матерям.

Сулиэль и Соронвэ тоже смирно сидели у огня и под присмотром Айвенэн сушили свои сапожки и накидки. Кроме них, у костра была только Артанис; морщась от дыма, она длинной ложкой мешала похлебку в котелке. Мы спросили, где остальные — она недовольно передернула плечами:

— Не знаю. Разбрелись кто куда. Отец с Артафиндэ и Артаресто все объясняются с народом. Каждый хочет от них самих услышать, что случилось. Будто и без того не ясно! Айканаро с Ангарато мешки бросили, огонь развели и исчезли, как дым. Вместе с вашими. Можно подумать, раз Владыки нас отвергли, так можно и бездельничать!

Она принялась размешивать варево с усердием, обличающим сильное раздражение.

В самом деле, куда делись наши мужчины? Зачехленные луки и удочки были на месте, значит, они не отправились охотиться или рыбачить. Не найдя мечей, я ощутила укол беспокойства: зачем бы им ходить по лагерю с оружием? А впрочем, за время похода они так свыклись с ним, что частенько снимали только на время сна.

Наверное, они обсуждают с другими речь Мандоса и нашу грядущую участь. Неужели Ниэллин уговаривает народ вернуться, как уговаривал меня? Неизвестно, чем кончатся те уговоры — получается-то у него не слишком хорошо...

Чтобы успокоиться и поторопить время до их возвращения, я занялась делом: собрала по сумкам посуду к ужину, потом обошла вокруг костра, стряхивая влагу с кустиков вереска, укладывая и приминая их, чтобы нам удобнее было сидеть и лежать. Только я начала расстилать одеяла, как заслышала возбужденные громкие голоса и разобрала среди них сердитый голос Нолофинвэ.

Полная дурных предчувствий, я побежала туда.

В толпе, собравшейся на краю лагеря, я нашла и сыновей Лорда, и Тиндала, и Алассарэ. Потемневший лицом Элеммир держал в руках два меча в ножнах. А в середине толпы, в пустом круге, рядом с Нолофинвэ и нашим Лордом стояли Ниэллин и Раумо.

Их будто потрепал ураган — оба были без плащей и курток, лохматые, взмокшие, хмурые. С виду невредимый, но в грязной, покрытой сором рубахе, Раумо то и дело потирал грудь. Ниэллин схватился левой рукой за правую повыше локтя; между пальцев у него сочилась кровь. Оба понуро слушали, как Нолофинвэ выговаривает Лорду Арафинвэ:

— …я не удивлен Первым Домом! Но от твоих юнцов, брат, я никак не ждал такого безрассудства!

— Увы, юность подвержена безрассудству. Тем паче если старшие подают в том пример, — грустно сказал наш Лорд.

— Вот уж это не о тебе, брат! Ты у нас — образец рассудительности. Возвращаешься домой, оставляя на меня… на нас с Феанаро своих забияк!

— Я поступаю как решил. Вы вольны присоединиться ко мне или поступить по своему усмотрению. Что до моих забияк… Я поговорю с ними. Думаю, впредь они будут вести себя разумно.

Нолофинвэ недовольно покачал головой:

— Да есть ли у них разум? Затевать драку между Домами, когда народ и так в смятении! Когда нам более всего нужно прочное единство! Только раздоров сейчас нам и не хватало!

— Прости, Лорд Нолофинвэ, — дерзнул подать голос Ниэллин, — мы не затевали драки между Домами. Мы… это касалось только нас двоих.

— Да? Поэтому и ты, и он привели с собой друзей?

— Мы просто смотрели, мы не собирались драться, — стал оправдываться Ангарато.

— Смотрели, как готовится новое братоубийство? — уточнил наш Лорд холодно.

Его младшие сыновья сникли.

— Поединок был до крови, не до смерти, — нехотя проговорил Раумо.

— А жаль, — сердито заметил Нолофинвэ. — Было бы справедливо, если бы вы снесли друг другу головы. Зачем они, если в них нет ума? Будь иначе, вы поберегли бы свою кровь до битвы с Врагом. А не тратили бы ее понапрасну на потеху приятелям!

Он повысил голос:

— Слушайте все! Эти двое доблестных воинов запятнали свое оружие бессмысленной дракой. Они лишаются мечей на десять кругов звезд. Если впредь кто-либо решит повторить их забаву, пусть знает — он вступит в Серединные Земли безоружным. Если же кто-то снова и снова захочет оружием доказывать свою правоту — я буду настаивать на его изгнании из нашего народа. Уверен — Лорд Феанаро подтвердит мое решение. Что скажешь ты, Лорд Ара… Артафиндэ?