Во сне он то и дело вздрагивал, стонал и метался, а я не находила себе места от щемящей жалости и беспокойства. Он все еще не научился отделять от себя чужую боль. Что, если он сам захворает от этого? Лальмион слишком жесток с ним, даром, что отец, а не просто наставник!
Не зная, чем помочь, я села рядом, взяла спящего за руку. Постепенно он успокоился, дыхание стало ровнее, холодные пальцы согрелись в моих ладонях. Отпустить его было страшно, и я сидела так, пока меня саму не одолел сон.
Друзья пожалели нас — разбудили перед самым выступлением. Ниэллин очнулся вполне здоровым, только был мрачнее и молчаливее обычного. Он не заговаривал о вчерашнем, а я не расспрашивала его. Я уже знала, что некоторые раны лучше не бередить…
Умершего погребли на холме в неглубокой выемке, заложив тело камнями. А потом пошли дальше, надеясь, что на нашем пути это была последняя могила.
Звезды ходили над нами кругами, один за другим, мы же постепенно продвигались на север, навстречу неподвижной звездочке, вокруг которой вращался небесный купол. Она все выше поднималась над горизонтом.
На берегу поросшие соснами утесы сменились плоской степью, покрытой сухой жесткой травой. Длинными песчаными косами, коварными отмелями степь вторгалась в море, и кораблям приходилось далеко обходить опасные места.
В этих бесприютных местах мы впервые испытали лишения. Не хватало воды — родники были редки. Не хватало и пищи. На травянистой равнине во множестве паслись изящные, легкие, похожие на ланей звери с тонкими, красиво изогнутыми рогами. Мы часто видели их издалека. Но они были столь пугливы и быстроноги, что охотникам редко когда удавалось подстрелить хотя бы одного.
На кораблях пытались ловить рыбу. Однако нолдор Первого Дома не владели нужной сноровкой, улов был невелик, а из-за мелей суда не везде могли подойти к берегу, чтобы поделиться с нами.
Даже если удавалось добыть дичь или рыбу, приготовление пищи превращалось в тяжелый труд. Мы могли развести огонь только из сухой травы, а та прогорала очень быстро. Приходилось собирать ее чуть ли не стогами; скоро руки у нас покрылись царапинами и стерлись до волдырей.
Готовую еду делили так, чтобы досыта накормить детей. Взрослые же все сильнее затягивали пояса и от голода сделались раздражительны и сварливы. Мне все чаще приходилось сдерживаться, чтобы не разругаться с друзьями из-за сущих пустяков. И, не желая передавать другим свой дурной настрой, я совсем перестала пользоваться осанвэ.
Феанаро по-прежнему предводительствовал Первым Домом. Знамя его развевалось на корабле, однако на стоянках он обычно сходил на берег. Наши Лорды, их дочери и сыновья шли вместе с нами. Они терпели те же лишения, что и мы: так же уставали от ходьбы по бездорожью, страдали от голода и жажды, наравне со всеми охотились в степи, разыскивали источники, собирали топливо для костров… После тяжелых дневных переходов Лорды втроем обходили лагерь. Они не могли помочь нам ничем, кроме слов ободрения. Но уверенный, гордый вид Феанаро, спокойствие Нолофинвэ, теплые шутки Арафинвэ прогоняли уныние и внушали надежду на будущее.
Торопясь миновать неприветливую степь, мы до предела сократили стоянки, старались идти быстрее, и уже выбивались из сил, когда завидели поднявшиеся над морем холмы.
Как они были прекрасны! Глаз отдыхал на них после скучной, плоской местности. А когда мы подошли ближе, то увидели, что всюду в холмах кипит жизнь.
На прибрежных скалах галдели и ссорились тысячи морских птиц; завидев сверху рыбу, они стаями бросались в воду, а потом дрались в воздухе из-за трепещущей добычи. Внизу, на галечных осыпях, толкались, ревели, визжали несметные стада удивительных водяных зверей. Их большие, толстые туши опирались на смешные лапы-плавники; по земле они передвигались ползком или неуклюжими короткими скачками. Но, едва они бросались в воду, как становились верткими и ловкими, словно рыбы — легко скользили в глубине, затевали игры и танцы, выпрыгивали и кувыркались в воздухе, поднимая фонтаны мерцающих брызг… Мы же, как завороженные, наблюдали за их забавами.
По травянистым склонам бежали полноводные ручьи, срывались в море звонкими водопадами. Дальше от берега становилось тише; там холмы поросли дубравами и хвойными борами, где изобиловала дичь, густо разрослась малина и дикая смородина, благоухали пряные травы… Должно быть, сами Владыки предназначили эти угодья для отдыха после трудной дороги!
Два круга звезд мы стояли на месте, отъедаясь и отсыпаясь. Когда даже самые слабые окрепли, а самые недовольные повеселели, мы снова двинулись в путь. Теплая, тихая погода благоприятствовала пешеходам. Корабельщики же ворчали: им приходилось вести суда на веслах. Зато Ингор уговорил жену снова хотя бы на день взойти на корабль. Сулиэль и Соронвэ прыгали от радости, когда узнали, что им снова выпал случай покачаться на «качелях»!
Сейчас не было нужды на ночь прятать корабли в бухтах от волн и ветра. Для стоянок мы выбирали широкие, ровные отлогие луговины и пляжи, где свободно помещался весь народ, где можно было собраться вокруг большого костра и, как в прежней жизни, слушать музыкантов и сказителей или всем вместе петь древние многоголосые напевы, сложенные еще нашими праотцами из Серединных Земель.
Второй и Третий Дома смешивались все больше. Первый же по-прежнему держался особняком и на ночлег располагался чуть в стороне от основного лагеря. Мы почти не встречались с Раумо, а если такое случалось, он отворачивался, делая вид, что не замечает и не узнает нас. Элеммир, напротив, часто приходил к нам вместе с Ингором. Бывший обидчик моего брата на поверку оказался благодушным, веселым парнем, совсем не похожим на своего заносчивого приятеля. Его родители, как и наши, остались в Тирионе с младшими дочерьми. Видно было, что Элеммир сильно скучает по сестричкам. Он с удовольствием играл с детьми Ингора, охотно делал для них игрушки — вырезал зверей и птиц из обломков дерева или мастерил кораблики из щепок. Я просто диву давалась: как такого добродушного и ласкового юношу угораздило отправиться в поход Феанаро, да еще и сразиться в жестокой битве?
Однажды я не выдержала и спросила его об этом. Элеммир пожал плечами:
— Друзья пошли, ну и я с ними. Интересно же новые места посмотреть! А битва…. Сам не пойму. Все побежали, я тоже. А там уж, как драка началась, выбирать не приходилось — или тебя убьют, или ты… ударишь.
Лицо его омрачилось, он отложил недоделанную деревянную фигурку:
— Я как обезумел. Кажется, ранил… кого-то из тэлери. Нескольких. Опомнился, только когда Тиндал на меня выскочил. Я… будто в зеркало взглянул. Хотел удар сдержать, да не получилось…
Нахмурившись, он добавил совсем тихо:
— Знаю, я виноват перед тэлери… и перед ним. Пожалуйста, Тинвиэль, не спрашивай больше. Я не хочу… помнить.
Я кивнула, жалея, что начала разговор. Мне незачем было знать меру вины Элеммира. И у меня не было права наказывать его воспоминаниями.
Путешествие наше продолжалось. Мы двигались все дальше на север, любуясь холмами и водопадами, быстрокрылыми птицами, узорами пены в прибое, звездными бликами на морской ряби… Казалось, все несчастья и препоны остались позади. Берег постепенно отклонялся к востоку, так, что наша путеводная звезда смещалась влево. Мы начали прикидывать, когда наконец взойдем на корабли и достигнем таинственных, манящих Серединных Земель.
Однако нас снова задержала буря.
В тот день мы шли по прямому, высокому, обрывистому берегу, лишенному бухт и заливов. Приближение непогоды выдала внезапная духота, и корабли успели уйти в открытое море. Мы, пешие путники, встретили бурю на голом месте — едва устояли под натиском ветра, вымокли до нитки, продрогли до костей. Когда шквал прошел, а мы смогли осмотреться, не досчитались пятерых из нашего Дома. Они остановились слишком близко от края обрыва. Ливень и тяжелые волны подмыли берег, он обрушился, и несчастные упали в воду… Тщетно мы вглядывались в перебаламученное, пестрое от пены море, тщетно выкрикивали их имена — больше мы не видали своих товарищей.