Женское сердце, как правило, более отзывчиво к чужой беде, и через несколько минут Полинин на старом бензовозе ехал на моздокский аэродром, чтобы дозаправить свой самолет и прихватить пару канистр с бензином для самолета своего напарника. Через час незапланированное воздушное приключение благополучно завершилось, если не считать неожиданных и болезненных судорог, которые весь вечер мучили Ростислава после того, как он вместе с Сухановым благополучно приземлились в Махачкале. Здесь их ожидал командир полка, который уже сутки безуспешно пытался найти звено самолетов, затерявшееся в степях Калмыкии. Он пришел в себя, только узнав о воздушной схватке, и понял, что предъявлять претензии вновь испеченным юным пилотам, выполнявшим решение командира звена, было бессмысленно. Через несколько дней после прибытия на фронт в одном из очередных боевых вылетов Суханов погиб.
И вот на первой годовщине полка рядом с истинными работягами войны – механиками самолетов, оружейниками, мотористами, связистами, сидели всего лишь два летчика, оставшихся в строю после открытых схваток с безжалостным Молохом. Один из них был Полинин, а другой – комиссар полка Фолкин. С той только разницей, что первый имел на своем счету зэке более 70 боевых вылетов, а второй – всего пару. Конечно, чем старше начальник, тем меньше у него возможности лично совершать рядовые штурмовки и отвлекаться от мелочей и сложных проблем повседневной жизни воинской части. Но это не помешало полковнику Губрию, командиру дивизии, в которую входил 47 штурмовой авиационный полк, стать в боях за Севастополь Героем Советского Союза и совершить много десятков боевых вылетов.
Проносившиеся в голове морского лейтенанта картины недавнего прошлого надолго отвлекли его от серого фона настоящего, в которое предстояло ему окунуться окончательно во исполнение суровой надписи в медицинской книжке. Однако жизнь продолжалась.
Узнав о местоположении штаба, а точнее учебной части Военного института иностранных языков, он поднялся на второй этаж одной из нескольких обшарпанных казарм, держа в руках телеграмму, в которой летчику-инструктору старшему ВОК ВВС ВМФ лейтенанту Полинину Р.К. надлежало явиться в данное учебное заведение для сдачи вступительных экзаменов, а точнее экзамена по языку в связи с наличием золотого аттестата средней школы.
– На сдачу какого языка Вы претендуете? – спросил его начальник учебной части Военного института полковник Шатков.
– Хочу попытаться сдать немецкий или, в крайнем случае, французский – ответил Полинин.
– Вы что, на фронте работали переводчиком?
– Нет, летчиком-штурмовиком 47 ШАП ВВС ВМФ.
Ответ Полинина настроил начальника учебной части более приветливо, и он, предложив летчику подождать, приказал по телефону прислать экзаменаторов с кафедр немецкого и французского языков.
Первой явилась представительница самого грустного для незамужних женщин возраста, маленькая серая мышка, с отсутствием всяких признаков женского шарма на лице. Без предисловия «мышка» заговорила по-немецки с абитуриентом. Прилично понимая немецкую речь, морской летчик, особенно не тушуясь, отвечал ей скорее всего грамматически несовершенными фразами, которые остались в его голове еще из далекого детства. Немецкий он начал учить в пять лет. В профессорском доме считалось неприличным вырастить сына без знания иностранных языков и музыки. В то время наиболее приемлемыми вариантами считалось найти женщину, способную совмещать некоторые функции домашней прислуги со знанием иностранного языка. Отец Полинина свободно говорил по-немецки (его мать была немка) и по-польски (в Польше он вырос) и старался приобщить ребенка к принятому в цивилизованных странах образованию. В 20-х годах иностранный язык считался буржуазной дисциплиной, а изучать советовали самостоятельно эсперанто – искусственный язык пролетариата всех стран. Немецкий язык для Ростислава был выбран прежде всего потому, что преподавателей других языков, способных выполнять функции прислуги, не было, а прислуг, говорящих по-немецки, сколько угодно, что объяснялось довольно просто: на Кавказе нашли себе приют много одиноких женщин из стран Прибалтики, находившихся в то время в подвешенном состоянии между Россией и Германией.
В поисках работы из Латвии в Тифлис попала и «фрейлейн» (барышня) Эльза Коррат. Она уже проработала пару лет в одной интеллигентной семье и была рекомендована Полининым как честная, скромная женщина. На новом месте фрейлейн распространила свои заботы на пятилетнего мальчика, которые выражались в постоянном общении с ним на немецком языке, а также пыталась время от времени наводить чистоту в профессорском доме и подсматривать за самим профессором, когда к нему на уроки (или, как сейчас говорится, на мастер-класс) приходили хорошенькие ученицы. Вскоре маленький Ростислав освоил скромный немецкий вокабуляр пятилетнего отпрыска и стал уверенно себя чувствовать в компании латвийской немки. К сожалению, большего она дать не могла, потому что, усвоив немецкий язык в своем окружении, о грамматике Эльза Коррат имела весьма смутное представление. Так впервые Ростислав Константинович познакомился с прямыми или натуральными методами, получившими в наше время название «интенсивные» и представляющие собой смесь французского с нижегородским на фоне малограмотного шоу.
Все это вспомнил Полинин, не ведавший в то время ничего о суггестопедии, а только признавший свое грамматическое бессилие и прибалтийское произношение, далекое от того, что называют «Eicht Deutsch». «Ну что ж, моряк, – сказал полковник Шатков, – в немецком Ваши знания оцениваются на тройку, попробуйте теперь отличиться во французском.»
После общипанной вороны с немецкой кафедры появился полковник Маркович. Начальник кафедры французского языка был умным и благожелательным представителем офицерского корпуса старой России, послужившим уже военным атташе за границей и способным видеть перспективу большинства абитуриентов. Он прежде всего поинтересовался, где и как изучал французский язык Полинин. Оказалось, что в 14 лет ему стала давать частные уроки истинная француженка мадам Бовизаж («красивое лицо» в переводе), совсем не соответствующая своей фамилии живая, энергичная женщина, плохо говорившая по-русски, и с прекрасным парижским произношением. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль в благополучном исходе вступительного экзамена, поскольку именно произношение, беглое чтение и знание французских реалий подсказали решение экзаменатору. Прослушав устную речь Полинина, полковник Маркович тут же заявил начальнику учебной части, что он с удовольствием берет молодого летчика в группу первого курса переводческого факультета, несмотря на то, что учебный год уже начался. Так прозвучал последний аккорд в летной судьбе Ростислава Полинина. Он стоял в итоге прошедшей страшной войны на пороге новой судьбы, в которой очень смутно прорисовывались неясные дали: покорение лингвистических вершин, литературный труд или еще одна полная грозных опасностей жизнь разведчика.
ГЛАВА II. ALMA MATER переводчиков.
Наступил день последнего государственного экзамена, экзамена по французскому языку. Позади почти четыре года учебы, 8 сессий, 32 экзамена и 31 оценка «отлично». Единственная четверка получена по языку на первой сессии, через две недели после того, как Ростислав сел «за парту» Военного института. И получил он эту четверку за слово «beaucoup» (много), которое, оказывается, содержит не четыре, а восемь букв. Да и как можно было овладеть за две недели сложной орфографией языка, который он, если немного и знал, то скорее устно, чем письменно. Но эта четверка заставила его исписывать французскими словами целые тетради почти в течение месяца, чтобы совладать со сложностями правописания языка, упорно сохранявшего на письме произношение своих предков. Больше четверок он не получал. Правда, на III курсе полковник с вытянутой куполообразно головой, преподаватель марксизма-ленинизма, пригрозил ему снизить оценку за то, что, отвечая на вопрос «кто есть Сталин?», он стал перечислять все его должности и титулы вместо того, чтобы просто сказать: «Сталин – это Ленин сегодня!» Но угроза осталась угрозой и в зачетной книжке второй четверки не появилось.