Ты протянул руку к электрической кнопке — и застыл. Не годится. Больные — все лежачие — шумели, звали ночную дежурную — она не появлялась. Из соседней палаты послышался возмущенный стук. Спросонок у всех в сознании бродили то образы полусна, то нелепые догадки. Один ты мог действовать осознанно. И ты стал сползать с койки.
Второй костыль был при тебе. Каким-то чудом, опираясь одной рукой на него, другой — на спинку кровати, ты приподнялся с постели.
Ноги свои и не свои. Как будто их отсидел. Они держали огромную, непомерную для них телесную гору — и ты на минуту поверил, что они у тебя просто занемели, и сейчас все будет, как до болезни, до несчастья.
Ты еще успел протянуть руку, щелкнуть шпингалетом окна, распахнуть раму и со звуком кузнечных мехов вобрать в себя чистые струи раннего часа. Потом с ногами что-то случилось. Их вообще не было. Одно твое воображение. Или превратились в пар?
Костыль твой загремел, и ты повалился на койку охнувшего соседа. Сосед прикрывал руками шов на животе и матерился, но ты молча ворочался рядом.
— Мягко упал, — сказал ты наконец. — Проклятые, подогнулись.
Но уже кто-то распахивал два остальных окна, запах химической лаборатории улетучивался, звучали голоса сестры, молодой нянечки, дежурного врача. Беспалов твердил, что были задеты в потемках и разбиты реактивы.
— А зачем они здесь? — спрашивали его.
Но не разбираться же на рассвете!
Дежурный врач сел возле койки Беспалова.
Чуть попахивало реактивами сквозь запах мокрой листвы и листьев.
Кто-то уже снова спал…
3
Уже днем, трогая разбитую губу и черный синяк на руке, Беспалов поморщился:
— Бросить такую тяжесть! Ты мог бы меня убить.
Ты смущенно пошевелился:
— Представь, не успел подумать.
Беспалов улыбался, но, слава богу, не как дурное видение — не по-ночному. Осторожно поднялись углы рта: больно.
— Ты и летаешь так, не думая?
— Бывали дела…
Палата внимательно прислушивалась. Сначала все отводили от вас глаза. Трудно понять крутые обвалы отчаяния, влекущие за пределы жизни, когда у самого простой аппендицит. Но тем быстрее менялся к тебе Беспалов.
Ты, Олег Николаевич, сидел на койке, то надевая, то снимая крепящие аппараты, когда он спросил:
— А ночью? Ночью вставал без них?
Ты кивнул.
— И ведь какое-то время стоял?
— Ну! Чего не сделаешь сгоряча.
— Сгоряча вторые ноги не появятся.
— Значит, можно и на этих.
— И упал! — возразил Беспалов.
Лоб его разделился складкой надвое. Пусть размышляет. Кандидату наук разобраться легче. Других больных так заинтересовали его вопросы, что все подобрели.
— Медведева не узнать! — сказал шофер Володя. — Скоро начнет бродить по палате и костылями наводить порядок.
Все засмеялись. Ты тоже улыбнулся, с самого утра неотступно думая о чуде своего ночного вставания. Поговорить об этом было не с кем — дежурный врач, главврач и пришедшая вместо лечащего врача Лилиана Борисовна целое утро занимались выяснением обстоятельств ночного ЧП. А Ольга Николаевна так и не пришла.
Вчера у нее был больной вид, и все же она проработала до обеда. От нее впервые шло ощущение спешки, нетерпения — или то было что-то другое? Глядела как-то вскользь, даже не на тебя, а только на твои руки и ноги. Это раздражало.
Минута за минутой, час за часом наблюдая Ольгу Николаевну, разглядывая ее от челки на лбу до тонких щиколоток, ты все более удивлялся: «Разве она красивая? С чего я взял? Вот Лилиана Борисовна — настоящая красавица. А эта хватает руками, как плоскогубцами»… Твое недовольство ею быстро, однако, распространилось на всех женщин: «А!.. Лилиана Борисовна тоже… Щеки. Ну, голубые глаза чуть не у самых ушей. Мало!»
Когда же Ольга Николаевна попрощалась и пошла к двери, ты, немного утомленный работой, даже не ответил ей, но услышал, как она с кем-то поговорила за дверью.
Речь была о каком-то Клещикове и еще почему-то о пиве.
И только сегодня в памяти всплыла она перед тобою вся — бледная, как ее халат, измученная и, скорее всего, несчастная.
Но вместо нее рядом стояла Лилиана Борисовна, звучал ее двойственный — прохладный и нежный голос.
— Говорят, вы уже поднимались? Я рада, Медведев. Однако без креплений нельзя: покалечитесь.
— Я-то думал, со мной произошло чудо…
— В какой-то мере, — сказала она, включая принесенный аппарат. — Но особого чуда нет, просто у вас восстановительные процессы пошли быстрее, чем предполагалось. Дайте посмотреть, как вы надели крепящие… Так! Техника — это по вашей части, верно? А теперь пойдемте походим.
Она поддержала тебя, пока ты выпрямлялся.
…Вот ты и стоишь возле своей койки, как матрос у причала. До чего же ты отвык глядеть стоя, сверху вниз, свободно поворачивать голову, не подпираемую подушкой! Правда, ты уже тренировался в положении сидя и все же ощутил теперь головокружение, как если бы стоял на большой высоте и собирался ступить на протянутый канат. Лилиана Борисовна тебя не торопила. Прошло несколько минут, пока ты привыкал, оглядывал свою фигуру, свои ноги, ряды коек и больных, которые смотрели на тебя, словно спортивные болельщики на бегуна. Ты набирался сил и примеривался, как сделать первый шаг.
И вот, наконец, помещение наполнилось стуком костылей, мерными ударами ног. Пол как будто качался. Методист хотела поддержать тебя, но ты протестующе шагнул вбок. Больше она к тебе не прикасалась — ты один дошел до двери и там повернулся ко всем лицом, быстро взглянув через всю палату на Беспалова.
Ты еще затылком чувствовал, что эти два десятка, или сколько там, шагов до двери шел не один, поднимал и нес тяжесть не только своего, но и его тела. И ты увидел, что Беспалов лежит на койке в неудобной позе, еще хранящей движение, словно ты его только что спустил со своих плеч.
Кажется, и другие больные мысленно двигались за тобой. Тебе почудился даже общий вздох облегчения.
— Давай еще! — крикнул шофер Володя. — Что я говорил?! Мы еще лежачие, а он уже топает!
Не отвлекаясь на Володю и глядя только на Беспалова, ты проделал обратный путь до своей койки. Чтобы сесть на нее, опять потребовалась помощь Лилианы Борисовны. Ты устал, не отклонился. Тебя переполняла, раздувала доброта — надувала тебе щеки и грудь. Худой от болезни, ты чувствовал себя добрым, благодушным толстяком. Ты даже улыбнулся Лилиане Борисовне.
— Довольны? — спросила она.
— Еще как! Слушайте комедию… — И ты рассказал ей коротенький больничный анекдот. Она вежливо посмеялась и сказала:
— Посидите спокойно. Я включаю прибор… Готово. Прекрасный «больной М.»!.. Теперь вам надо ходить и ходить. Как можно больше.
— Можно по коридору? Здесь я ребятам мешаю.
— Есть силы? Пожалуйста. Конечно, у нас пока нет хороших условий для больных вашего профиля, но через месяц уедет одна болгарка, переведем вас туда. Если не уедет, мы тут один ремонт побыстрей закончим. Все равно будет отдельное помещение.
— Только вместе с Беспаловым.
— Хотите с ним? Тоже правильно. Ему очень нужна ваша поддержка.
Понизив голос, Лилиана Борисовна продолжала:
— Скажу вам одному, поскольку вам небезразлично: когда больной падает духом, — это промах лечащего врача. И вы его можете исправить. Воронцова — прекрасный специалист, но она разрывается на части: она и здесь, и там, и еще в третьем месте. А результат? Здесь Беспалов чуть не отравился, там Клещиков умер по легкомыслию…
— Кто? Где? При чем тут она?
— Увидела больного на улице и не вернула. Некогда было задуматься о последствиях. Все спешка!
— Вы думаете, Беспалов поднимется?
— Трудно сказать. Вероятно, да. Но не так скоро.
В палату вошла медсестра.
— Лилиана Борисовна, вас тут спрашивают из газеты.
За спиной медсестры стоял седой человек, большелобый и большеносый, похожий на маститого писателя…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Газет утром не было, запоздали. В ящике лежало письмо из США от профессора Уиндля. Войдя в квартиру, Ольга Николаевна увидела, что мать прилегла. Минуту назад бодро стирала пыль с книжных полок — и вот лежит. Ольга Николаевна уронила письмо на пол.