10. Арманд, Владимир Евгеньев, студент Московского университета.

11. Арманд, Инесса (Елизавета) Федорова, жена потомственного гражданина.

По обыску в совместной их квартире отобрано: пистолет системы „Браунинг“, с пачкой патронов, и целый склад нелегальных произведений, как изданий партии социалистов-революционеров, так и социал-демократов».

Под номером 12 числится в списке Элькин Герш Берков — нелегальный социал-демократ, бежавший с поселения в Енисейской губернии. Он скрывался у курсистки Ксении Волковой, а та зашла к Армандам на Остоженку, попала в жандармскую западню — «ввиду чего у нее, по месту жительства, был произведен обыск» и обнаружен Элькин.

Арестованный, значащийся под номером 13, тоже приходил к Армандам и тоже попал в засаду. Щеколдин, Федор Иванов, кинешемский мещанин. Опытный подпольщик, социал-демократ, он жил по подложному паспорту. «Щеколдин имеет обширные связи в революционной среде, где он известен под кличками: „Дяденька“ и „Повар“» (ГИАМО, ф. 131, оп. 69, ед. хр. 477, л. 101). Дальше в списке дается довольно длинный перечень политических «дел», по которым «проходил» и разыскивался Щеколдин, начиная с 1898 года, когда он «привлекался к дознанию» и «содержался под стражей» «ввиду принадлежности его к Московскому союзу борьбы за освобождение рабочего класса».

И, наконец, еще один:

«14. Дружинин, Николай Михайлов, студент Московского университета. Пришел во время обыска в квартиру Николаева и Арманд. По личному осмотру у него отобрано: список нелегальных изданий и клочки бумаги с адресами и фамилиями лиц, известных по наблюдению; по обыску же в квартире его взят № 84 революционного журнала „Искра“ от 18-го января 1905 года» (там же).

Дружинин, мы это знаем, был очень юн и совсем не искушен в сложном искусстве конспирации. Отсюда — и клочки бумаги с адресами и фамилиями, клочки, которые полагалось бы уничтожить. Но то, что Щеколдин, умудренный долголетним опытом и в совершенстве постигший тонкости подпольной революционной работы, то, что он попал в полицейскую засаду, свидетельствует: квартира Арманд считалась до этого еще «чистой», слежки за ней не предвиделось, и арестовали всю ее группу случайно…

Для разъяснения подробностей предоставим слово… товарищу прокурора московской судебной палаты Золотареву. В том же архивном деле покоится его обширное «Представление» (оно датировано 24 февраля 1905 года, имеет гриф «Секретно» и скрупулезно излагает данные охранки).

По этим данным, пишет Золотарев, террористическая группа местной организации социалистов-революционеров была «ликвидирована» тотчас же после убийства Каляевым великого князя Сергея Александровича «в целях проверки предположения о возможности связи между означенным событием и преступными замыслами местных революционеров» (ГИАМО, ф. 131, оп. 69, ед. хр. 477, л. 111).

Арманды же, как подтверждает прокурорское «Представление» (там же, л. 112), подверглись обыску из-за «проживания в одной квартире с вышеупомянутым Николаевым». (Касательно Николаева охранка, по-видимому, не ошиблась: он был, как вспоминают родственники И. Ф. Арманд, в то время несомненно эсеровского толка. Между ним и твердокаменной большевичкой Инессой шел извечный ожесточенный спор.)

Заканчивает Золотарев так:

«Из числа арестованных лиц Владимир и Инесса Арманд до последнего времени, по имеющимся секретным сведениям, принадлежали к местной социал-демократической организации, чем и объясняется обнаружение в их квартире представителя Центрального Комитета этой партии, убежденного и весьма серьезного социал-демократического деятеля Щеколдина. Последний, по тем же сведениям, прибыл в Москву для принятия участия на состоявшемся 9-го сего февраля съезде районных представителей Центрального Комитета означенной партии, арестованных в квартире литератора Леонида Андреева; причем 1-го числа сего месяца было констатировано наблюдением конспиративное свидание названного Щеколдина с одним из участников этого съезда — нелегальным Александром Александровым Квятковским.

По имеющимся указаниям, арестованные: нелегальный Элькин и студент Дружинин, а также курсистка Волкова, также принадлежали к социал-демократической организации» (там же, л. 112, 113).

Если не обращать внимания на красоты канцелярского стиля, товарищу прокурора нельзя отказать в умении довольно кратко и ясно излагать суть дела. Но каким образом соединить в одном процессе, одним узелком связать «ликвидированных» эсеров с эсдеками? Золотарев делает в своем «Представлении» ловкий курбет, объясняя связь обеих арестованных групп «тем обстоятельством, что все разрозненные до последнего времени революционные организации, функционировавшие в Москве, после события 9-го Января в С.-Петербурге, решили объединиться на почве приобретения оружия, имея в виду устроить совместно, при первой возможности, массовые беспорядки, вооружив их участников» (ГИАМО, ф. 131, оп. 69, ед. хр. 477, л. 113).

Явный вымысел, не подкрепленный никакими фактами; прокурору он понадобился, чтобы хоть как-то обосновать случайный арест. Все же через месяц, 28 марта, тот же Золотарев в другой бумаге доносит по начальству, что дознание о пятерых из арестованных, «составляющих группу социал-демократического направления, имеет быть направлено самостоятельно» (там же, л. 148).

Так ли, иначе ли, но судебная машина пущена в ход. А как ведут себя обвиняемые? Молчат. Они ведь договорились показаний не давать.

Инессу и Владимира изобличает опрос прислуги, утверждавшей, «что Армандов и проживающего у них Николаева посещали обвиняемые Щеколдин, Фортунатов, Бенни и Матвеев» (там же, л. 127). Сам же «Щеколдин, дав сведения о своей личности, от объяснений по существу обвинения отказался» (там же, л. 126).

Политическая арестантка Инесса Арманд обвинялась по статье 126 Уголовного уложения. Ей инкриминировалось «участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности ниспровержение существующего в государстве общественного строя». И пока шло следствие, она кочевала по тюрьмам. Из мясницкого полицейского дома — в басманный, оттуда — в тюремную больницу, а из больницы — в московскую губернскую тюрьму «для дальнейшего содержания»…

То, что Инесса попала в больницу, говорит о пошатнувшемся ее здоровье. Сказалось заключение. Но тюрьма, сидение в одиночке, допросы ничуть не пошатнули ее волю. Напротив — еще более закалили.

Сохранилось заявление Инессы. Написано оно на листке серой глянцевитой полупрозрачной бумаги «установленного образца» — такая бумага выдавалась арестантам, пожелавшим написать «прошение». Итак:

«Прокурору Московской Судебной Палаты.

Заключенной в Московской Губернской тюрьме жены потомственного почетного гражданина Инессы Федоровны Арманд

Заявление.

Ввиду того что у меня развилось малокровие и здоровье мое вообще подорвано, мне необходимо находиться побольше на воздухе; между тем одиночные прогулки, благодаря большому количеству гуляющих, не могут быть продолжительны и, следовательно, совершенно недостаточны, и потому прошу разрешить мне гулять с общей прогулкой, так как она более продолжительна. Повторяю — достаточно продолжительная прогулка, особенно при теперешнем состоянии моего здоровья, есть минимум гигиены, необходимый для поддержания моего здоровья, и потому буду добиваться этого минимума всеми доступными мне средствами.

И. Арманд.

20 мая 1905 г.» (ГИАМО, ф. 131, оп. 69, ед. хр. 477, л. 186).

Довольно решительный тон, не правда ли?! Нельзя не обратить внимания также и на отсутствие каких-либо обращений, титулований и прочего «оформления», принятого в переписке заключенных с начальством. Куда там! «Буду добиваться!» — и никаких обиняков. Суть же этого категорического требования вернее всего заключается в том, чтобы хоть на прогулке общаться с другими политическими заключенными. Инесса стремится быть рядом с товарищами.

Через неделю последовал ответ — 27 мая прокурор наложил на заявление И. Арманд резолюцию: «Отказать, ввиду того что требование арестованной противоречит тюремным порядкам».