И Красавкин в бессчетный раз с томительным увлечением погружался в детальное воспоминание только вчера пережитых им странных обстоятельств.

Действительно, то, что приключилось с Владимиром Ивановичем и что в данный момент так беспокоило и даже пугало его, — далеко не соответствовало естественному порядку вещей и явно обнаруживало в себе участие чего-то или кого-то из мира неведомого.

Началось это с того, что Красавкину, как-то за неделю приблизительно до Рождества, в послеобеденном отдыхе приснилась снеговая равнина с перекрестком дорог; на перекрестке, будто бы, стоял столб с черной доской, на которой белыми буквами была какая-то надпись, сначала совершенно неразборчивая. Но вот, сон этот с полнейшей торжественностью начал повторяться каждую ночь и, наконец, мало того, черная доска на перекрестке дорог до того уяснилась и крепко въелась в зрение Владимира Ивановича, что ему потом, даже и наяву, стоило только зажмурить глаза и затем открыть их, устремив на какое-либо светлое пространство, как там мгновенно появлялся черный прямоугольник с отчетливой надписью белыми буквами: «В сельцо Мало-Каменское», а немного пониже, — «28 декабря».

Никакого сельца Мало-Каменского Красавкин не знал и, как он ни усиливался припомнить, выходило, что он и не слыхал даже такого названия.

Галлюцинация делалась все назойливей и. наконец, не на шутку начала беспокоить Владимира Ивановича и заставлять его задумываться: что бы это значило?..

Нужно, однако, заметить, что Красавкин отнюдь не был суеверен и первоначально вовсе не усматривал в этой странности какой-нибудь чертовщины: но он возымел только сомнение, не начинает ли пошаливать его зрение или, того хуже, — мозговой или нервный аппараты, и поэтому обратился за советом к врачу.

После надлежащего освидетельствования и расспросов, доктор успокоил Красавкина, говоря ему:

— Это вам только кажется, что вы никогда не слыхали такого названия, как «сельцо Мало-Каменское», но в действительности функции вашей же памяти запечатлели это название особенно крепко, и вот теперь в силу каких-нибудь неуловимых причин это самое запечатление и всплывает пред вами с наибольшею ясностью. Если же вы не можете теперь припомнить: откуда, зачем и что такое — это название, то происходит это потому, что из вашей памяти утратились ассоциации идей в данном направлении, без которых невозможен процесс воспоминания. Иначе тут и быть ничего не может. Вообще же, это вещь пустячная и беспокоиться тут ровно не о чем. Вы здоровы во всех отношениях. А, впрочем, старайтесь развлекаться и не думать об этой ерунде и тогда она, вероятно, скоро исчезнет сама собой.

За несколько дней до Рождества Владимир Иванович получил письмо от своего богатого дяди, который, поселившись недавно в новоприобретенном имении, звал туда на праздники племянника, суля ему веселые сельские святки с толпою гостей из окрестных помещиков и хором музыки, с катаньем на тройках по снеговым равнинам, с деревенскими хороводами, песнями и, наконец, с грандиозной облавой на волков.

Пресытившийся городскими развлечениями, Красавкин с удовольствием принял приглашение дядюшки — тем более, следуя совету доктора развлекаться — и, не уведомляя дядю о своем приезде, с целью сделать ему со своей стороны сюрприз собственным появлением — он за несколько дней до нового года сел в вагон железной дороги, захватив с собой на всякий случай корзинку с несколькими бутылками настоящего ямайского рома — «с негром», да дюжиной искристого «Аи».

Направляясь в имение дяди, Красавкину предстояло ехать по железной дороге около полсуток до небольшой станции и, затем, далее верст 70 на лошадях.

Выйдя из поезда на пустынной станции, Владимиру Ивановичу не без труда, чрез посредство станционного сторожа, удалось найти возницу с парой кляч, которые и повезли его далее.

Потянулись бесконечные снежные равнины с холмами, оврагами и перелесками…

Погода стояла мягкая с небольшим морозцем.

Лошаденки бежали мелкой, ленивой рысцой, ускорявшейся разве только на несколько мгновений после редких взмахов кнута.

Умостившись очень удобно на мягком сиденье из сена и подушек, Владимир Иванович покачивался в полудремоте.

Отъехав, таким образом, верст 25, он даже было всхрапнул немного; но вдруг порядочный толчок на рытвине разом заставил его открыть глаза.

И вот тут-то он вздрогнул и остолбенел, не будучи в состоянии понять сразу: сон ли это, или действительность…

Пред глазами его расстилалась точь-в-точь та самая местность с перекрестком дорог, которая преследовала его во сне. Черная доска с надписью: «В сельцо Мало-Каменское» торчала теперь на столбе воочию перед ним в трех-четырех шагах…

И все это было уже явная, несомненная действительность.

— Стой, погоди! Это что такое?! — дико вскрикнул Красавкин, порывисто почти вываливаясь из саней и бегом кидаясь ощупывать столб с надписью.

Возница не вдруг остановил лошадей и удивленно-подозрительным взором оборотился на седока.

— Вы чаво ефто, барин, теперичи?…

— Я тебя спрашиваю, что это за столб?! — повторился нетерпеливый вопрос.

— Да как, што за столб?.. обныковенный столб… дорога тутотка в Мало-Каменска… на ем, стало-быть, ефто и прописано…

Красавкин как-то бестолково взмахнул руками и выпучил глаза.

— Сельцо Мало-Каменское!.. Да понимаешь ли ты, олух бессмысленный, как меня одолевают эти чертовские слова! — в несообразительной раздражительности воскликнул он, хватаясь за голову.

Седобородый мужичок тоже вылез из саней и, почесывая затылок, стал пристально, не без участия вглядываться в Красавкина.

— Да вы, батюшка-барин, пошто этак-то?… В голову вам, видно, вдарило шибко, аль попритчилось што!.. Оно, знамо, всяко бывает… чай, все под Богом ходим…

И, не получив никакого ответа от задумавшегося седока, возница сокрушенно покачал головой и развел руками…

— Ишь, ты дело-то какое выходит…накось!..

Очнувшись от минутной задумчивости, Владимир Иванович только теперь сообразил всю бестактность высказанного им и неловкость поступка своего вообще; он моментально принудил себя принять беззаботный вид и уже совершенно спокойно с усмешкой проговорил:

— Это я, голубчик, спросонья, задремал что-то… И перед этим в санях-то заснул крепко; да как меня на ухабе тряхнуло, я и не очнулся еще хорошенько.

— А… ну, коли так, в эфтим кака беда!.. С просонков, знамо, чаво не померещится! — с облегченьем согласился извозчик, принимаясь оправлять сбрую на лошадях.

Но Красавкин не торопился еще усаживаться в сани, пытаясь уяснить загадку более благоразумным способом.

— А скажи пожалуйста, что это за сельцо Мало-Каменское, далеко оно отсюда, большое это село?

— Да от поворота-то от ефтого оно пять верст будет. Ну а село-то оно — не шибко, чтобы большое… Усадьба тамот-ка барыни Юрасихи…

— Это, значит, имение Юрасовой, так, что ли?

— Да, этак, этак! — барыни Юрасовой… Овдовемши она таперечи…

— Да ты что же, сам-то бывал там, знаешь это село?

— Как же мне не знать-то яво?.. У меня там, чай, зять в фершалах состоит, при бальнице, значит… Егор Гаврилыч… Можа, и вы его знаете… Недавно он туда из города перешел.

Владимир Иванович с минуту соображал.

— Вот что: до села, где мы ночевать хотели, сколько еще верст осталось?

— Энто до Микольского-то? Да верст 12 либо все 15 еще будет.

— А если в сельце Мало-Каменском, там найдется у кого переночевать?

Возница зачесал затылок.

— Стало быть, вам желательно в Мало-Каменском ночевать-то?… В сторону оно будет вовсе, вот ведь што! — заключил он с сокрушенным вздохом.

— Ну об этом, что в сторону лишних ты 10 верст сделаешь, — толковать нечего: я тебе три или четыре рубля прибавлю. А только можно ли у кого ночевать-то там, в Мало-Каменском?

— А ежели энтакая-то милость ваша с прибавочной будет, так об ночевке там чаво и баить! — самодовольно поглаживая бороду, услужливо заговорил извозчик. — К Егору Гаврилычу — на што лучше!..