- Вполне, - Аленка тоже поднялась.

- До свиданья! - Чирков протянул ей руку.

АВТОБИОГРАФИЯ

Я, Чирков Егор Матвеевич, родился 2 апреля 1917 года в семье юриста. Отец мой, Чирков Матвей Романович, был членом Минской городской коллегии адвокатов. Мать - домохозяйка.

В 1924 году мы переехали в город Борисов, где отец работал в нотариальной конторе, а я учился в средней школе. В 1927 году я был принят в пионеры, в 1933 году - в члены ВЛКСМ. Общественные поручения выполнял. Был редактором школьной стенной газеты.

В 1935 году я поступил в Московский юридический институт, который окончил в 1940 году.

В армии с первых дней войны.

Был женат. Но недолго, с января по август 1938 года. С гражданкой Татьяной Обмоткиной мы не сошлись взглядами на жизнь.

Родители мои погибли в 1941 году при бомбардировке города Борисова.

Под судом не был.

Родственников за границей не имею.

Капитан Е. Чирков.

20.12.1942 г.

ЕСТЕСТВЕННАЯ УБЫЛЬ

- Что я ему скажу? - испуганно спросила Татьяна.

- Уж не знаю, не ведаю, - пряча взгляд, заявила Марфа Ильинична, и второй подбородок ее неприятно колыхнулся.

- Он не поверит.

- Его дело… Только появляться близ тайника, тем паче товар туда класть, не советую.

- Он сказал, что вы ему должны две тысячи.

- За кирпичи? Разбогатеет быстро, - сказала как отрезала Марфа Ильинична, махнула при этом рукой и покраснела.

- Он приносил не кирпичи.

- Мне неизвестно, и тебе тоже.

- Вы никогда никому не верите, - вздохнула Татьяна.

- Это мой недостаток.

- С недостатками нужно бороться.

- О, если бы только с недостатками! До них руки не доходят.

- Марфа Ильинична, вы заговорите кого угодно.

- Верно, Танечка. Сызмальства я заикалась. Потом выровнялась. И теперь тараторю, удержу нет. Жан другой раз начнет на инструменте репетировать. Я к нему с разговорами. Он у меня послушный, вежливый. И то взмолится: «Мама,вы кричите так, что я барабана не слышу».

- Вам хорошо шутить, - горестно заметила Татьяна. - А что я скажу ему?

Марфа Ильинична уклонилась от ответа:

- Дай воды попить.

Они прошли на кухню.

- У меня квас есть, - сказала Татьяна.

- Лучше воды. Я квасом не напиваюсь.

Крякнув громко и неприятно, Марфа Ильинична поставила опорожненный стакан на подоконник. И повернулась спиной к окну, которое крест-накрест было заклеено узкими полосками марли.

- Ты, Татьяна, не печалься. Положись на меня. Твой, он человек осторожный, даже мне не рискует показаться. Он все разумеет… Передай ему - наперед товар пущай к тебе приносит. Когда я сама носить буду, когда ты… Ни у кого подозрения это вызвать не может. Ты моя клиентка довоенная. Ясно?

- Ясно, но… Кто две тысячи платить будет?

- Плюнь и забудь. В торговле всегда случается естественная убыль. Об этом каждый продавец знает.

ФЛЯЖКА

В шестом часу вечера еще было светло, хотя солнце уже пряталось за мысом Косым, и свет над городом лежал мягкий, и все было без теней, как на детском рисунке. Каиров направился к Золотухину. Он медленно, словно прогуливаясь, шел по стертому, давно не ремонтированному тротуару, тянувшемуся от здания к зданию, большинство из которых давно лишились крыш и окон. Возле продуктового ларька женщины дожидались своей очереди. Продавщица резала хлеб длинным, будто сабля, ножом, и он мерцал тускло и холодно.

Сквер, заселенный старыми, кряжистыми кленами, был пуст.

Скамеек уцелело мало. Да и уцелевшие имели удручающе неприглядный вид. Но листья на деревьях уже набирали силу. И смотреть на них было приятно.

На выходе из сквера Каиров остановился, чтобы пропустить мчавшуюся на большой скорости машину, но, заскрежетав тормозами, машина лишь чуть проскочила мимо Каирова и замерла у тротуара. Показалась кудлатая голова. Знакомый голос:

- Мирзо Иванович!

- А я к тебе, Дмитрий, - сказал Каиров Золотухину.

- Милости прошу в машину.

- Здесь недалеко. Пойдем пешком. Подышим свежим воздухом, - предложил Каиров. - Это возвращает силы и бодрость.

- Как всегда правы, Мирзо Иванович.

Золотухин вылез из машины. Сказал шоферу:

- Поезжай.

Выглядел он устало. Протянул Каирову руку:

- Я подготовил сведения, которые вы просили.

- Спасибо, Дмитрий. Как Нелли?

- Что с ней станется? - недовольно ответил Золотухин.

- Слушай, дорогой, - Каиров произнес эти слова властно и строго, - в таком тоне никогда не смей говорить о Нелли. Она мне почти как дочь.

Золотухин смутился:

- Мирзо Иванович, ради бога, не горячитесь. Кажется, я немного устал.

- Немужское дело жаловаться на усталость.

- Я не жалуюсь. Я объясняю. Не сердитесь, Мирзо Иванович. Я люблю Нелли.

- А понимать ее - понимаешь? - Каиров склонил голову набок, заглядывая в глаза Золотухину.

- Это уже тонкости. Сейчас не до них. Пусть она меня понимает. У нее больше свободного времени.

Каирову ответ показался странным. Мало того, не понравился. Вначале ему захотелось осадить Золотухина или прочесть ему мораль о супружеской жизни, но Золотухин выглядел таким несчастным, таким замотанным, что Каиров не нашел ничего лучшего, как просто спросить:

- Подсчитал?

- И не думал.

- Не верю.

- Честно, Мирзо Иванович… У нас с Нелли все в порядке. Хорошо мы с ней живем. Правда, укоряет она, что простора во мне маловато, что суховатый я человек. Не спорю… Говорю, обожди, после войны жизнь настоящая начнется…

Нота горечи прозвучала в голосе Золотухина громко и явственно, как петушиный крик на рассвете. Каирову не понравилось это. И он сказал нудновато, по-старчески:

- С жизнью лишь когда расстаются, понимают, что она настоящая. А после войны, дорогой, свои трудности придут.

- Ясное дело, - без воодушевления согласился Золотухин.

Они миновали площадь. Голубой сумрак лежал над ней, как опрокинутая чаша. Поднялись по улице, которую перегораживала сложенная из кирпичей баррикада.

Вышли к зданию милиции.

- Старшина Туманов на месте? - спросил Каиров.

- Сейчас выясним, - ответил Золотухин.

Но выяснять не пришлось. Старшина Туманов сидел возле стола дежурного, набирал номер телефона. Увидев вошедших, он положил трубку, встал и поздоровался.

- Мне нужно задать вам только один вопрос, - сказал Каиров. - Вы не находили в машине Дешина фляжки с водкой?

- Нет, товарищ полковник.

- Значит, не находили, - многозначительно уточнил Каиров.

Старшина стоял перед ним навытяжку, смотрел на полковника честно, с пониманием. И Каиров поверил, что такой человек не утаил бы фляжку, пусть даже наполненную водкой.

- Фляжки в кабине не было. Я осветил кабину. Думал увидеть кровь. Или другие следы преступления.

- Ничего не увидели? - Каиров уже не смотрел на старшину. Окрашенные в белую краску стекла окна за спиной дежурного светились слабо и мерцающе.

- Подозрительного ничего.

- Спасибо.

Потом, повернувшись к Золотухину, Каиров сказал:

- Ладно, всего хорошего.

- Вам не нужна моя помощь, Мирзо Иванович?

- Пока нет.

Выйдя из милиции, Каиров решил не спускаться вниз к площади, а вернуться в гостиницу верхней дорогой. Она выведет его к узкой, немощеной улочке, на которой он когда-то жил. У них с женой был уютный деревянный домик. И персиковый сад. И виноград «изабелла» над окнами. Из винограда осенью Каиров давил вино. Но получалось мало. И вино выпивали молодым, не позже Нового года. Оно очень хорошо пахло. Изумительно! И было почти как виноградный сок, только немножко с градусами. И цвет у вина был темно-красный. Оно приятно смотрелось в бокале, если свет попадал на тонкие стенки и катился вниз желтым искристым комком.

И море искрилось. И летом и зимой… Потому что и зимой было много солнечных дней. Небо в январе голубело еще чище, чем в августе.