— Сколько времени это длилось?
— О! Совсем недолго. Когда мои подружки поняли, что я делаю глупость, они утащили меня на юг, но было уже поздно.
— Что я слышу! Неужели отец был настолько… обворожительным?
Ингрид снисходительно улыбнулась.
— Ты, часом, не ревнуешь? Да, он был обходительным. Он умел говорить.
Признаться, я потерял дар речи от изумления. Ведь дома отец мог за целый день не проронить ни слова.
— Как тебе объяснить, — продолжала Ингрид. — После больничной среды с шуточками студентов-медиков, грубыми окриками больных… ну, сам знаешь, — я мгновенно переносилась в необычайно странное место, где меня начинал обхаживать внимательный, тонкий, чувствительный человек, вдобавок художник… Тебе нечего мне возразить. Ему оставалось лишь подобрать меня.
— Не надо, — взмолился я. — Не надо. Прошу тебя.
— Прости меня, Дени. Я не собираюсь причинять тебе боль. Я лишь пытаюсь… Словом, мне хотелось бы, чтобы ты почувствовал…
— Не стоит говорить об этом!
— Легко сказать. Порой мне казалось, что он несчастлив, и это меня расстраивало. Кроме того, он мне кое-что обещал.
— Приехать к тебе в Париж? Да? И ты ему верила?
— Ты что, никогда не был влюблен? Разве сейчас ты не влюблен, разве ты не бредишь мной?
Ингрид по-дружески взяла меня за запястье.
— Ладно, тем лучше, раз ты не знаешь, что такое любовь.
— Прости, — возразил я, — просто можно любить и не быть при этом дураком.
Отпустив меня, она схватила пачку сигарет у себя за спиной.
— Это то же самое, что говорить о красках со слепым. Хорошо, я была дурой. Поэтому я ждала его в Париже, а он, естественно, так и не приехал.
Ингрид задумчиво закурила «Голуаз».
— Тогда, — закончила она, — я поняла, что вы, мужчины, наши исконные враги. О! Только не ты… Возможно, ты не такой, как все… Но, согласись, мы — ваши скрипки… Вы развлекаетесь, играя на нас свои куплеты, а затем выбрасываете инструмент на свалку.
— В таком случае зачем ты меня завлекла?
— Он еще спрашивает!.. Да потому, что ты похож на него. Представь себе, что в первый раз, когда я тебя увидела, у меня был шок. Ты так на него похож — тот же нос, те же глаза, вдобавок ты неуклюж, и это так мило.
— Прекрати, пожалуйста.
— Да, ты пришел, так как хотел заставить меня признаться, что я отомстила твоему отцу. Я подговорила мужа купить это имение, чтобы беспрепятственно встречаться с любовником, который меня околпачил. Обнаружив соперницу, я уничтожила предателя… Вот, в общих чертах, что ты вообразил. Мне очень жаль, мой бедный Дени. Твой отец исчез десятого, не так ли? А ведь десятого муж был на выставке-ярмарке в Клиссоне, а я — в Нанте, у друзей. Могу даже назвать тебе их имя: Рагено. Они живут на набережной Фос. Можешь справиться.
Ингрид тщательно потушила сигарету и посмотрела на меня, склонив голову, как будто оценивала товар.
— Теперь, мой милый Дени, — пробормотала она, — будь лапочкой, возвращайся домой. Я от тебя устала. Показывай свой цирк в другом месте.
Мои подозрения, гнев, злоба — все то, что переполняло меня яростью, лопнуло, как воздушный шарик. Я отчетливо осознал, что она говорит правду.
— Сколько раз ты с ним встречалась, с тех пор как здесь поселилась?
— Ах! Какой упрямец! Повторяю, один раз, один-единственный раз, у нотариуса. Если хочешь знать, мы раскланялись. Я уже была для него посторонним человеком.
— А он для тебя тоже был чужим?
Она грустно пожала плечами.
— Нет, Дени. Мужчина, которого ты держала в объятьях… Существует память тела, и с этим ничего нельзя поделать. Но если ты хочешь меня обидеть…
Я ушел, как солдафон, хлопнув дверью. Меня снова обуяла ярость. Конечно, Ингрид невиновна в смерти отца, и в глубине души, в самой глубине, я всегда был в этом уверен. Мои обвинения… Я прибегнул к ним, чтобы позабыть, что она с ним спала. Но нет… Мне никогда этого не забыть… Если бы меня тогда заставили объясниться, поначалу я не мог бы четко связать и двух слов, а затем, возможно, сказал бы, что это чудовищное событие казалось мне своего рода инцестом. Предположим, я вел себя глупо, как сумасшедший, но я ничего не мог поделать с преследовавшими меня омерзительными образами.
Вместо того чтобы вернуться домой, я сел в плоскодонку и почти вслепую ринулся в болото. Слегка отталкиваясь шестом, я скользил по лунной дорожке, минуя темные места. Я еще никогда не бывал ночью на Бриере. Промозглая сырость мягко омывала мне лицо, понемногу охлаждая мой пыл. Внутреннее напряжение постепенно сменилось ломотой в теле, как будто я был избит. Да, в некотором смысле меня и правда отделали.
Охая, я присел, и лодка остановилась посреди канала, где небо отражалось в темной воде. Я улетел далеко. Здесь меня уже не было. Я пообещал себе завтра же позвонить Давио, чтобы он отправил меня навстречу подлинным страданиям, страданиям, а не позору. В конце концов я уснул, скорчившись, с коликами в желудке. Неплохая героическая сцена для тебя!
Настало утро. Лодку отнесло к реке. Я заснул в зарослях камыша, отупевший от усталости, с одеревеневшими мышцами, более одинокий, чем беглый каторжник, но умиротворенный. Да будет тебе известно, что рассвет — это благословенное время. Хищники отдыхают. Браконьеры разошлись по домам. Разве что голова карпа покажется подчас на поверхности воды, из глубины молчаливого водоворота. Я уже ни на кого не сердился. Я просто смотрел на свет, льющийся из болота, и ждал, когда послышатся шум птичьих крыльев и первый тихий зов жабы, чтобы тоже стряхнуть с себя оцепенение. Как только ранние голоса стали перекликаться, я двинулся в путь.
С наслаждением я ощущал удивительное безразличие ко всем женщинам на свете. И если бы кто-то в этот миг мне сказал: «Вот как погиб твой отец», я бы, наверное, принял решение уехать, удовлетворив свое любопытство. Лишь гораздо позже, днем, я понял, что мне еще далеко до спасения. Я не знаю, что чувствует курильщик, давший себе зарок не курить, или пьяница, полагающий, что бросил пить. Я же, проснувшись, попытался отказаться от Ингрид. Долой Ингрид! Долой признания, порождающие гораздо больше вопросов, чем ответов. Я ничего не имел против Ингрид, но ненавидел любовницу своего отца.
Это наступило так же неожиданно, как «ломки» наркомана от абстенентного синдрома. Я лежал на своей кровати, в то время как Клер, как всегда возбужденная, слонялась вокруг. Внезапно я захотел Ингрид. Не поговорить с ней, не расспросить ее еще раз. Захотел ее, понимаешь? Разумеется, я — не психиатр, но есть чувства, скрытую подоплеку которых легко распознать. Дело в том, что я желал превратиться в отца. Мне казалось, что полюби я Ингрид, подобно ему, и мне удалось бы освободиться от нее. Он-то сумел! Что я себе ни говорил, как ни старался более или менее здраво оценить свое желание, оно по-прежнему оставалось безудержным. Мне следовало немедленно связаться с Ингрид.
— Подожди меня здесь, — сказал я Клер. — Я сейчас вернусь.
Спустившись в кабинет, я позабыл о всяческой осторожности и позвонил Ингрид. Я шептал, озираясь вокруг, как взломщик, который никак не решится взяться за свои инструменты.
— Алло, это ты?.. Да, Дени… нет, я не могу говорить громче…
Я уже не помнил, что хотел ей сказать. Впрочем, мне было нечего ей сказать. Просто я должен был любой ценой услышать ее голос. Голос являлся частью ее плоти, а дыхание в трубке было ее жизнью.
— Я хочу извиниться, — пробормотал я. — Я ушел вчера как хам. Мне очень жаль. Могу я прийти сегодня вечером? Обещаю вести себя как культурный человек. Но у меня еще много вопросов…
— Нет, — отрезала Ингрид. — Больше никаких вопросов.
— Ладно, в таком случае больше никаких вопросов… Ой! Я слышу, идет сестра… Целую… Знаешь, может быть, я не показываю вида, но я тебя люблю. До вечера.
Я повесил трубку в тот самый момент, когда Клер вошла в комнату.
— Кто это был? — спросила она, указывая на телефон.
— Один приятель. Ничего особенного. Пойдем прогуляемся.