— Нет.

— Вы безработный?

— Нет.

— Женщина?

— Нет.

— Мой дорогой друг, вы играете со мной в жестокую игру. Как я могу догадаться? Вы потеряли кого-то из близких?

— Нет. Я стар. Вот и все.

— Я не понимаю.

— О! Вы прекрасно меня понимаете.

— Вы чем-то подавлены?

— Нисколько… Послушайте… Я богат, здоров, у меня есть друзья. Да, чуть не забыл, я женат… У меня есть все. Я счастлив. Но я очень устал. Нет, не совсем так… Я скорее чувствую себя отрешенным… Жизнь меня больше не интересует. Я даже спрашиваю себя, зачем я вам позвонил. Вы подумаете, что я сумасшедший. Именно это меня и сдерживало. Но то, что я говорю, правда. Я в другом месте, в стороне, и это не болезнь, я вас уверяю. Это пришло как-то внезапно… Я вдруг себе сказал: «Зачем ты живешь? Каждый день одно и то же, одни и те же жесты перед теми же самыми рожами…» Я не знаю, отдаете ли вы себе отчет… Жизнь — это манеж, все крутится и крутится… Простите меня, чем больше вы меня заставляете говорить, тем больше я чувствую себя чужим в вашем мире автоматов… Я ухожу… Я немного волнуюсь, потому что причиняю вам боль… А впрочем, что это такое — боль? Человек кладет телефон на бювар и обхватывает голову руками.

— Алло! Алло! Отвечайте! — кричит в трубку встревоженный голос.

Человек тяжело вздыхает и снова прижимает трубку к уху.

— Алло! Скажите что-нибудь. Вы должны говорить, — не замолкает голос.

— Хорошо, — отвечает человек. — Но не перебивайте меня. Я вам позвонил для того, чтобы вы мне помогли, но не выжить… Я вам позвонил для того, чтобы вы стали свидетелем, который сможет повторить мои последние слова.

— Нет, я…

— Послушайте, я вас прошу. Обычно оставляют письменное завещание. Люди пытаются объяснить, почему хотят покончить жизнь самоубийством. Но в моем положении никто мне не поверит, и я предпочитаю обойтись без недоброжелательных комментариев. Вы сможете пересказать полиции, моей жене, неважно кому, наш последний разговор. Вы им скажете, что я был в своем уме и просто решил исчезнуть, потому что надоел сам себе и окружающие мне надоели. Слышите? Как артист… как писатель… примеров сколько угодно.

— Но это невозможно.

— Почему же? Я не из тех, кого надо утешать. Единственное, что вы можете для меня сделать, это позвонить в полицию и сказать, что господин Фроман из имения Колиньер только что застрелился. Никто вас не упрекнет в том, что вы проиграли. Вы сделали все возможное.

— Давайте поговорим не спеша.

— Сделайте то, о чем я прошу вас. И объясните все как следует. Я хочу, чтобы моих близких оставили в покое. Чтобы не было слез, переживаний. И особенно пусть избавят меня от прощальных речей у гроба.

Человек встает, прижимая трубку к груди, чтобы не слышать разгневанного, зовущего, но отчаянно беспомощного голоса. Он берет пистолет и направляется в глубь комнаты, тихонько, чтобы не запутать, тянет за собой телефонный шнур. Свет лампы высвечивает серый пиджак, но сумерки тут же стирают силуэт. Он подходит к застекленной двери, бесшумно ее открывает. Шелестит листва. Ночь пахнет скошенной травой. Человек подносит трубку к уху.

— Мне повезло, что я попал на вас, мсье. Рад признать это. Прощайте.

Он поворачивает трубку и, приблизив к ней револьвер, стреляет в воздух.

— Нет! Нет! — раздается из трубки крик человека, как будто его самого ранили.

Мужчина спокойно встает на ноги, выключает лампу, кладет на пол пистолет и телефон.

— Алло! Алло! — как бы в агонии стонет голос.

Большими шагами человек выходит из-за письменного стола, но он, должно быть, ушел недалеко, так как слышно шуршание ткани, хриплое дыхание, какое сопровождает обычно совершаемое усилие. Вскоре он появляется с телом на руках. По тому, как бессильно свешиваются руки и ноги, видно, что это мертвое тело. Можно различить лишь его нечеткие контуры. По легкому шуму можно понять, что труп положили у письменного стола. Руки незнакомца быстрыми движениями подносят умолкшую телефонную трубку к уху мертвеца, раскручивают барабан пистолета. Не хватает двух пуль — той, которой убили, и той, которая потерялась в пространстве. Необходимо лишь найти пустую гильзу. «Безупречное» преступление обязывает быть кропотливым. Теперь нужно заменить новой недостающую пулю и, ставя барабан на место, позаботиться о том, чтобы гильза оказалась напротив ствола.

Готово. Подумать только, все отрепетировано, как в театре. В довершение всего рука в перчатке очень осторожно, чтобы не стереть следы пороха, зажимает пальцы убитого на рукоятке пистолета. Полиция наверняка сделает парафиновую пробу. Необходимо все предвидеть. Человек встает, опираясь на стол. Он внезапно сгибается, то ли от усталости, то ли от неясных сожалений. Но быстро берет себя в руки, проверяет все в последний раз. Застекленная дверь полуоткрыта. Хорошо. Фроману всегда было слишком жарко. Тело упало вперед. Хорошо. Пуля попала прямо в сердце. Телефон как раз там, где он должен быть. Ах! Черт возьми! Нужно его протереть на всякий случай… К счастью, труп еще податливый. Его левая рука легко сжимается вокруг телефонного диска и без труда отпускает. Задом человек доходит до порога, останавливается, последним взглядом окидывает комнату, медленно пожимает плечами: «А вообще, нужно ли было сюда приходить?» — и исчезает.

В одиннадцать часов вечера комиссар Дрё был поднят по тревоге в тот момент, когда, облачившись в пижаму, чистил зубы. Его жена уже лежала в постели.

— Пошли ты их к черту хоть раз, — сказала она, когда он прошел мимо нее, направляясь к себе в кабинет.

Она прислушалась, но ее муж, как обычно, ответил:

— Да… Да… Разумеется… Я понимаю… Нет, нет… Хорошо. Я еду… Да, конечно… Гарнье с вами? Я заеду за ним.

Женевьева Дрё в бешенстве швырнула журнал на пол:

— Здесь еще хуже, чем было в Марселе. По крайней мере тебе обещали, что ты сможешь отдохнуть, а ты занят все время.

Но комиссар уже бежал в ванну с одеждой в руках.

— Фроман покончил с собой, — крикнул он.

— Я не знала его. Кто это?

— Цементные заводы на Западе. Самое грандиозное предприятие в регионе.

— И он вот так просто покончил с собой среди ночи? Не знаю… Нельзя было дождаться утра? Что ты там будешь делать? Констатируешь смерть? Разве присутствия Гарнье недостаточно?

Дрё вышел из ванной.

— Проклятый галстук, — ворчал он. — Куда ты его засунула?

— Я не знаю. И потом, послушай, галстук в полночь! Если на тебе не будет галстука, твой Фроман этого не заметит.

Дрё встал перед кроватью.

— Мой Фроман, как ты говоришь, — председатель не знаю скольких обществ, первый заместитель, генеральный советник, а между прочим, приближаются выборы.

— Ну и что?

Дрё поднял очи горе и покачал головой.

— Спи. Так будет лучше. Завтра все объясню.

Он оделся и спустился в гараж. В управлении полиции его ждал инспектор Гарнье.

— Рассказывай, — сказал комиссар, садясь в машину. — Твой коллега говорил мне о телефоне доверия. Фроман знал, что покончит с собой. Это так?

— Точно… И тот, кто говорил с ним, слышал выстрел.

— Где это случилось? Я не совсем понял.

— В Колиньере, замке Фромана.

— Это где? Извини, я не здешний.

— Держитесь правой стороны. Мы поедем по дороге в Сомюр, вдоль плотины. Вы обязательно должны были видеть замок во время прогулки. Это огромное здание неустановленной эпохи между Анжером и Сен-Матюреном, на левом берегу. Оно напоминает казармы. В нем можно было бы разместить летний лагерь отдыха, а их там всего пятеро. Фроман, его двоюродный брат Марсель де Шамбон со своей старой матушкой, молодая мадам Фроман и ее брат Ришар… Бедняга парализован по вине старика… Осторожно! Думаете, эти сволочи мотоциклисты будут держаться правой стороны?.. Ну так вот, это целая история.

— Я слушаю тебя. Возьми, там, в бардачке, есть пачка «Голуаз».

— Спасибо. Я вчера за вечер выкурил целую пачку… Итак, я говорил о старике. По правде говоря, он был не так уж и стар, лет под шестьдесят… Он всегда гонял как сумасшедший на этих здоровенных американских автомобилях, а поскольку он не привык объезжать лужи, то вечно окатывал прохожих грязной водой, они, конечно, ворчали. Но, что вы хотите, сам Фроман, все закрывали глаза. В прошлом году, за месяц до вашего приезда, на дороге из Тура в замок Шато-ла-Вальер, там очень плохой поворот, он врезался на всей скорости в старенький «пежо»… Девушка чудом осталась жива и отделалась легким ушибом, а у Ришара, бедняги, перелом тазобедренной кости, паралич нижних конечностей. Ужасная трагедия. — Инспектор громко рассмеялся.