Очутившись наконец дома, я под каким-то предлогом заперся у себя в кабинете. Открыл ящик, где с давних пор лежал пистолет, который я хранил со времен маки. Он был завернут в шерстяной лоскут. Я взял его, положил на свой бювар и долго смотрел на него. В какой-нибудь волшебной сказке он непременно заговорил бы со мной и даже, наверное, стал бы подбивать меня на убийство. Но я жил не в сказке, а наяву. И потому положил пистолет на место, а на другой день отправился к Плео. Он казался спокойным, даже каким-то умиротворенным.

— Вы видели ее? — спросил я.

— Да… Вы обманули меня, мсье Прадье.

— Как?

— Ладно уж, я все понял. Что толкнуло меня уехать в сорок четвертом? Вспомните-ка… В ту пору я думал, что вы на моей стороне. А вы были с ними.

— Плео… Даю вам слово!

— Не лгите. Вы все обдумали с Армандой, устроили так, чтобы я исчез из вашей жизни. Полагаю, что она уже тогда была вашей любовницей.

— Но это же абсурд!

— О! Я знаю, о чем говорю. Я вам мешал. Все эти неудавшиеся, ну или почти неудавшиеся покушения были так, для отвода глаз, а? Чтобы заставить меня уйти со сцены. Ловко вы меня провели. Разумеется, если бы я остался и если бы меня осудили, вам бы не удалось сделать такой блестящей карьеры. Разве можно жениться на бывшей жене коллаборациониста! Это изъян. Даром это не проходит. Вы видите, мсье Прадье, я вовсе не сержусь. Я только говорю то, что есть.

Я был потрясен. Этот несчастный с безумной изворотливостью, присущей неврастеникам, на ходу придумывал роман ужасов, на первый взгляд, увы, вполне правдоподобный.

— Плео! Клянусь вам…

Он встал передо мной.

— Вы клянетесь мне, что ничего этого не хотели. Все произошло совершенно случайно. Вы случайно похвастались тем, что убили меня. И случайно женились на Арманде.

Я показал ему свою руку в перчатке.

— А это?

Он пожал плечами.

— Несчастный случай. Признайтесь, что вы сумели использовать его.

— Я не позволю вам, Плео!.. Но давайте сначала сядем. И попробуем поговорить спокойно.

— Вот именно, — усмехнулся он. — Вскроем нарыв раз и навсегда. Вы позволите?

Он зашел за занавеску, которая отгораживала место, служившее ему кухней, и вернулся оттуда с бутылкой коньяку и стаканом.

— Вам я не предлагаю. Вы человек добродетельный и строгих правил!

Он уселся на кровать.

— Валяйте. Я вас слушаю.

— Восстановим факты. Вы уехали по собственной воле. И доказательство тому — то, что вы продали свой дом, не предупредив меня об этом.

— Я был волен делать, что хочу. Это касалось только меня.

— А я был волен жениться на женщине, которая для вас была уже никем, не спрашивая на то вашего позволения. Разве это не касалось только меня? Так признайте же — тут не было никакого умысла.

Он наполнил свой стакан дрожащей рукой.

— Все равно без меня вы не добились бы ровным счетом ничего. Достаточно мне написать… не знаю кому… ну, предположим, главному прокурору… и на депутата Прадье вместе с его мадам тут же будут показывать пальцем.

Он отхлебнул глоток и задумчиво смаковал его.

— Прекрасная мадам Прадье, — прошептал он. — Прадье и притом урожденная де Шатлю, не забывайте!.. Но стоит мне потребовать, чтобы она собственной персоной явилась сюда и попросила меня молчать… Она это сделает. Уверяю вас, она это сделает. Гордость гордостью, но бывают случаи, когда приходится поступаться ею, а? Не так-то просто отказаться от почестей и всеобщего почитания… А я, что я такое? Мне великодушно предлагают быть чем-то вроде подручного или занять должность музейного сторожа. Завтра мне найдут место мусорщика… Хватит, с меня довольно. Вы прекрасно знаете, мсье Прадье, что так дальше продолжаться не может. Вы так высоко. А я так низко. Это слишком несправедливо!

Мне стало страшно. За его внешним спокойствием таилось столько решимости. Он без колебаний готов был причинить нам зло. К тому же, несмотря на все неверные доводы, которые он выдвигал, я вынужден был признать, что в какой-то мере он прав. Суд надо мной! В течение всех тринадцати лет я пытался представить себе, как это будет. И мог бы подсказать Плео немало других аргументов.

— Что вы предлагаете? — спросил я. — Только не пытайтесь примешивать Арманду к этому спору. Уверяю вас, она считает вас мертвым.

— Вы и в самом деле умеете молчать, мсье Прадье. И я вас полностью одобряю. Еще бы, если бы она узнала правду, тут нечем особо гордиться. Так что я вполне вас понимаю: будь я на вашем месте… Итак, не стоит поднимать скандал. Попробуем избежать ее гнева. Начнем переговоры.

— Что вы имеете в виду?

Он осушил свой стакан, явно ощущая себя хозяином положения.

— Я полагаю, — продолжал он, — Арманда оказала на вас несомненное влияние. В конце концов всегда начинаешь думать, как твоя жена, или … уходишь. Вы, стало быть, считаете меня негодяем. Так нет же, ошибаетесь. Я предлагаю вам честную игру. Франция? Я сыт ею по горло. Как посмотришь, куда ведут ее правители… ладно, оставим это. Но в чем я не сомневаюсь — дышать мне будет легче где-нибудь в другом месте. И вы поможете мне уехать.

— Опять!

Слово вырвалось у меня само собой. Он криво улыбался.

— На этот раз, — сказал он, — вам не придется провожать меня в Риом. И полицаев не будет. Нет. Я уж сам как-нибудь. А вас прошу всего-навсего дать мне некоторую сумму денег.

— Но это же шантаж!

Он резко встал, с грохотом поставив стакан с бутылкой на стол.

— Боже мой, Прадье! Попытайтесь понять. Если я останусь здесь, это все равно плохо кончится. Прежде всего мне осточертели дурацкие занятия, которые вы мне предлагаете. И потом, в конце-то концов, это может оказаться сильнее меня. Я не вынесу того, что Арманда пользуется моим молчанием. Целыми часами в этом вашем проклятом музее я буду перемалывать одно и то же, тут поневоле свихнешься. Если я хочу остаться честным и жить при этом так, как мне нравится, тут нечего зря голову ломать. Выход только один — я должен уехать.

— Куда?

— В колонии… пока они у нас еще есть. Куда, точно не знаю. Но в диких местах наверняка требуются врачи. Разве я виноват, что единственная профессия, которая мне доступна, — это медицина. А вы никак не можете взять это в толк.

Он принялся шагать, нагнув голову, — такая у него была привычка.

— Африка, — продолжал он, — это все равно, что Саргассово море. Там все обломки теряются. И там я наверняка встречу немало таких же, как я, людей, которые нигде никому не нужны. Тогда вы сможете вздохнуть свободно. Оттуда не возвращаются. Мне только потребуется ссуда, аванс. Это не милостыня. Деньги я вам верну.

— Сколько вам нужно?

— Ну, скажем, триста тысяч, чтобы добраться до Дакара и успеть разобраться, что там к чему. На это потребуется некоторое время.

— Триста тысяч! — воскликнул я. — Да весь вопрос, есть ли они у меня!

— У вас, может, и нет. Но Арманда богата.

Я лихорадочно думал. Попросить у Арманды под каким-нибудь предлогом денег? Ни за что. Это может возбудить ее любопытство, а она ни в коем случае не должна догадаться о том, что Плео жив. Кстати, ты, верно, не знаешь условий нашего брачного контракта, в котором было оговорено раздельное владение имуществом. Арманда распоряжалась своим достоянием по собственному усмотрению и, должен сказать, прекрасно справлялась с этим.

Но был у нас и общий счет — на текущие расходы. Мы регулярно клали туда деньги и брали их в соответствии с необходимостью. Я не помнил точной суммы, которая оставалась к тому времени у нас в банке. Знал только, что она сильно убавилась в связи с выплатой за ремонт нашему архитектору. Снять со счета триста тысяч франков было рискованно. Правда, Арманда никогда не проверяла счетов. Она предоставляла мне заниматься так называемой «бумажной волокитой». Поэтому то, что я снял эти деньги, наверняка останется незамеченным. К тому же у меня не было выбора. Отправить Плео далеко, очень далеко — это, конечно, наилучшее решение. Там после хорошей попойки он может рассказывать все, что ему вздумается. Никто и слушать его не станет. И я капитулировал.