Прежде всего я стал с жадностью рассматривать книги. Потом шутки ради вытащил из футляра очки и водрузил их себе на нос, решив погримасничать перед сестрой. Но что это? Никогда не забуду тот волшебный миг: внезапно весь мир преобразился передо мной.

Хорошо помню тот день: осень, закат, падали листья с деревьев, как поверженные в бою солдаты. Прежде деревья казались мне какой–то неясной массой листвы.

И вдруг я стал отчетливо различать каждый листик! А на стенке против нашего дома, которая представлялась мне раньше ровной и гладкой, увидел в багряном солнце кирпичики — каждый в отдельности, и всем своим существом ощутил расщелинки между ними.

Какое это было счастье! Ничто никогда в моей жизни уже не могло заменить тех минут. Я чувствовал, что некий добрый волшебник подарил мне весь мир. Я плясал от восторга, прищелкивал пальцами. Я заново родился на свет!

Но вот я снял очки, и мир вновь потускнел. Однако это не могло омрачить моей радости.

Я спрятал очки в футляр. Матушке ничего не сказал, боясь, что она отнимет их и побьет меня. Старушки не будет еще несколько дней — это я зная наверняка. Поэтому я положил очки в карман и радостный, весь под впечатлением увиденного мной нового мира, поскакал в школу.

Наша школа помещалась в старинном аристократическом здании, окруженном оранжереей из цитрусовых деревьев. Многие комнаты были отделаны зеркалами. Класс наш занимал лучшую, самую красивую комнату. Вместо окон в нем были красочные витражи.

Предвечернее солнце заглядывало в класс. Разноцветные блики от витражей играли на лицах моих однокашников, и эти милые детские лица были похожи на прекрасные сверкающие камни драгоценных перстней.

Первым уроком был синтаксис арабского языка. Арабскому языку нас обучал старый остряк и шутник, которому минуло чуть ли не полтора века. Все, кто учился в Ширазе, знали его…

Уверенный в себе, я не стал ссориться из–за первой, как обычно, скамьи, а сел на самую дальнюю.

В нашей школе, несмотря на ее внешнее великолепие, учились дети из бедных кварталов. Среднее образование получали немногие. И как падают поврежденные вредителем колосья, так с каждым годом убывали ученики средних классов и меняли уроки истории и литературы на добывание хлеба насущного.

Жизнь вынуждала их распроститься с учебой. У нас в классе было немного учеников. Из десяти рядов занимали всего шесть, и то, когда на занятия приходили все.

Я выбрал десятый ряд, чтоб испытать действие чудесных очков. Старый арабист подозрительно посмотрел на меня, ибо я слыл буяном. Он, видимо, спрашивал себя: «В чем дело? Почему этот озорник вдруг уселся в глубине класса? Не задумал ли он какой–нибудь трюк?» Ребята переглянулись. Все знали, что я из года в год сражался за место в первом ряду.

Урок начался. Учитель написал на доске предложение, затем начертил таблицу. В первую колонку таблицы он включил одно из слов арабского предложения и стал разбивать это слово на составные части.

Я счел момент подходящим, достал очки, тихонько вынул их из футляра и надел. Процедура была не из легких. Проволочную дужку пришлось укрепить за правым ухом, а бечевку протянуть до левого, обмотать ее несколько раз вокруг уха и завязать.

Вид у меня, наверно, получился забавный. Мое толстое, массивное лицо с упрямо выступающим, крупным орлиным носом никак не гармонировало с малюсенькими очками и этими овальными стеклышками. А чего стоили самодельные дужки из проволоки и из веревки! Нет, это было уже слишком и рассмешило бы даже сиротку, только что потерявшего отца. Что же говорить о школьниках, готовых смеяться, покажи им только трещину на стене!

Не пожелал бы я вам оказаться в моем положении. Когда почтенный учитель заполнил первую строчку в таблице и обернулся к классу, чтобы по лицам учеников определить, поняли ли они объяснение, взгляд его, естественно, упал на меня. Изумленный, он уронил мел и стоял с минуту, окаменев…

Я же, поглощенный своей радостью, ничего не замечал вокруг. Ведь раньше я с первого ряда едва разбирал написанное на доске, а теперь все видел так ясно, отчетливо с десятого! Я потерял голову… И, конечно, остался равнодушным к взгляду учителя… Он больше не сомневался в том, что я вот–вот выкину какую–нибудь штуку.

Словно разъяренный леопард, учитель ринулся на меня. В выражениях он не стеснялся, да к тому же у него был сильный ширазский акцент.

— Браво, осел! — завопил он. — Напялил маску на рожу, точно гаввал [102] в ноуруз. Не иначе как сюда привезли труппу давать представление?..

Пока ребята смотрели на доску, было тихо. Но тут все обернулись ко мне. И… раскололась гора, в классе началось землетрясение. Взрыв смеха потряс стены школы. Учитель разъярился еще больше, решив, что весь этот спектакль я затеял нарочно, чтобы поиздеваться над ним.

Тут я очнулся и понял, что наступил опасный момент. Нужно было немедленно снять очки. Но только моя рука потянулась к ним, как послышался окрик:

— Не тронь! В таком виде я отведу тебя к директору. Будешь мести улицы. Зачем тебе школа, книги, уроки? Лучше иди играй в кости на крыше бани.

Между тем хохот не умолкал. Я не знал, что делать, что говорить, и сидел растерянный, в этих злосчастных очках, тупо уставясь на учителя.

Он занес надо мной руку.

— Встать! Живо! Вон!

Я вскочил на ноги, попробовал увернуться и уже, казалось, ловко прошмыгнул мимо учителя, как тот внезапно настиг меня и залепил звонкую оплеуху. Проволочная дужка очков сломалась, они сиротливо повисли на ниточке…

Класс хохотал безудержно. Я собрался поправить очки, но тут получил в спину два сильных пинка. Даже не охнув, я пулей вылетел из класса.

Директор, инспектор и учитель арабского языка собрались на совет. После долгих переговоров порешили выгнать меня из школы. Когда мне объявили об этом, я рассказал им о своих злоключениях. Вначале мне не поверили, но рассказ мой был настолько искренен и правдив, что и камень не остался бы равнодушен Меня помиловали, убедившись, что я близорук.

А поскольку учитель арабского языка был всеведущ и вездесущ, он тут же взялся за дело:

— Что же ты, душа из тебя вон, не сказал раньше? Завтра после уроков приходи на площадь Шах Чераг, в лавку Мирзы Сулеймана.

На следующий день я, натерпевшись сполна всяких бед и пережив вчерашний конфуз, отправился после занятий в лавку Мирзы Сулеймана. Пришел туда и учитель.

— Вот что, — распорядился он, — взгляни–ка на городские часы на углу. Когда увидишь маленькую стрелку, скажи мне.

Он брал у Мирзы очки одни за другими и надевал на меня, пока наконец я не увидел маленькую стрелку на городских часах.

Я отдал Мирзе Сулейману пятнадцать кран. С тех пор я ношу очки.

Перевод с персидского Г. Гвенцадзе

Нур Мухаммед Тараки

Нур Мухаммед Тараки — видный современный афганский писатель — родился в 1917 году, умер в 1979 году. В 1953–1965 годах Н. –М. Тараки, занимаясь активной общественно–политической деятельностью, написал ряд публицистических и литературных произведений прогрессивного, революционного характера. Широкую известность Н. –М. Тараки принесла его повесть «Скитания Байга», опубликованная в 1957 году.

С апреля 1978 года по октябрь 1979 года Н. –М. Тараки председатель Революционного совета и премьер–министр Демократической Республики Афганистан.

Рассказ «Где моя доля» взят из журнала «Кабул» за 1958 год.

Где моя доля?

В конце осени умер от воспаления легких его маленький сынишка. А он–то думал, что уж в этом году сведет концы с концами. Ведь припас немного муки, барана зарезал — это впервые за три года. И теперь спокойно, даже с радостью ждал наступления зимы. Но нежданным горем свалилась на него смерть сына. Когда мальчика обмывали, один из деревенских старцев стал выговаривать ему: