Камал. А что за девица?

Амал. Откуда я знаю? Индра ведь никогда ничего не рассказывает.

Бимал. Тихоня.

Камал. Они все такие — тихони, У него это не от тихости, а оттого, что нами пренебрегает. Очень много о себе понимает. Я эту породу знаю.

Амал. Поэт, а ты ее знаешь?

Писатель. Кого?

Бимал. Что с тобой, поэт? Вдохновение напало? Героиню твоей пьесы, кого же еще!

Писатель. Ее зовут Манаси.

Камал. Конец света, ребята. Значит, и поэт с ней знаком. Тебя Индра познакомил?

Писатель. Нет.

Амал. Кончай врать, поэт.

Писатель. Поверьте мне, я ее никогда раньше не видел.

Бимал. Ну ладно, ладно. Тогда расскажи, что Индра тебе о ней говорил.

Писатель. Индра мне ничего о ней не говорил.

Камал. Ясненько. Ты ее первый раз видишь. Индра тебе ничего не говорил, а зовут ее Манаси, так?

Писатель. Я не знаю, как ее зовут. Я просто подумал: может быть — Манаси, и сказал.

Амал. Правду говорят, что все поэты чокнутые.

Писатель. Помогите лучше мне придумать название для пьесы.

Бимал. Пьесы–то еще нет, а уже тебе название понадобилось!

Камал. Зачем ты нас спрашиваешь? Ты ж сам здоров имена придумывать!

Писатель. Я думаю назвать ее «Амал, Бимал, Камал, Индраджит и Манаси».

Амал. Ничего себе! Да у тебя это на обложке не уместится. ,

Бимал. И зачем нас называть? Мы же не герои!

Камал. Точно. Назови просто «Индраджит и Манаси». И пошли, ребята.

Амал. Куда?

Бимал. Вот если б кто–нибудь меня чайком напоил…

Камал. Пошли, так и быть. Я угощаю.

Амал, Бимал, Камал уходят.

Писатель. Индраджит и Манаси. Индраджит и Манаси.

Писатель обращается к залу и начинает монолог перед публикой.

Вам всем должно быть хорошо известно, как много пьес было написано про Индраджита и Манаси в разных странах, в разные эпохи. Мифологические пьесы, исторические пьесы, бытовые пьесы, комедии, трагедии. Индраджит и Манаси появляются в них под разными именами, в разных одеждах. В пьесах говорится об их счастье и страданиях, об их встречах и разлуках, о ревности и непонимании, о психологии и физиологии. Любовь Индраджита и Манаси — неумирающая тема драматургии… Индраджит!

Входит Индраджит.

Индраджит. Что случилось? Ты что орешь?

Ответ Индраджита звучит диссонансом после монолога писателя. Появление Индраджита после риторического призыва нелепо. Писатель пытается вернуться к приподнятому тону.

Писатель. Ответь мне, Индраджит…

Индраджит. Какого тебе черта надо?

Писатель. Расскажи мне о себе. Поведай мне повесть, древнюю, но вечно юную, как история Адама и Евы, повесть, которая начинается…

Индраджит. Ты можешь говорить не стихами, а обыкновенной прозой? Какая блоха тебя укусила?

Писатель понимает, что возвышенной тираде все равно конец.

Писатель. Что у тебя с Манаси?

Индраджит. Манаси? Какая еще Манаси?

Писатель. Девушка, с которой ты прошел только что.

Индраджит. А тебе все надо видеть, да? Между прочим, ее зовут не Манаси, а…

Писатель. Какая разница, как ее зовут? Я называю ее Манаси.

Индраджит. Ты называешь ее Манаси. Ее родители до тебя назвали, дали ей имя…

Писатель. Мне неинтересно, как назвали ее родители. Так расскажи мне.

Индраджит. Что?

Писатель. Расскажи мне о себе и о ней, расскажи мне о том, что значит она для тебя

Индраджит. Она моя сестра.

Пауза.

Писатель. Сестра?

Индраджит. Двоюродная.

Писатель. Двоюродная сестра. Почему?

Индраджит. Я полагаю, что это произошло потому, что ее мать является сестрой моей матери.

Писатель. Да нет же, я не о том. Почему она тогда была с тобой?

Индраджит. Приходила к нам в гости. Я провожал ее домой. Я ее всегда провожаю.

Писатель. Но тогда, значит, это не Манаси?

Индраджит. Я тебе сказал, что ее не так зовут.

Писатель. Но я подумал… Вы шли и разговаривали.

Индраджит. Разговаривали. Ну и что?

Писатель. Вы были… понимаешь… вы были увлечены разговором?

Индраджит (с улыбкой). Ты заметил? Я действительно люблю с ней разговаривать. И всегда провожаю ее самой длинной дорогой.

Писатель. А почему ты любишь с ней разговаривать?

Индраджит. Трудно сказать. Может быть, потому, что мы с ней говорим не о том, о чем обычно треплешься целый день.

Писатель. Не о крикете, не о политике, не о литературе?

Индраджит. Вот именно. Не о крикете, не о политике и не о литературе. Во всяком случае, не только об этом.

Писатель. А о чем еще?

Индраджит. О самых разных вещах. Мы говорим о себе. Я ей рассказываю про своих знакомых, про друзей. И она тоже. Она рассказывает, что у нее дома, что в колледже, рассказывает мне про подруг.

Писатель. А еще?

Индраджит. Ну что еще? А с тобой мы о чем говорим?

Писатель. Со мной? О крикете, о кино? о политике…

Индраджит. Не всегда. Мы говорим и о другом. О том, что ты пишешь. О людях, о будущем. О разных глупых желаниях.

Писатель. Ты не забыл своих пингвинов, кенгуру, эскимосов?

Индраджит. Мне больше не с кем об этом говорить.

Писатель. А с Манаси?

Индраджит. Слушай, ты, ее зовут…

Писатель. Я знаю, что ее зовут не Манаси. А ты возражаешь против того, чтобы я звал ее Манаси?

Индраджит (улыбаясь). Не возражаю. Мне в общем–то нравится это имя. Ее зовут не так красиво.

Писатель. Тогда давай дальше. Ты ей можешь рассказать те вещи, которые рассказываешь мне?

Индраджит. Могу. Если хочешь знать, я тебе не все могу рассказать, что ей говорю.

Писатель. Понимаю.

Индраджит. Ничего ты не понимаешь. Дело не в том, что я не могу тебе рассказать. Просто не говорю. Вот и все. Ничего особенного в этом нет. Мы с ней высказываем разные мысли. Говорим о том, что мне нравится. Или, например, что мне не нравится. О пустяках, в общем.

Писатель. Так Манаси твой друг?

Индраджит. Друг? Ну, в общем, да. Мне легче, когда я с ней поговорю. Тут целый день крутишься, вертишься, всякие вещи происходят… Ты понимаешь?

Писатель. Что понимаю?

Индраджит. Видишь ли, все происходящее бессмысленно. Похоже на огромное колесо. Оно крутится и крутится. Крутится вечно. И мы вместе с ним крутимся. Все кругами и кругами…

Писатель. Раз–два–три. Раз–два–три, два–раз–два–три.

Индраджит. Что ты сказал?

Громко вступает музыка и громко поет хор: «Раз–два–три». Входит Амал. Теперь он снова профессор.

Амал. Зачетка номер тридцать четыре?

Индраджит. Да, профессор.

Амал. Каков удельный вес железа?

Индраджит. Одиннадцать и семь десятых.

Амал уходит, входит Бимал.

Бимал. Зачетка номер тридцать четыре?

Индраджит, Да, профессор.

Бимал. Кто был Мазини?

Индраджит. Один из основателей современной Италии.

Бимал уходит, входит Камал.

Камал. Зачетка номер тридцать четыре?

Индраджит. Да, профессор.

Камал. Как повлияла духовная отрешенность индусской философии на развитие древнеиндийской литературы?

Индраджит. Духовная отрешенность индусской философии является, по всей видимости, основной причиной композиционных отклонений от основного сюжета, столь распространенных в древнеиндийской литературе. Основное повествование часто прерывается описаниями, теоретическими построениями и…