— Никуда я не пойду, мне действительно нездоровится! — запротестовал Мудрец, не понимая, зачем им понадобилось тащить его куда–то, когда можно было поесть прямо в комнате.

— Пойдем, пойдем! — засмеялись У Дуань и Оуян, подхватили Чжао под руки и буквально понесли, как драконы жемчужину [25].

Едва они вышли на улицу, как к ним подлетели рикши:

— Господин Чжао, садитесь ко мне!.. Нет, ко мне! — Да вы не слушайте их, они хромые!

Взгромоздив сияющую жемчужину на одну из колясок, драконы рявкнули:

— Рынок «Восточное спокойствие»!

У Дуань, успевший удостовериться, что среди рикш нет хромых, сидел разочарованный.

Снег на улицах давно растаял; пешеходы, лошади и колеса смешали талую воду с землей и превратили ее в густое, липкое, блестящее месиво. Но рикши, демонстрируя ловкость ног (ведь бывает не только ловкость рук!), пробирались по этому месиву, балансируя, пританцовывая, разбрызгивая ногами грязь, и наконец добрались до «Восточного спокойствия».

— Вас ждать, господа? — спросили рикши.

— Вот еще выдумали! Вы хотите, чтобы мы вернулись домой грязные, как свиньи?! — отрезал У Дуань, опасаясь, как бы окружающие не поняли, что у него нет собственного, арендованного рикши, — ведь это была его тайна!

— Куда же мы пойдем — в «Абрикосовые цветы» или «Сливу в золотой вазе»?

Это были харчевни, недавно открытые сучжоусцами — уроженцами города, славившегося своими красивыми женщинами.

— Все равно! — ответил Мудрец, с унылым видом протискиваясь сквозь толпу вслед за Оуян Тянь–фэном и У Дуанем. Все люди казались ему сейчас какими–то бездушными марионетками. В витринах мелькали флаконы парижских духов, пестрые резиновые игрушки, привезенные из Нью–Йорка. Кому все это нужно? Улыбающиеся красавицы, еще более ослепительные, чем манекены, алчно устремляли на витрины горящие, как алмазы, глаза. Одни, гордо вскинув голову, заходили в магазин, намереваясь удовлетворить свои агрессивные стремления; другие, щупая кошельки, украдкой глотали слезы и шептали:

— Ничего хорошего здесь нет…

«Разве это жизнь?» — думал Мудрец. Теперь ко всему, что он видел, мгновенно добавлялся вопросительный знак: «Абрикосовые цветы»? «Слива в золотой вазе»? Я сам?

— Пойдем в «Абрикосовые цветы», выпьем шаосинского желтого! — заявил У Дуань и подмигнул: — Тамошняя хозяйка такая красотка!

Они поднялись на второй этаж и для начала заказали пачку сигарет. Мудрец закурил, морщины на его лбу разгладились, и он забыл, что к сигаретам тоже нужно добавлять философский вопросительный знак.

— Чжао, дорогой, открой нам свою тайну! — не выдержал У Дуань.

Оуян укоризненно взглянул на него, хотя его улыбающееся лицо тоже выражало любопытство, и спросил:

— Что будешь пить?

Мудрец откинул назад голову и выдохнул струйку дыма. Его намерение решать важнейшие проблемы человеческой жизни несколько ослабло, но он не собирался сразу от него отказываться, чтобы не прослыть легкомысленным.

Оуян Тянь–фэн едва заметно усмехнулся непонятно чем, даже не губами, и стал совещаться с У Дуанем насчет вина и закусок. Когда официант все принес и расставил на столе, Мудрец, сохраняя полное безразличие, немного закусил и стал изучать рекламу виноградного вина «Пять звезд», висящую на стене.

— Старина У, — предложил Оуян, — давай сыграем в фигуры [26]!

— Давай!

Мудрец, продолжавший изучать рекламу, надеялся, что его тоже пригласят, и тогда он сможет отказаться, продемонстрировав тем самым свою твердость. Но его не пригласили.

— Ну вот, из трех раз ты проиграл всего один! — сказал У Дуань Оуяну, налил ему рюмку, а себе две, и повернулся к Мудрецу: — Ну, ты мастер отлынивать от выпивки.

Мудрец промолчал.

— Оставь его в покое, — вмешался Оуян. — Он явно нездоров. Раз уж он сказал, что не будет пить, значит, не будет. Видишь, он даже смотреть на вино не желает! Просто молодец!

Чжао почувствовал облегчение: Оуян Тянь–фэн умел подобрать ключик к его сердцу. Сообразительные люди не всегда стремятся радовать собеседника; порою они, напротив, разжигают его тоску или гнев и доводят их до высшей точки, после чего приходит неожиданное успокоение, слезы уступают место смеху. Так рассердившийся ребенок, не зная, на ком сорвать злость, горько плачет, а бабушка говорит ему: «Ну вот, поплакал, и полегчало!» Человеку, не привыкшему болеть, в критический момент полезно сказать, будто он выглядит гораздо лучше, и тогда лекарства начинают действовать с удесятеренной силой. Тому же, кто находит в болезнях удовольствие, надо порекомендовать еще какие–нибудь лекарства, пусть самые невероятные, и он обрадуется: ваше сочувствие и умение наслаждаться «красотой болезни» подействуют успокаивающе.

Оуян это отлично понимал. У Дуань снова проиграл ему, выпил штрафную рюмку и повертел ею перед Мудрецом: «Пустая!» Мудрец нахмурился и зажмурил глаза, продолжая играть роль тяжело больного, но винный запах уже ударил ему в нос и приятно защекотал в горле. Мудрец почесал кадык, желая показать, как сильно болит у него горло, но в это время У Дуань обратился к нему:

— Давай теперь с тобой на пару, Чжао, а то я никак не могу обыграть этого мошенника!

— У тебя что болит, живот или голова? — спросил Оуян.

— Все у меня болит! — мрачно ответил Мудрец, чувствуя, как боль из горла постепенно проникает в живот.

— И тело зудит?

— Ужасно.

— Не иначе как простуда, — с ходу поставил диагноз Оуян.

— Все этот чертов Чунь Второй! — воскликнул Мудрец. — На таком холоде всучил мне горячий батат!

— Может, вина выпьешь для профилактики? — предложил Оуян. Его заботливость была поразительна.

«Не пей, не пей!» — кричал разум Чжао, рассылая срочные телеграммы подчиненным частям тела. Но, к сожалению, центральное правительство в лице разума умело только издавать приказы, рука же Мудреца тем временем вцепилась в рюмку, словно голодный коршун в зайца. Когда Мудрец поднес рюмку к губам, разум уже смирился: «В самом деле, это ведь для профилактики!» А когда рюмка была опрокинута в рот, все части тела радостно вскрикнули, засмеялись, мозг–правитель окончательно подчинился воле народа и отдал приказ рту выпить новую рюмку.

Еще рюмка, две, три, четыре, пять… Язык сначала одеревенел, потом размягчился, как ириска, и начал таять; кровь побежала быстрее, так что даже боль в застарелых мозолях показалась приятной.

— Ну, как живот? — участливо спросил Оуян таким тоном, словно разговаривал с младшим братишкой.

— Ничего, не помру! Правда, еще побаливает…

Снова выпили по три рюмки, потом еще и еще…

— Признайся честно, ты скис нынче утром не только из–за болезни?

— Ты угадал! Старина Ли меня пристыдил. Советовал уехать домой и заняться земледелием! Он парень что надо!

— Хорош парень, нечего сказать! — хмыкнул У Дуань. — Ты уедешь домой, а он женится на Ван!

— Да, у этой тощей обезьяны уйма всяких козней и хитростей! — засмеялся Оуян…

В пансион приятели пришли настолько захмелевшими, что с трудом зажгли лампу, а непослушные руки все время роняли на стол игральные кости. Сыграли подряд четыре партии. Мудрец налитыми кровью глазами уставился на пустышку:

— Еще четыре партии, и баста… Завтра матч, мне надо выспаться!..

Помолчав, Мудрец снова заговорил:

— Скоро светать будет, надо поберечь силы, чтобы поддержать честь университета! Говорю вам, братцы, спорт — дело важное!

Где–то прокричал петух. Мудрец начал было декламировать стихотворение о петушином крике, но умолк и повалился на кровать. Ему приснилось, что, играя в кости, он разгромил Ли Цзин–чуня своими пустышками, и тот убежал без оглядки.

На стадионе Института торговли, посыпанном желтым песком, красиво выделялись синие футбольные ворота с белыми сетками. Поле было расчерчено светло–серыми линиями и огорожено столбиками с канатами. Студенты и студентки все прибывали и прибывали, оживленно разговаривали, и пар от их дыхания, смешиваясь с табачным дымом, поднимался вверх, словно туман. Организаторы матча, среди которых были Оуян Тянь–фэн и У Дуань, с белыми флажками в руках и с трепещущими бледно–зелеными полосками шелка на груди, сновали в толпе, будто ткацкие челноки. В воздухе в лучах заходящего солнца парили бумажные змеи, подчеркивая тихую безоблачную красоту первых дней зимы. Солнце, казалось, не могло расстаться с этой стайкой юношей и девушек, как будто за миллионы лет своего существования оно впервые видело в Китае таких жизнерадостных и милых людей.