— Товарищ директор! Учащиеся технического училища выстроены на торжественную линейку, посвященную дню Первой Встречи! Рапорт сдал руководитель физического воспитания Сеностаров!

Директор и Сеностаров пожали руки и повернулись к нам.

— Здравствуйте, дорогие учащиеся! — произнес директор.

— Здраст…вуй…те…

Я понял, что поздоровались мы неграмотно, потому что слева, где стояли старшекурсники, раздался смех.

— Ребята! Бы начинаете учебу в нашем училище. Другие, те, кто поступил в прошлом и позапрошлом году, продолжат ее. Этот день вы запомните на всю жизнь, потому что сегодня вливаетесь в резерв великого рабочего класса. Вы будете строить корабли. Это будут корабли не только мирные, но и военные. Вы знаете, в какое сложное время мы живем. И обойтись только мирными кораблями нам пока что не удается. Военные корабли нам нужны для мира. Для того, чтобы не повторялись вот такие палки, что у меня и многих моих ровесников.

— Понесло мужика, — сказал рядом со мной парень.

— Заткнись, — сказал ему Илья Муромец.

Я хотел есть. В животе вздрагивало и урчало, будто это был не живот, а железный бункер. Я смотрел на Женю и думал, даст он сколько-нибудь в долг или нет.

— Сегодня, — продолжал директор, — вы познакомитесь с мастерами производственного обучения, посетите завод, посмотрите, как трудятся наши кадровые рабочие. Желаю вам успехов!.. Слово предоставляется товарищу Сеностарову.

— Внимание! — сказал Николай Николаевич. — Это касается всех новичков. Сегодня вы будете знакомиться с училищем и заводом, а завтра в девять утра мы снова соберемся у проходной и поедем в Стрельню, на залив. Там, в районе дамбы, вы будете сдавать нормы на значок ГТО по плаванию. Юношам иметь плавки и полотенце, девушкам — полотенце и купальный костюм. Вопросы есть?

— А кто не умеет?

— Будем учить.

— А я сдавал ГТО.

— Принесите удостоверение.

— А я болен…

— Зайдите в приемную комиссию, вам вернут документы. Больных в училище мы не принимаем.

— А почему не в бассейне?

— В бассейне дорогая вода. Кроме того, мы приближаем вас к естественным условиям.

— А в ластах можно?

— В ластах вы установите мировой рекорд — это не годится.

Он продолжал отвечать на вопросы, а рядом с ним скапливались какие-то взрослые. Я понял, что это и есть мастера производственного обучения, и попытался определить, который из них наш. Наверное, тот, с ежиком на голове. Пусть бы он… Что-то рассказывает, все смеются.

— Кто из них наш мастер? — спросил я у Жени.

— Хм… Та може, этот, в билом свитэрэ.

— А я думаю — с ежиком.

И тут у меня в животе раздался такой грохот, что Женя испуганно спросил:

— Ты чого?

— Есть хочу. Дай до стипендии в долг.

Он вытащил из кармана металлический рубль.

— Что, нэ кормять дома?

— Не, просто забыл.

К нам подошел тот, с ежиком.

— Привет, мушкетеры! Я ваш мастер. Можете называть меня Петр Матвеевич. Давайте-ка я запишу всех, кто сегодня присутствует. Называйте по очереди фамилии.

Мы называли себя, а он записывал в блокнот, на обложке которого крупными буквами было написано: «Кляузник».

И тут ударил оркестр. Большие трубы: бо-бо, бо-бо, а маленькие: ля-ля-ри, ля-ля-ри, и барабан: дах, дах.

— За оркестром в колонну по четыре шаго-ом марш!

Колонна медленно двинулась к раскрытым настежь воротам завода.

У ворот стоял рослый красавец вахтер в светлых выглаженных брюках и начищенных до блеска черных ботинках. Глядя на него, я почувствовал, что в это мгновение действительно преодолеваю какую-то невидимую полосу, за которой я уже буду вовсе не я, не школьник, а рабочий парень. Буду строить корабли. На миг вспомнил школу, свой класс, мальчишек и девчонок, учителей… И даже вздохнул — таким далеким все это показалось. А подумав о Грете Горностаевой, о Рите Лапиной, я почувствовал, как в груди снова поднялась, зашевелилась моя старая знакомая — обоюдоострая иголочка. Пути наши с Гретой и Ритой окончательно разошлись, и уже ничто-ничто не сведет нас вместе. Я убеждал себя, что это хорошо, что теперь я свободен и буду принадлежать только себе. Но эти «убеждения» ничего не стоили по сравнению с болью: они будут учиться без меня!

Я запретил себе думать об этом. У меня был особенный день: я входил на завод не с какой-то экскурсией, не просто школьником, а шел работать… Если бы отец и Вера видели меня в эту минуту!.. Я шагнул мимо вахтера туда, где уже была территория завода. Мы прошли несколько метров и остановились. Оркестр перестал играть. Музыканты по одному, по двое стали расходиться и уносить свои инструменты.

— Вот мы и дома! — хихикнули у меня за спиной.

Вначале была такая тишина, что даже не верилось, что мы на заводе. На высоких деревьях распевают-заливаются птицы, на клумбах и газонах полыхают цветы, песчаные дорожки чисты, как в парке.

И только по едва уловимому дрожанию воздуха ощущалось, что здесь гигантский завод.

Невдалеке поднимались тяжелые ребристые краны. Они, как жирафы, опустили вниз головы, будто пристально разглядывали что-то под ногами.

— Гляди! — Женя дернул меня за руку.

Я увидел настоящий океанский лайнер. И сразу понял, что это такое. Те, что плавали днем по нашей Неве, были игрушками по сравнению с этим: будто из одного куска, будто его и не делали, не собирали по частям, а одним ударом — точным и сильным — откололи от огромного стального куска. Вместе с бортами, иллюминаторами, палубами, вместе с рабочими, что медленно сходили на него по широкому стальному трапу.

Это был корабль! Рыжий, некрашеный, он все равно казался красивым — мощным и стройным.

— Типичный людовоз, — сказал Петр Матвеевич будничным голосом. — А там, дальше — лесовоз, мирная продукция завода.

Лесовоз тоже был красивым, но совсем не то, что этот лайнер. Будто деревянный одноэтажный домик рядом с многоэтажным городским.

— Человека можно в лодке возить, а тут видишь, какая махина! — сказал маленький паренек и показал на корабль.

— Человек же не по ручейку плывет, а по океану. Он тебя как шарахнет девятым валом, никакой лодки не отыщешь, — сказал другой маленький паренек, точная копия первого. Я догадался — близнецы.

— Жень, смотри на это чудо природы, — сказал я.

— Та вже бачив, медкомиссию с ними проходыв. Веселые хлопцы.

А Илья Муромец стал объяснять:

— Их двое, а будто один. В разговорах обращаются только друг к другу. Будто разговаривают не двое, а один человек перед зеркалом. Попробуй заговори с ними — лишь посмотрят на тебя и станут продолжать свой разговор.

Заговорить не удалось. Мы вошли в высоченный цех. Здесь собирают корабли. По кускам. И каждый кусок величиной с нормальный вагон. Их сваривают прямо на полу, а затем поднимают краном и устанавливают в нужном месте.

Сияет электросварка, грохочут пневматические молотки, что-то визжит, ухает, бахает, стонет. И среди всего этого грохота, среди громадных кусков корабля — маленькие, почти незаметные люди. Каждый из них будто ни от кого не зависит, делает свое, а получается одно целое — корабль.

Женя повернулся ко мне, и по его губам вижу, как он пытается что-то сказать. Будто нарочно губами шевелит, а ничего не слышно. Смешно получается. Мы однажды со Степкой точно так в школьном хоре пели, когда нас силой заставили его посещать.

— Я ничего не слышу, — сказал я Жене. А он придвигается ко мне, пытается сам услышать, что говорю я. Потом мы оба махнули рукой и рассмеялись.

Да, это была работа! Я даже не догадывался о такой, не представлял, что можно так работать. Мне даже без работы жарко стало… Стоит ли сам корабль такого адского труда?!

Петр Матвеевич показывал куда-то вверх. А оттуда смотрели на нас, махали нам руками рабочие в серо-зеленых брезентовых куртках и в железных касках с черными якорями надо лбом.

Мы вышли из цеха, и я даже глаза закрыл — так неправдоподобно тихо вдруг стало.