— Я только сказал, что мы обменялись… Больше ничего не говорил. Сказал, что обменялись, и все!

Крючок спрыгнул с дерева. Встал перед Борошем. Придвинулся ближе, прямо к самому его лицу.

— Ты только поплакался Аткари, Марку Шкуго, Отто Шюпеку! — Последнее имя почему–то вызвало в нем особый гнев. — Плакался ты Отто Шюпеку или нет? — Ответа он не ждал. Продолжал перечислять имена: — Жаловался Беле Ремете, Пали Хунглину, Адаму Хинглеру, Тачауеру и Беле Ольдалу! И это еще не все! А ведь я, кажется, тебе кое–что обещал. На торжественном закрытии учебного года. Обещал или нет?

— Обещал…

— Помнишь! Так, может, вспомнишь, что я обещал?

— Что мы сочтемся…

— Как это понимать — сочтемся?!

Борош почти по слогам произнес:

— Что ты со мной за это еще… — Тут голос его дрогнул, прервался. Он уныло уставился в землю.

— Что я с тобой еще рассчитаюсь за это! — Крючок сделал резкое движение, будто собираясь закатить Борошу оплеуху. Однако он только спросил: — А вообще чего тебе тут надо? Что ты тут ползаешь?

Борош опустил голову:

— У меня здесь друг живет.

Крючок с неописуемым изумлением воскликнул:

— Друг? У тебя? Здесь? — Он обвел глазами лица ребят. — Среди них?

Никто не шевельнулся, не проронил ни звука. Вокруг каменные, враждебные лица.

— Он живет здесь, в этом доме?

Крючок обвел взглядом окна. Не высунется ли из какого–нибудь окна мальчишка? Друг Бороша?

Никто не высунулся.

В комнате на диване Росита неожиданно обратилась к Арнольду:

— Случайно не вы ли его друг?

— Что вы хотите этим сказать, Росита?

— Просто спрашиваю.

Внизу, в саду, Крючок двинул Бороша в подбородок.

— Знаю, чего тебе здесь надо! Ты за мной подглядываешь! Шпионишь!

— Что ты выдумываешь?

— Ничего я не выдумываю! Я прекрасно знаю, что ты за мной подглядываешь! Шпионишь! Тебе Оливер Погачник велел.

Остальные ребята хором закричали:

— Оливер Погачник! Оливер Погачник!

— Не знаю я никакого Оливера Погачника.

— Очень даже хорошо знаешь! И можешь ему рассказать о том, что сейчас получишь. Ах, извини! Ты не сможешь ему это рассказать. Ты вообще с ним больше не встретишься. Ни с ним, ни с другими. Знаешь, в конце сада есть яма…

Веревка, затянутая на поясе Бороша, снова дернулась. Для верности ребята схватили его еще и за руки, собираясь тащить в конец сада.

— Я сигнала не давал! — вспыхнул Крючок. — Надо еще кое–кого подождать.

Одним прыжком он очутился под верандой. Перемахнул через решетку перил. И прижал лицо к оконному стеклу.

— Чиму! Выходи! Чиму!

Подождал немного. Легонько постучал по стеклу.

— Чиму!

— Сейчас он разобьет окно, — сказал Арнольд.

Крючок умолк. Не стучал. Не кричал. Пристально смотрел на Арнольда. Будто впервые видел. Будто только сейчас обнаружил.

А Арнольд за окном говорил прямо ему в лицо:

— Мы уже имели счастье встречаться! У меня Чиму вы не найдете… Наверное, она пошла в гости к подруге. Или в кино. Откуда мне знать?!

Крючок скорчился у окна. Молчал. Наблюдал. Не спускал глаз с Арнольда. Смотрел на него с мрачным подозрением.

— В чем дело? Что вам от меня угодно?

Крючок тихонько засмеялся. Щелкнул ногтем по стеклу. Это уже явно относилось к Арнольду. И означало: «Мы еще встретимся!» Или что–то в этом роде. Во всяком случае, ничего хорошего это не предвещало.

Крючок отвернулся. В два прыжка очутился внизу, среди остальных ребят. Сорвал с Бороша веревку. Нехотя толкнул разок:

— Мотай отсюда! Слышишь?

А с дивана донесся мрачный голос Арнольда:

— Вот, пожалуйста! Одним врагом больше!

Чиму в джунглях.

Ее затолкнули в темную комнату. Отец схватил бешено лягавшуюся злючку и просто–напросто швырнул ее в темноту.

Только что все сидели в голубом луче телевизора. Три стула у телевизионного экрана. Чиму придвинулась совсем близко, оперлась подбородком о ладонь.

Бушевало море, клонились набок суда. Худые, скуластые лица под капюшонами. Резиновый плащ и наполовину сползший капюшон. Моряк пытается за что–то уцепиться, но волны отбрасывают его на палубу. И, будто куклу, перекатывают с одной стороны палубы на другую.

И тут раздался голос матери:

— Чиму! Не пора ли тебе мыться?

Но Чиму даже не шевельнулась; тогда мать произнесла еще решительнее:

— Мыться, мыться! И спать!

Чиму не дрогнула. Даже бровью не повела.

Отец курил сигару.

Он пускал синеватые кольца дыма в сторону попавшего в шторм судна. Летели кольца дыма, похожие на неуловимые, недосягаемые спасательные пояса.

— Чиму еще не легла спать?

— Зачем ты спрашиваешь? — Мать приподнялась (быть может, хотела броситься в бушующее море!). — Ты же прекрасно видишь, что она здесь. Сидит перед тобой и даже не думает ложиться.

— Китенок! — Чиму на мгновение обернулась. — Сейчас покажут китенка.

— Какой еще китенок? — Отец отложил сигару. — Я не вижу никакого китенка.

— Ждите, ждите китенка! — вздохнула мать.

Отец пристально смотрел на экран.

— Никакого китенка нет. — Неожиданно он вытянул руки и выудил из полумрака Чиму. — Ну, а теперь довольно!

Приподнятая отцом в воздух, Чиму пронзительно верещала:

— Я хочу дождаться китенка!

— Это невыносимо! — Отец поднял Чиму еще выше. — Она всю семью терроризирует!

Будто бы вся семья собралась в этом домашнем кинотеатре. Бабушки с дедушками, прабабушки и прадедушки, прапрародители. Изнуренные, изнемогающие, измученные старики. Дедушка в мятом пиджаке, усыпанном крошками еды, наполовину сполз со стула. «Чиму! — хрипел он. — Чиму!» Прабабушка в черном платье распростерлась на полу, тоже моля о пощаде: «Чиму! О Чиму!»

А Чиму отчаянно болтала ногами в воздухе.

— Не хочу мыться! Не пойду!

Дикторша телевидения, от изумления широко раскрыв глаза, смотрела на эту сцену.

Бушующее море вместе с кораблем уже исчезло. И появилась эта милая барышня с легкой улыбкой. Она заглянула в комнату, как старая знакомая. О семье ей все было известно. Со всеми она была знакома. Однако и ее удивила эта сцена: опрокинутые стулья, в середине комнаты отец с отчаянно барахтающейся Чиму в руках. Сзади — мать с испуганным лицом.

Дикторша даже заговорить не могла. Так ничего и не сказала. Только молча смотрела на вертевшиеся посреди комнаты три фигуры. Потом она мягко улыбнулась:

— Дорогие телезрители! Сейчас в серии «Знаменитые побеги»…

«Знаменитые побеги»! — Чиму еще отчаянней завертелась в воздухе.

— …мы вам покажем фильм «Побег Казановы».

— Только Казановы нам не хватало! — голос мамы.

— Казанова ей понадобился! — голос папы.

— Казанова! Казанова! — душераздирающе завывала Чиму,

Лицо дикторши заволокло печалью. Тонкой пеленой печали. «Милая Чиму, я, конечно, помогла бы тебе, но…»

Нет, тут она ничем не могла помочь.

Чиму втолкнули в другую комнату. В маленькую, темную комнату. Дверь за ней захлопнулась. Чиму бросилась на дверь. Принялась лягать ее. Дергать за ручку.

Дверь слегка приоткрылась. В нее швырнули Арнольда Паскаля.

— Вот тебе компаньон!

Дверь снова захлопнулась.

Арнольд пролетел по комнате. Шлепнулся где–то у окна.

— Привет!

— Погоди–ка! — Чиму протянула руку к выключателю, но не дотянулась.

Арнольд откуда–то из–под окна обнадежил ее:

— Годика через два дотянешься. Могу подождать. Почему бы и нет?

— Не дури, Куку!

В темноте Чиму отправилась в путь по комнате. Она двигалась, опустившись на четвереньки. Ударилась обо что–то. Раздалось возмущенное дребезжание. Что это, буфет? Полки, заставленные фарфором?

Испуганная Чиму некоторое время сидела на корточках.

Из–за радиатора раздался голос Арнольда:

— Это грецкие орехи дребезжат. А в той стороне — лесные! Куда хочешь, туда иди. А мне здесь вполне удобно… Правда, правда! Даже если меня никогда отсюда больше не вытащат, и тогда не страшно.