Аги прикрыла глаза. Улыбаясь, тихо сказала:

«Старый кит… Старый балатонский кит».

Когда она подняла голову, то увидела перед собой отца.

Посреди Балатона на раскрытом и перевернутом зонте плыл доктор киноведения. Он держал ручку зонта, словно руль. И в благодушном настроении колыхался на воде. Похоже, он давно прислушивался к нашему разговору.

«Да, доченька, киты получают удостоверение. Их снабжают справками. Надо все же знать, кто откуда явился. С Ледовитого океана или…»

«Какое еще удостоверение, папа?»

Отец не ответил. Вокруг него появились рыбы. Они весело сновали в воде. Раскрывали рты. Будто прилежные школьники.

«Наверное, они отвечают папе уроки. Как ты думаешь?»

«Скорее, просто беседуют. Сейчас начнется разговор. Большой озерный разговор».

Мы оставили папу с зонтом в кольце рыб. Наша лодка заскользила дальше.

«Можем мы встретиться с семьей У?»

«Весьма вероятно».

С семьей У и в самом деле всегда можно было встретиться. Правда, только летом и только на озере Балатон. Никто никогда не видел на берегу белокурого, уже с сединой, но сохранившего мальчишескую улыбку папу У. Он никогда не появлялся на аллее среди дачников. Бронзово–коричневая мама У тоже загорала на борту «Аквилона II». А оба их сына, должно быть, даже в школу никогда не ходили. Впрочем, Карчи У вечно читал на корабле (пусть никто не посмеет назвать «Аквилон II» лодкой или парусником!). По мнению Карчи У, нигде так хорошо не читается, как на корабле. Он не обращал внимания на девочек, которые иногда там появлялись. На девочек обращал внимание Лаци У. Он вылавливал их из Балатона. Иначе откуда бы им взяться на корабле? Девочки загорали, готовили обед, пели, мазали кремом для загара спину мамы У, растирали плечи и ноги Карчи У. Карчи У никогда не поднимал головы от книги, никогда не знал, кто трет ему плечи и ноги. Потом девочки вдруг исчезали с корабля. Бросались в воду и исчезали. Однажды папа У сам сбросил одну девочку в Балатон. Во время завтрака она раздавила помидор. И помидорным соком безобразно забрызгала всю палубу. Папа У, благодушно улыбаясь, подошел к девочке.

«Барышня, мне бы следовало привязать вас к стеньге. Но я не люблю применять столь жестокие меры».

Он схватил девочку и бросил ее в воду.

Катаясь на лодке с моей маленькой приятельницей, мы обо всем этом вспоминали. О семье У, об «Аквилоне II». Гадали о том, что произошло бы, если однажды зимой мальчики У позвонили бы в дверь на улице Ипар. Карчи У и Лаци У.

«Я просто лопнула бы от изумления! — Аги рассмеялась. Потом стала серьезной. — Знать бы, где на них папа наткнулся?»

«Здесь, на Балатоне. А может, еще раньше и вовсе не на Балатоне».

«Что ты имеешь в виду, Арнольд Паскаль?»

Мне был хорошо знаком этот подозрительный взгляд: «Ты что опять придумал, Арнольд Паскаль? Думаешь, я не знаю, какой ты отчаянный проказник?»

А я ведь никогда ничего не придумываю. Правда, правда! Я еще никогда ничего не выдумал.

«Разве ты не знаешь, что твой отец когда–то был моряком?»

«Мой папа? Моряком?»

«Он мог бы дослужиться и до старшего помощника капитана. Он хорошо знал море, изучил направления всех ветров, прекрасно знал своих людей. Да, я думаю, никто так не знал свой экипаж, как твой отец».

«А ты откуда знаешь? Он рассказывал? Тебе рассказывал?»

«Мне и рассказывать не нужно. Мы с ним никогда не служили на одном судне, но все же кое–что о нем я знал. Мы, моряки, народ такой — все друг о друге знаем».

«Вы, моряки?»

«Твой отец, я и капитан У. Теперь могу признаться, что мы трое знакомы еще со времен службы на море. Капитан У почему–то вечно попадал в шторм. Он был отважен, но действовал необдуманно. Принимал решения в один миг. Иногда ему везло, а порой… С твоим отцом дело обстояло иначе. Твой отец — воплощение надежности. Он был старшим офицером, с ним всегда советовались, его мнением интересовались. Твой отец умел оценивать положение. Если бы в том порту он не закатился в кино…»

«Закатился в кино?»

«Да, закатился в кино и там застрял. Он, олицетворение надежности, просто–напросто позабыл о своем корабле! Сидел в темной дыре, уставившись на экран. Знаешь, потом твоего отца привлекли к ответственности и он не смог избежать военного трибунала».

«Что ты говоришь, Арнольд!» — Аги вскочила. И чуть не плюхнулась в Балатон.

«Сядь, сядь! В конце концов твоего отца не приговорили к расстрелу. Даже не стали публично лишать офицерских регалий. Ограничились тем, что он сам подал в отставку. Должен признаться, это беспримерная мягкость! Даже если учитывать бесспорные заслуги твоего отца. — Я наклонился ближе к Аги. — И здесь не обошлось без капитана У. Он выступил в защиту твоего отца. И это сыграло большую роль в вынесении мягкого приговора».

«Очень благородно со стороны капитана У!»

«Благородно? Мало сказать, благородно! Капитан У рисковал своей офицерской честью!»

Аги задумчиво протянула:

«Капитан У… Капитан У… Интересно, где он сейчас, капитан У? Арнольд, гляди–ка!»

В саду загорала Ютка Кадар. Рядом с ней стояла блестящая, бархатистая, черная лошадь.

«Цыганочка, — сказала Аги. — На ней Ютка учится ездить верхом. Но она никогда не научится, потому что Цыганочка постоянно ее сбрасывает. Однажды Ютка даже руку себе сломала. А теперь они вместе отдыхают. Ютка никогда не могла расстаться с Цыганочкой, но все–таки отдыхать вместе с лошадью…»

Да, они отдыхали вместе. Ютка Кадар и Цыганочка. Ютка загорала в шезлонге возле каменных ступенек веранды. На ступеньке — масло и крем для загара. Пустая бутылка из–под кока–колы, стакан. На земле разбросаны открытки с видами.

Цыганочка с кротким упреком качала головой. Как можно так комкать открытки! Кстати, я и сам бы охотно посмотрел их. Но разве кто–нибудь об этом подумал?!

Ютка Кадар вообще ни о чем не думала. Она загорала.

Сад раскинулся на самом берегу Балатона, почти сползая в воду. И всюду в зеркале Балатона отражались сады. Маленькие домики, казалось, поднимались из глубины озера.

В соседнем саду, возле изгороди, — Петер Панцел. Он сонно моргал глазами. Зевал.

«Петер! Петер Панцел!» Аги помахала ему рукой.

Петер не ответил. Уставился, правда, на нашу лодку, но так, будто никогда прежде не был с нами знаком.

«А с ним что случилось?»

«Что на него внимание обращать!»

Из ворот одной виллы вышли беловолосые тетя и дядя. На тете было темное платье и шляпа с широкими полями. Дядя в светло–коричневом пиджаке и соломенной шляпе. Он тщательно запер калитку. Положил ключ в карман. Подал тете руку. И они направились к озеру.

«Дядя Бикич и тетя Бикич, — сказала Аги. — Раньше мы у них снимали дачу».

Дядя Бикич и тетя Бикич медленно, не спеша вошли в Балатон. Сначала исчез невысокий дядя Бикич. Тетя Бикич в своей шляпе с широкими полями была похожа на шаткий торшер. Она огляделась слегка удивленно. Поправила браслет. И тоже погрузилась в воду. Две шляпы на водах озера. Две весело колышущиеся шляпы.

Аги обратилась ко мне:

«Арнольд, что с ними?»

«А, ничего особенного! Просто переселились на дно озера».

«Аквилон–второй!» — воскликнула Аги. — Смотри, вот «Аквилон–второй»!»

«Аквилон II» с белыми парусами, слегка накрененными набок, приближался к нам. Он не боялся погрузиться в воду. В крайнем случае вода вымоет палубу. Накроет стоящего у мачты капитана У, загорающую маму У, Карчи У и Лаци У. Не исключено, что вся семья У на мгновение погрузится под воду. Но этого никто не увидит. Не говоря уж о том, что это никого не испугает.

Лаци У сидел на корточках на носу корабля. Заметив нашу лодку, он встал, помахал рукой:

«Аги! Арнольд! Я набираю новый экипаж!»

Я не совсем понял, для чего нужно набирать новый экипаж. Разве на корабле поднялся бунт? Кто же тогда взбунтовался? Мама У? Но почему? Почему она взбунтовалась? Или Карчи У вдруг выбросил в воду книгу? «На этой ветхой лодчонке и читать стало нельзя!»