Итак, под видом аэродромной войны мы стянули вокруг Минска значительную группировку наших войск и 15го января решительным штурмом взяли город. До этого в течение трех дней в город просачивались штурмовые группы и размещались по схронам, подготовленным нашими подпольщиками. Утром 15го они вышли из схронов и начали отстрел фашистов — сначала с оружием из глушителей, а затем, после начала заполошной стрельбы, уже не таясь стали бить фашистов наотмашь. Напали на узловые точки города, частью уничтожили в них немцев, а частью блокировали. Одновременно с внешнего кольца пошли штурмовые группы — тихо, без артиллерийской подготовки, они подбирались к немецким позициям, войска на которых часть были отвлечены на стрельбу в городе, а частью уже и снимались, чтобы войти в него. Поэтому многие позиции были застигнуты со спущенными штанами и там прошла массовая зачистка. Наши орудия и танки начинали стрелять из леса только если не удавалось застать врасплох — тогда обнаруженные огневые точки давились артиллерийским и минометным огнем, пока наши группы не заходили им во фланг и окончательно их гасили. Координация действий выполнялась массовым применением переносных раций, которые были у каждой группы минимум в двух экземплярах, а если те разбивались — ракетницами — красным указывали куда бить, зеленым — закончить огонь.

За полдня все было кончено, и еще три дня велась тщательная зачистка. В городе было освобождено 100 тысяч советских граждан, около 20 тысяч наших военнопленных, уничтожено — убито или взято в плен — около пяти тысяч фашистов и их пособников. Продовольственных запасов на захваченных складах нам хватит на полтора месяца, также нам досталось теплой одежды и обуви на тридцать тысяч человек — немцы еще не успели передать их в свои войска — пусть померзнут подольше.

Немцы узнали о захвате Минска только днем 17го — мы глушили их радиостанции, прервали проводную связь и плотной сетью заслонов перехватывали всех связников и группы, двигавшиеся на восток. Но часть смогла проскользнуть, и когда дошла, немцы стали снимать части с фронта и резервы и чтобы отправить на запад и вернуть себе город. За это время мы переодели часть наших батальонов в немецкую форму, под видом немецких войск пошли и практически без потерь, уже к вечеру 16го взяли Молодечно в семидесяти километрах на северо-запад от Минска, Борисов — в семидесяти на северо-восток, Могилев — в двухстах километрах на восток и Бобруйск — в ста семидесяти километрах на юго-восток, образовав вокруг Минска выступающий на восток огромный клин, в котором можно будет удобно маневрировать по внутренним коммуникациям в предстоящих оборонительных боях. А минский УР будет нашей твердыней.

Затем эти же части рассыпались вокруг этих городов и зачистили мелкие населенные пункты, одновременно эвакуируя гражданское население и вывозя склады, прежде всего — продовольствие — нас стало уже почти три миллиона и вопросы еды были чуть ли не на первом месте после борьбы с немцами.

Тем временем наши танковые батальоны рывком прошли по основным дорогам дальше на восток, под прикрытием бойцов в немецкой форме взяли мосты и двигались вперед до встречи с немецкими частями, которые те спешно снимали с восточного фронта и такими же героическими маршами отправляли на рухнувший запад. Первые немецкие колонны были расстреляны в кратких встречных боях на марше — огонь из зениток вдоль колонны в первые же минуты выкашивал до половины личного состава, а их танки ничего не могли противопоставить нашим САУ, кроме как закупорить на время дорогу своими дымящими тушками. Продвинувшись на сто километров на восток от Днепра, батальоны начинали готовить позиции для засад — тыловым частям надо было дать время чтобы утащить к нам захваченные трофеи и пленных. Поэтому последующие две-три немецкие колонны также уничтожались на марше — полностью или частично, но последние все-равно не могли двигаться дальше. А нам ведь надо было уже отходить — усиливался натиск немецкой авиации. Несмотря на то, что мы стянули к полосе прорыва все наши ВВС и поначалу имели господство в воздухе, уже на третий день оно от нас ушло — весовые категории были несопоставимы. Поэтому мы медленно, с арьергардными засадными боями, покатились назад, утаскивая с собой что только можно — трофейное оружие и технику, боеприпасы, запасы еды и обмундирования, немецких пленных, советских граждан. Попутно взрывали все мосты, закладывали фугасы, оставляли снайперские и минометные засады. Повторялась та же ситуация, что была в боях на Припяти буквально два месяца назад — немецкая машина двигалась через пластилин нашей мобильной обороны и никак не могла разогнаться. Только все происходило в гораздо больших масштабах — тогда на нас двинули не более двух дивизий, здесь же их шло не менее десяти, и каждый такой стальной удав оставлял на дороге кровавые и стальные ошметки — там автомобиль с пробитым радиатором, там — обгорелый танк, подорвавшийся на управляемом фугасе, там — вообще цепочку грузовиков и трупов на обочине, попавших под краткий минометный обстрел. Но они шли. Теряли людей на переправах от мин и огня, но шли. Их бы упорство да в мирных целях. К 20му января они дошли до наших опорных пунктов на правом берегу Днепра, которые все это время яростно обустраивали сотни тысяч человек. Дошли и встали. Штурмовую авиацию мы как могли сдерживали зенитным огнем и истребителями, попытки танков пойти в атаку прерывались нашими ПТО и САУ, выползающими из укрытий в самый неподходящий момент, а пехота нарывалась на фланкирующий огонь из множества ДОТов. Немцы не смогли сразу подтянуть тяжелую артиллерию — именно их колонны были главной целью диверсантов и штурмовых У-2. К 23му января на нашем фронте скопилось немало немецких войск, и тут ударил основной фронт. Прорвав оборону в пяти местах, части Красной Армии устремились конно-механизированными группами в образовавшиеся бреши и ломанулись к Смоленску. И тут немцев снова застали со спущенными штанами, только уже в более грандиозном масштабе. Они наконец почувствовали, что это значит — воевать без оперативной связи — наши глушилки гасили все их радиопередачи, вестовыми быстро сообщать не получалось, с учетом насыщенности местности нашими ДРГ и партизанами, а проводную связь еще надо протянуть и после этого охранять. Оставались самолеты, но их к каждому полку и батальону не поставишь.

Махина, которая надвигалась на нас, стала разворачивать свою тушу в обратную сторону. Оставляя тяжелую технику, склады, она выдиралась из нашего капкана с кровавыми ошметками, но все-таки успела. За Смоленск разгорелись сильные бои — первую линию обороны наши войска смогли проломить на третий день наступления, но потом в город стали входить вернувшиеся немецкие части и наши смогли захватить только несколько окраин. А потом начали откатываться — с юга и севера немцами были переброшены несколько танковых дивизий, которые взломали еще неустоявшуюся оборону и пошли отрезать клиньями наши прорвавшиеся войска, а сверху утюжить их пикировщиками. Теперь уже наши стали спешно отступать, теряя технику и людей. Мы уже не могли помочь большим наступлением — дороги и переправы были разрушены либо защищены сильными заслонами. Единственное что смогли сделать — закинуть самолетами на магистральные железные дороги Прибалтики три десятка ДРГ, которые на неделю парализовали движение. Потом немцы бросили в леса пехотную дивизию и наши ДРГ, кто остался в живых, пришлось эвакуировать. В итоге, опрокинув наступавшие части Красной Армии, немцы сами перешли в наступление и к середине февраля захватили на юге — Брянск, на севере — Новгород и на востоке — Ржев, а также снова вернули себе Вязьму — короткое плечо между восточным и белорусским фронтами позволило немцам быстро сманеврировать и остановить не только нас, но и наступление с востока. В маневре крупными силами они все еще были значительно сильнее нас. Мясорубка снова временно затихла, все начали окапываться, затягивать раны и копить запасы.

За это время мы восстановили минский УР и построили УРы вокруг городов оборонительного клина и опорные пункты на перекрестках дорог. Наши дорожные роты проложили десятки километров лесных дорог и путей, по которым можно было скрытно от авиации перебрасывать войска. Также построили пятнадцать лесных аэродромов с хорошо укрытыми складами, капонирами, дотами охраны и зениток — и на вырост, и в качестве резервных. Минск мы отдавать больше не собирались.