— Это мы на даче…

Снимку, если я верить надпечатанной дате, было около пяти лет. «Мама, отчим, я — счастливая семья». На фоне дома, в котором сейчас гнездились псевдо-евангелисты (а может, и не «псевдо», еще не решил), стояли три человека — сама Вера Павловна; ее сын опять же в свитере и в пятнистых брюках, с чуть более уже густой бородой; и улыбающийся благообразный флотоводец в характерном кителе без значков… Между домом и сараем была навалена огромная куча грунта.

— А это как раз отвал из того самого подпола, — сказала тетушка, когда мой палец уперся в эту кучу. Гена потом заделал дыру снаружи, и в подпол стало возможным попасть только из коридора. Там спуск под лестницей, которая наверх ведет.

Я знал точно, что никакого спуска там не было. По крайней мере, ничего подобного там не видел.

— … Вот это, кажется, те самые его друзья-археологи, — сказала Вера Павловна, перелистнув несколько страниц и указала на фото, которое просто было вложено между листами.

Кто-то запечатлел Геннадия на перроне вокзала. Возле вагона стоял он сам: все та же борода, торчащий ворот свитера из-под пуховика (дело зимой было) и камуфляжные штаны. Вот только если эти двое, сидящие на корточках, археологи — то я, извините, шериф Ноттингемский. То есть, может быть, они и археологи. Но только те, кого называют «черными копателями». Удивительно, что они согласились фотографироваться. Но, может быть, они просто не знали, что их фотографируют? По крайней мере, в объектив не смотрел ни один из троих… Вернее, из четверых. Рядом с Геннадием стоял еще один человек, неизвестный широкоплечий мужчина приличного роста. Снят он был со спины, со сложенными за спиной руками. Еще один археолог? Да еще с какой-то татуировкой на правом запястье… Тот зимний день, значит, не сильно холодный была, раз без перчаток.

— Это тоже их сотрудник? — Таня и сама заинтересовалась, ткнула пальцем в спину.

— Танечка, ну откуда ж мне знать, кто это?

— А фото кто сделал? И когда примерно?

— В прошлом году, в ноябре, скорее всего. Вот тогда он и уехал. А уж кто сделал — ну, когда «эта» приходила в феврале пообщаться, спрашивала, нет ли от Гены вестей… Показала она мне это фото прямо на фотоаппарате. Я пообещала ей сразу же сказать, как только Гена объявится, если она мне это фото распечатает. Сделала, занесла потом… Уж так и этак выспрашивала, не появлялся ли, не звонил ли?.. А Гена и фотографироваться не любил никогда особо. Хорошо, хоть есть теперь какое-то фото из недавнего времени…

— Кстати, а фото с его семьей вообще нет здесь, — сказал я.

— С какой семьей? — очень сухо спросила Вера Павловна. — С «этой», что ли? Какая там «семья»! Вот не захотел он на хорошей девушке жениться, Галочка, с которой они в аспирантуре учились, такая славная была, с ней и поговорить всегда так хорошо было, почему ж Гена выбрал «эту» — не знаю… Да и внуков не дождалась я от них… Мне даже и снимки-то с ней держать у себя не хочется совсем… А, ну вот она… Просто фото хорошее, тут Толя еще… Последняя фотография с ним…

На фото были запечатлены трое. Адмирал здесь выглядел значительно хуже, чем на снимке пятилетней давности. Отощавший, сутулый, он сидел на скамейке где-то в саду или сквере, держа в руке трость, и угрюмо глядел в объектив. Больничный парк? Возможно, да. Анатолий Сергеевич находился слева. В центре сидел Геннадий, а справа…

— Это же Эльвира, — потрясенно сказала Таня.

— Ну да. Эльвира, — подтвердила Вера Павловна. — Жена Гены.

— Чем дальше в лес, тем толще партизаны, — сказал я, когда мы возвращались домой.

— Это уж действительно. — Таня выглядела ошеломленной. — У меня тоже в голове все перепуталось.

— Она ведь всегда говорила про Павла как про своего мужа, и у нас в отделе ее знали как Столярову, его жену, — продолжила Таня. — Может, и другим она так же представлялась. А может быть, она даже и действительно замуж за него вышла.

— Но ты ведь ее настоящую фамилию не знаешь? — спросил я.

— Откуда? Она в другом отделе работает, на другом этаже даже, я что — пошла бы к ее начальству или к персональшикам, спрашивать, настоящая ли фамилия у сотрудницы?

— Но она все равно рисковала. Кто-то мог случайно проговориться. Шило в мешке не утаишь.

— Какое-то время да. Значит, ей было нужно только одно — найти Геннадия.

— Что-то я не помню, чтобы она его искала…

— Ну ты же с ней не общался так, как я. Я вот сейчас припоминаю, что она почти в каждой беседе так или иначе подводила разговор к тому, что слышала про какие-то успехи Геннадия. Как-то хитро, потихоньку, но пыталась узнать, известно ли мне про него хоть что-то… И тебе просила ничего не говорить, типа мы секретничаем… Я, конечно, сказала ей, что если его и видела, то лишь в дошкольные годы, что мы не общаемся, и что я вообще не знаю, где он обитает… После этого, кстати, я заметила, что интерес у Эльвиры ко мне стал немного пропадать… Вот ведь плутовка, а? Я-то думала…

Таня замолчала.

— Во-от, — сказал я, не отрывая взгляда от дороги. — Не слушаешь ты меня, а в какой раз уже тебя пытаются использовать всякие шарлатанки! И ты даже мне ничего не рассказала о том, что именно Эльвира у тебя выпытывала. Мне она сразу не понравилась, я тебе это сколько раз говорил, а ты только спорила!

Таня насупилась. Принять позу обиженной невинности ей было трудно, поскольку машина ощутимо подпрыгивала и раскачивалась — дороги-с…

— Ясно, что твой кузен, — сказал я, — интересовал еще и Павла. Как бы даже не больше, чем Эльвиру. Зачем и почему — это он уже вряд ли скажет. Наверное, он что-то где-то раскопал, и за ним начали охотиться. Нашел золотой шлем Мамая, или что-то в этом роде.

— Очень похоже, что так. И работал к тому же с «черными археологами», если я правильно понимаю. Но значит ли это, что он раскопал нечто только совсем недавно? А до этого ему не везло?

— Эльвира когда устроилась к вам на работу?

— Да уж месяца три-четыре, если не врет… Но я и раньше в коридорах ее встречала, еще до того, как она стала меня приглашать на собрания и беседы… А американцы твои когда в Сибирь приехали?

— Откуда я знаю… Но думаю, не слишком давно. Месяц… Два, может быть… Нет, не знаю. Не хочу гадать. Но я тоже начинаю думать, что они не просто так на нашу дачу нацелились. Что-то там есть.

— Или уже нет.

— Не исключено. Так что никаких случайностей. Все закономерно. Геннадий что-то нарыл и решил за лучшее исчезнуть. Павел и Эльвира скооперировались и взялись за тебя. А американцы поселились на даче…

— Неплохо бы там пошарить, — заметила Таня. — В подполе.

— Как ты это сейчас сделаешь? У нас же эти миссионеры постоянно торчат. Уж кто-то один из них постоянно на месте.

— И еще есть люди, которые убили Павла. И которые приставали к тебе. Помнишь?

— Да помню… Нет, с ними связываться немыслимо. А вот на даче можно будет покопаться, но надо заранее подумать, как выманить оттуда обоих миссионеров, пока третий куда-то уехал…

Таня согласилась, что надо хотя бы дождаться, когда они куда-нибудь отправятся. Ведь они же наверняка выбираются куда-нибудь хотя бы иногда?

— Выбираются, конечно. Вот, когда мы Артема слотошили… — Я прикусил язык, но было уже поздно.

— А? Что? Чем это ты там с ними занимаешься?

С большой неохотой я изложил историю про поимку и допрос Артема. Татьяна внимательно ее выслушала и назвала меня кретином. Я спорить не стал. Но и соглашаться — тоже. Хотя бы потому, что про историю с неосторожным убийством гоблина у меня хватило ума промолчать. Такие вещи, знаете, даже самым близким людям лучше не рассказывать. Поэтому я быстро свернул на другую тему:

— С американцами решим чуть позже. Знаешь, что надо сделать? Нам надо найти этого Кунцева. Начальника Геннадия.

— Научного руководителя?

— Ну конечно. По крайней мере, мы сможем узнать, над чем он работал на самом деле.

— Можно заняться им хоть сейчас. Поехали в институт!