— Смесители — сорок штук, кафель — два ящика, — считает он.
Дробанюк подходит поближе, надеясь, что тот обратит на него внимание. Затем, улучив благоприятный момент, наклоняется поближе и негромко, но со значением произносит:
— Я от Резо Спиридоновича.
И подает Семикопытному руку.
Тот, едва скользнув по нему взглядом, в ответ протягивает свою — пренебрежительно вялую. Дробанюк с подобострастием долго трясет ее.
— Нужен импортный унитаз. Голубой. То есть санузел целиком.
— Обои — два рулона, — невозмутимо продолжает считать Семикопытный. — Гвозди — пять ящиков…
— В накладе, само собой, не останетесь, — робко намекает Дробанюк.
Не поворачивая к нему головы, Семикопытный бросает:
— Отпущу товар, потом.
Дробанюк поспешно кивает в ответ, всем своим видом показывая, что он человек с понятием, соображает, что к чему. Ждать приходится долго — фургон кажется бездонным, грузчики несут товар и несут. Дробанюк переминается с ноги на ногу, чувствуя себя в унизительной роли назойливого просителя. Наконец автофургон отъезжает, и Семикопытный поворачивается к нему.
— Э-э, забыл — что нада?
— Санузел, — напоминает Дробанюк. — Импортный, желательно голубой.
— Не-е, — решительным жестом отмахивается Семикопытный. — Их уже полгода не поступало.
Дробанюк растерянно моргает:
— Как?.. Мне же Резо Спиридонович сказал, что…
— Да что вы все — Резо Спиридонович, Резо Спиридонович! — взрывается Семикопытный. — Если их нету, так нету!
Внутри у Дробанюка все обрывается. Широкое лицо его бледнеет и покрывается красными пятнами. В это время подъезжает другой автофургон, и грузчики начинают напихивать его товаром.
— Шпингалеты — восемьдесят штук, плитка пластмассовая — триста, — опять начинает вести учет Семикопытный. — Отвертки…
— Я хорошо заплачу, — умоляюще говорит Дробанюк, наклонившись поближе, к самому уху.
— Черенки к лопатам — сто, веники — пятьдесят…
— Может, все-таки найдется? — продолжает канючить Дробанюк.
Семикопытный в сердцах сплевывает: надоело! Потом кричит кому-то в глубь отсека:
— Гришка! Посмотри там, в углу, остался хоть один унитаз? Ну, из этих, голубых…
Дробанюк весь сжимается в невероятном напряжении: вдруг повезет? Через несколько минут появляется Гришка — лупоглазый малый с усиками и разводит руками: нету, мол.
— А ты под линолеумом смотрел? — смеряет его хмурым взглядом Семикопытный. И властно цедит — Пойди пошарь.
Дробанюку кажется, что прошла вечность, пока Гришка проверяет, есть ли под линолеумом унитазы.
— Есть там один, который с демонстрационного зала, — объясняет он Семикопытному, и сердце у Дробанюка в счастливом предчувствии екает.
— Глазелки пошире разувать надо! — отчитывает Гришку Семикопытный. Потом оборачивается к Дробанюку — Твое счастье, что один выставочный завалялся. Только он без упаковки, учти.
— Какая разница! — поспешно заверяет Дробанюк. — Как-нибудь доставим.
— Гришка, выдай, — приказывает Семикопытный пучеглазому малому. И переводит взгляд на Дробанюка — С ним рассчитаешься.
— Большое спасибо! — горячо благодарит его Дробанюк, но руку подать не отваживается, остерегаясь пренебрежительности. Он торопливо семенит вслед за Гришкой в глубь отсека и за громадной кипой рулонов линолеума натыкается жадными глазами на свою голубую мечту. Унитаз и сливной бачок действительно производят впечатление отделкой и цветом.
— Берете? — нетерпеливо спрашивает пучеглазый и называет цену. Сумма солидная, но Дробанюк отсчитывает деньги без сожаления: вещь стоит того. А сверх положенной суммы протягивает Гришке десятку.
— Добавь еще червонец, дядя, — по-деловому говорит тот. — У нас такса…
— Да? — наивно спрашивает Дробанюк.
— Думаешь — дорого? — иронически хмыкает пучеглазый. — Так ведь вещь какая! На таком стульчике посидеть — одно удовольствие.
— Конечно, конечно, — торопливо соглашается Дробанюк, доставая еще десятку.
— Давай вынесем к выходу, — предлагает пучеглазый. — Я помогу.
Они тащат бачок и унитаз мимо Семикопытного, но тот даже не поворачивает головы в их сторону.
На улице Дробанюк берет сначала бачок и несет к проходной. Вахтер пропускает его беспрепятственно: он предупрежден.
Наступает очередь унитаза, и Дробанюк взваливает его на плечи, чувствуя, как загораются щеки: такой груз таскать не очень приятное занятие. Поэтому Дробанюк припускает едва не трусцой — чем быстрее, тем лучше. И вдруг возле самой проходной его окликают:
— Константин Павлович?
Голос женский, знакомый.
Дробанюк, будто не расслышав, старается прошмыгнуть мимо, но голос повторяет удивленно:
— Константин Павлович, это ты?
Дробанюк зыркает из-под унитаза: так и есть, плановичка из их треста Козловская, за которой он при случае любит приударить, хотя их отношения и не выходят за рамки простого флирта. Козловская стоит и удивленно смотрит на него.
— Вот не думала встретить здесь! — говорит она и переводит взгляд вверх.
— Фонды вот… выбиваем, — лепечет Дробанюк, готовый от стыда провалиться сквозь землю.
— О-о! — доходит до плановички вся щекотливость ситуации, и она, не сдержавшись, прыскает в кулак.
— Помогаем товарищам, чем можно, — продолжает растерянно бормотать Дробанюк.
— Пока! — И Козловская, быстро уходя, машет ему рукой.
А Дробанюк стоит, придавленный не унитазом, а чем-то пылающе-горячим, что прожигает его сейчас до пят. Затем срывается с места и трусцой устремляется через проходную к «Москвичку». Федя с готовностью подхватывает груз и бережно укладывает его на заднее сиденье. Дробанюк усаживается рядом, чтобы придерживать во время езды. Сердце его гулко бухает, сотрясая все тело, с раскрасневшейся физиономии ручьями льет пот. На Федины вопросы он отвечает невпопад — все сейчас заслоняет удивленное лицо плановички…
Через час он отмыкает свою квартиру, вводя за собой двух мастеровых из бригады Еремчикова. Потрясение от встречи с плановичкой за это время уже почти сгладилось, и Дробанюк все увереннее входит в заранее заготовленную роль.
— Ничего вешалочка, — с удивлением покачивает он головой в прихожей, будто впервые попал сюда.
— Заделано на совесть, — соглашается один из мастеровых.
— Ладно, не будем шнырять по чужой квартире. Неприлично это, — строго говорит Дробанюк. — Наше дело — как можно скорее заменить санузел. Корчуем старье, ребята…
Мастеровые принимаются за работу, а Дробанюк то и дело поторапливает их.
— Вынести б надо, — подсказывает он мастеровым, когда те, сняв санузел, ставят его в прихожей. Потом решительным взмахом руки отвергает свой же совет — A-а, еще чего не хватало! Сами вынесут, не слиняют…
Приходит черед устанавливать новое оборудование, и теперь Дробанюк, контролируя каждое движение мастеровых, призывает их не спешить. Но вот унитаз и сливной бачок на месте, и он, придирчиво щуря глаз, осматривает, словно контролер, сделанное.
— А ничего! — небрежно роняет он. — Не туалет, а комната отдыха. — И торопливо спохватывается — Ладно, убегаем, пока хозяева не нагрянули. Не то еще придерутся к чему-либо.
— Не придерутся, — отвечают те. — Комната отдыха что надо — выходить не захочется…
Отправив с Федей мастеровых, Дробанюк первым делом забегает в туалет, чтобы полюбоваться новой обстановкой. Работа действительно сделана на совесть, унитаз и бачок сияют заманчивым голубым светом. Удовлетворенный Дробанюк звонит жене и с нетерпением ждет ее, чтобы похвастаться обновой. А когда появляется Зинаида Куприяновна, он распахивает дверь опять настежь — вот! Жена в изумлении ахает. Дробанюк бросается к бачку и демонстрирует его работу: вода проливается с каким-то музыкальным журчанием. Глаза у Зинаиды Куприяновны возбужденно блестят — какая прелесть…
В субботу, при гостях, Дробанюк следит за каждым, кто посещает санузел. Горделивым взглядом встречая вышедших оттуда, он заинтересованно всматривается в лица — впечатлило ли?.. Почетного гостя, Василия Васильевича, грузного мужчину с двойным подбородком и властным взглядом, Дробанюк опекает особо. Еще принимая у него пальто, он будто невзначай обронил ему: «Туалет здесь, если что…» Дробанюк боится проронить тот миг, когда Василий Васильевич пожелает открыть дверь обновленного санузла. Увы — проходит немало времени, а почетный гость намерения посетить заветное место не изъявляет, и Дробанюк уже начинает бояться, не упустит ли тот свою возможность.