- Это для тебя так важно? Обещаю, – приятно поразилась я, вынимая из мягкой подстилки украшение. Он хочет, чтобы я всегда ходила в его подарке? Черт, да в нем живет романтик и… собственник? Я опустила напрягшиеся брови. И льстит и подозрительно одновременно. – Застегни на мне сам.

Я протянула ему золотую шиншиллу, хотя стояла в пижаме, и пристегивать надо было к простой хлопковой рубашке.

- Ну, в ванную с собой можешь не тащить, - пробормотал он, пригнувшись и прищурившись, чтобы застегнуть на воротнике замок броши. Вытащил уже, видимо, линзы. – Не манту, конечно, но мочить не надо.

- А то металл окислится? – предположила я, хотя вроде как что-то слышала о том, что золоту от воды ничего не бывает. Разве что это подделка с позолотой? В самом деле, не станет же он на меня большие деньги тратить.

- Нет, шиншилла захлебнется и коротнет, – тщательно пристроив побрякушку на мне, оглядел её Химчан, будто она что-то должна была ему сказать.

- Коротнет? – не поняла я, наслаждаясь его таким близким присутствием рядом с собой.

- Шучу. – Ах, ну да, всегда стоило помнить, что отсутствие улыбки – это не показатель серьёзности у этого Крутого мужика. Он вполне мог быть сейчас в веселом расположении духа.

- Хим, - он хотел отойти, но я поймала его за кисть. Посмотрев вокруг себя, словно за нами шпионили, он, превозмогая желание вырваться, остановился и замер. – Я тоже хочу сделать тебе подарок, но что я могу? Ты же…

- Мне ничего не нужно взамен! – с тихим рыком проворчал он, не столько злясь, сколько устав от повторений.

- Нет, ты не понимаешь! – я потянула его на себя. Он не поддался. – Сколько раз говорить, что меня унижает это? Я не привыкла получать, ничего не давая взамен. Либо возьми что-то, либо ничего не дари мне! А дать я могу только одно, и ты знаешь что!

- И ты знаешь, что я это не возьму. – подняв мою руку под свой взор, он посмотрел на неё, очень маленькую в его ладони. – Нет, ты мне не противна, я не презираю тебя и не испытываю отвращения, скорее я начну его испытывать к себе, если займусь сексом с такой крохотной несовершеннолетней девочкой, да ещё какими-то изощренными методами.

- Этот пункт вычеркиваем, – я вырвала свою руку и, наперев на него, прижала его к двери комнаты спиной, положив свои ладони на грудь. – Я займусь с тобой обычным, нормальным сексом! Так тебе будет проще?

- А… - сглотнув ком в горле, Химчан положил руки на мои плечи, придерживая, чтобы я не полезла за дальнейшим. – Как же твой парень? Ты же ему верность хранишь…

- И буду хранить дальше, но тебе я дам это, только скажи, что ты хочешь, что я тебе нравлюсь! Иначе я не понимаю, зачем ты всё это делаешь? Если ты скажешь о жалости, то я возненавижу тебя! Только посмей!

- Шилла! – Химчан в упор смотрел на меня своим близоруким прищуром и медленно водил головой из стороны в сторону. – Лучше ненавидь меня. Да, так будет правильнее. Не подбивай меня на интимные отношения с тобой! Я хочу быть лучше, но если моя положительность втягивает тебя в темные дела и заставляет рисковать собой – я буду плохим, чтобы не вызывать никаких желаний. Если это отвернет твои симпатии от меня, то слушай: я делаю это из жалости!

Я размахнулась и ударила его по лицу, стиснув зубы. Это было больно. Нет, не ему от пощечины, а мне от его слов. Почему он так настойчиво отвергает меня? Пихнув его в грудь и стукнув ногой по коленке, я затопала, отойдя.

- Почему, почему?! – слез он моих не дождется. Никто не дождется. Я схватилась за брошь, собираясь сорвать её, но он быстро приблизился и положил свою руку поверх моей.

- Ты обещала никогда не снимать. Разве слово Шиллы не закон? – зыркнув на него с обещанной помимо этого ненавистью, я разомкнула пальцы.

- Хорошо, но тогда немедленно отвези меня на работу! Я не останусь ни на минуту в доме, где меня принимают за приживалку и оборванку, где унижают моё достоинство! У меня есть гордость, хочется тебе этого или нет! – прокричала я ему в лицо и принялась, при нем, снимать с себя пижаму, чтобы одеться в свои вещи. Сдернув с себя рубашку и штаны, я осталась в одних стрингах и взялась за перестегивание броши на блузку, которую собиралась натянуть. Пыхтя и злобно дергаясь, я бросила взгляд через плечо. Химчан стоял, как святой Себастьян у столба, пронзенный стрелами. Явно пригвожденный видимой картиной, на лице он изображал святую муку. Его плохо видящие глаза всё же были не слепыми, и едва ли не голую девушку он различить был в силах. – Что пялишься? Сам отказался! Вот и жалей, давай, дальше. Себя, правой рукой.

Я склонилась над стулом в поиске колготок и только заметила, что они упали под него, как почувствовала хватку на плечах, и резкое движение вертушкой отбросило меня на кровать. Тряхнув головой, я уставилась на Химчана, дрожащего, но забравшегося следом. Его губы что-то шептали и, мне показалось, что это было что-то вроде молитвы. Он конкретно переставал владеть собой, но его бешеный и бесноватый взгляд не испугал меня, а заворожил. Схватив меня за подбородок, он возвел моё лицо вверх, подставив губы под удобный для поцелуя угол. Впившись в них взглядом, Химчан маниакально изучал их, прицениваясь, но, простояв надо мной на четвереньках несколько секунд, он оттолкнулся и бросился к выходу.

- Одевайся, я жду тебя в гараже, у машины, – голосом, не изменившим ему, успокаивающимся, но отголосками похожим на одержимого, кинул он и вышел.

Мы полдороги молчали, и я бы желала выдержать до конца, но разве я могла? Для меня тишина – это отдельный вид наказания. Да и, к тому же, я была очень отходчивым человеком. Уже въехав в Сеул я жалела, что попросилась из особняка Херин и Химчана прочь. На разведенный нами скандал девушка вышла из своей спальни и спросила, куда мы собираемся, но мы тогда ещё молчали, ничего ей не объяснив. Взволнованная, она запереживала, но пока мы возились с отъездом, до неё дошло, что мы поругались. Незаметно от брата, она сунула мне в карман свою визитку и, пожав руку, шепнула на ухо, чтобы я была терпеливее с Химчаном, потому что он невыносим, но с этим ничего не поделать. Это я уже поняла, когда он, сорвавшись на какие-то мгновения, видимо, уже не мог простить себе этого и не хотел говорить со мной.

- И что, мы теперь враги на всю оставшуюся жизнь? – обратилась к нему я. Он игнорировал, как и предыдущие четыре мои вопроса ни о чем. – А, знаешь что? Можешь втаптывать меня в грязь таким своим отношением, сколько твоей душе угодно…

- Я не втаптываю тебя в грязь, – перебил он. Я сделала вид, что не обратила внимание.

- Ты же, верно, думаешь, что имеешь право делать другим людям больно? Не спорю, что твоё дело чем-то полезно. Бывшее дело. Но, должна заметить, профессия киллера научила тебя убивать людей безнаказанно. В том числе морально. Ты этого добиваешься? Чтобы я стала разбитой и жалкой?

- Ты ничего не понимаешь. Это для твоего же блага!

- Для моего блага я должна знать, что меня невозможно полюбить, а можно только жалеть? Для моего блага я должна тебя ненавидеть? Иди ты в жопу, Химчан! – крикнула ему чуть ли не в ухо я. – Я сама знаю, что и как мне лучше. И ненавидеть тебя не начну. Думаешь, я не могу ответить тем же? Знаешь, почему я не буду тебя ненавидеть? Потому что мне тебя тоже жалко!

Едва я договорила, как он, нажав на газ до предела, вцепился в руль с такой силой, что его пальцы стали мертвенно бледными. Я почувствовала, как в нем что-то изменилось, и уже потом всмотрелась в его лицо. На его глазах выступили застывшие слезы. Химчан… вот-вот заплачет? Я не верила увиденному. Он в миг превратился из того всезнающего и дерзкого гангстера в хрупкого и беззащитного.

- Хим… Хим, ты чего? Я… - я протянула только к нему руку, как он хлестко ударил по ней, ничего не отвечая. – Да что с тобой? Что я не так сказала? Я ведь повторила твои же слова!

Но он стал недостижим для меня. Он отгородился невидимой стеной. Он не заплакал, его лицо не изменилось, но эта влага, вставшая в глазах, причинила мне ещё большую боль, чем его слова о жалости ко мне. Мы доехали до клуба, всё оставшееся время проведя под мои попытки вызвать его на разговор снова. Химчан не реагировал больше.