Во дворце царила суматоха. «Император вернулся!» — безошибочно догадался Калигула и сник.

Любящему внуку следует почтительно поприветствовать деда. Гай, пряча досаду под улыбкой, поплёлся к опочивальне Тиберия. Внезапно дорогу ему преградил Макрон.

— Император утомлён и просит, чтобы его сегодня никто не беспокоил, — пояснил он.

Калигула не горел желанием повидать деда: Тиберий с годами не становился приятнее. Но все же, получив отказ, юноша почувствовал себя задетым. Уголки его губ болезненно дрогнули. Макрон заметил это. Глядя в спину удаляющемуся подростку, он ощутил прилив жалости и сочувствия к сыну Германика.

— Кто это был? — раздался из опочивальни капризный голос Тиберия.

Макрон стряхнул оцепенение и бросился к императору.

— Твой внук Гай, о цезарь! Приходил справляться о твоём самочувствии.

— Ты сказал ему, что я не принимаю?

— Да, цезарь!

— Вот и замечательно! — удовлетворённо кивнул Тиберий.

— Цезарь! — припомнил Макрон, — Некая женщина настойчиво домогается встречи с тобой.

— Старуха? — досадливо поморщился Тиберий.

— Нет, она молода и красива, — возразил Макрон.

— Кто такая?

— Матрона из хорошей семьи. Вдова. Именем — Маллония, — обстоятельно доложил Макрон. — Желает просить тебя о милости. Прогнать её?

— Зачем прогонять, если она молода и красива? — засмеялся император. — Проведи в опочивальню. Может быть, я окажу ей милость. Если она понравится мне!

— Слушаюсь, цезарь, — непоколебимо ровным голосом ответил Макрон. Он уже ничему не удивлялся.

Маллония, опасливо озираясь, вошла в опочивальню. Тиберий лежал на кровати поверх красного одеяла. Он приподнялся на одном локте и с холодным любопытством оглядел матрону. Липкий взгляд старика подолгу задерживался на оголённой шее, на полной груди, на тонкой талии. Хороша!

Завидев императора, женщина упала на колени и торопливо подползла к ложу. Только сейчас, с непозволительным опозданием, Тиберий заметил, что красивые губы жалобно искривлены, а тёмные глаза блестят не от внутреннего огня, а от слез.

— О чем ты просишь? — милостиво улыбнулся Тиберий, призывно махнув рукой.

Маллония, повинуясь плавному жесту мягкой, ухоженной, морщинистой руки, подползла ещё ближе. С безумной надеждой взглянула на императора.

— Я — беззащитная вдова с двумя маленькими детьми, — поспешно говорила она. — После смерти мужа соседи начали зариться на моё имущество. Некий Гай Марций преследует меня, стоит лишь выйти на улицу! Привселюдно потрясает свитками, в коих написано, что муж мой якобы продал дом сему Марцию за сто сорок тысяч сестерциев… Ложь это! — отчаянно зарыдала Маллония. — Подпись подделана! О, если бы мой муж мог вернуться из царства мёртвых, чтобы обличить лжеца!..

— Обращалась ли ты в суд? — спросил Тиберий, растопыривая пальцы и любуясь перстнями.

— О, цезарь! — всхлипнула матрона. — Какой прок от суда, если Марций столь богат, что может подкупить дюжину свидетелей?! Ты — моё последнее упование! Смилуйся над несчастной вдовой и двумя сиротами…

— Не плачь, Маллония! Марций не отнимет твоего дома, — без малейшего сочувствия проговорил Тиберий, продолжая любоваться игрою драгоценных камней.

Маллония перестала рыдать и обратила к императору просиявшее лицо. Он хладнокровно усмехнулся:

— Видишь, я готов исполнить твою просьбу… — заметил он.

— Великий цезарь, милосердный цезарь!.. — шептала женщина, восторженно осыпая мелкими поцелуями императорскую руку. Тиберий с лёгкой насмешкой смотрел на неё сверху вниз.

— …А теперь твоя очередь исполнить мою! — закончил он, не меняя тона. В голосе императора все так же звучала притворная, не истинная милость.

— Все, что ты пожелаешь! — ликовала матрона.

— Раздевайся и ложись со мной!

Маллония в замешательстве отшатнулась. Радостная улыбка медленно сползла с лица. Лишь сейчас она почувствовала, какую боль причиняют коленям мраморные плиты пола, и тяжело поднялась.

— Подумай Маллония! — искоса наблюдая за её лицом, сказал Тиберий. — Я не собираюсь ни упрашивать тебя, ни заставлять насильно… Если хочешь, чтобы твои дети жили в достатке — уважь цезаря!

Маллония мучительно прикрыла глаза и закусила нижнюю губу. Тоскливо посмотрела на императора — старого, обрюзгшего, замазывающего белилами морщины и прыщи. Отрешённо глядя в сторону, потянула с плеча тёмную тунику.

Тиберий откинул край покрывала. Обнажённая женщина скользнула в постель, и он удовлетворённо прижался к изысканно гладкому телу. Маллония оставалась безучастной: похотливые ласки старика были ей отвратительны.

— Ты похожа на овцу, ведомую на заклание! — рассердился Тиберий, заметив безрадостную покорность женщины. — Или муж не открыл тебе науку любви? Ну что же, тогда я сам научу тебя доставлять и получать удовольствие! Вот так… — и цезарь, по-собачьи высунув язык, лизнул тело женщины.

Похотливо скалясь, Тиберий облизывал упругую грудь, плечи, живот… «Терпи, терпи!..» — мысленно приказывала себе Маллония. Отвращение переполняло её, становилось невыносимым.

— Теперь ты… — изнемогая, хрипел Тиберий. Грубо схватил матрону за тёмные растрепавшиеся пряди волос и притянул к себе. Как смрадно пахнуло от старческого тела! Маллония не выдержала.

— Нет! — выкрикнула измученная женщина и соскользнула с кровати на пол. Лихорадочно ища тунику, она надрывно всхлипывала.

— Я не буду уговаривать… — пригрозил разочарованный Тиберий. Он сидел на постели красный, потный, взъерошенный. Морщинистый живот висел дряблыми складками…

Маллония выбежала из опочивальни, прихватив тунику и сандалии. Преторианцы, позабыв о вине и игре в кости, ошеломлённо уставились на обнажённую женщину. Маллония бежала к выходу по длинному пустому коридору. Пламя факелов, висящих в кольцах на стене, освещало её тело. Похабный хохот подвыпивших преторианцев преследовал её.

XIV

В ту ночь Калигула не мог заснуть. Огромное бледно-жёлтое пятно мерцало за окном, странно будоража юношу. Казалось, нечеловеческое лицо заглядывает в опочивальню.

Гай неслышно поднялся, прислушиваясь к мерному храпу рабов. Босиком подошёл к окну и растворил его. Полная луна низко нависала над кипарисами. Ночь была безоблачной и тихой, монотонно стрекотали цикады в саду, тоскливо выли собаки на римских окраинах.

Неожиданно Калигулу охватило желание излить в стихах охватившее его ощущение. Пусть мысли сложатся в благородный гекзаметр, отражающий красоту ночи и умиротворяющее спокойствие звёздного неба… А ещё — страстно захотелось мечтать о Домитилле теми словами, какими слепой грек воспел прекрасную Елену.

Калигула бродил по опочивальне, вполголоса бормоча напыщенные фразы и подсчитывая на пальцах количество слогов. Увы! Мысли упорно не желали втискиваться в строгий классический размер, по-змеиному расползаясь в стороны. Оказывается, для стихотворства необходимы, помимо желания, ещё и способности!

Водяные часы, именуемые клепсидрой, монотонно отсчитывали минуты, а Калигуле все ещё не удавалось сочинить более-менее сносную строфу. Он уже был готов разочароваться и обидеться на музу поэзии, упорно не желающую спешить на помощь высокородному Гаю. Но шум за стеною отвлёк его.

Калигула на цыпочках подошёл к выходу и прислушался. До насторожённого слуха юноши донеслось бряцание меча, приглушённый женский шёпот и отрывистые фразы, произнесённые мужчиной. Гай осторожно отвёл в сторону тяжёлый парчовый занавес и выглянул наружу: Макрон шёл в опочивальню Тиберия в сопровождении незнакомой женщины.

Сильное любопытство заставило Калигулу последовать за ними. Выждав немного, юноша тихо прокрался в сторону императорских покоев.

Дюжина преторианцев несла ночное дежурство в прихожей. Калигула, затаившись за широкой дорийской колонной слышал смех и грубый говор:

— Видали женщину, вошедшую к цезарю? Красотка!