Гай скривился, как человек, неожиданно получивший неприятное известие. Отвернулся в сторону, чтобы не видеть довольного лица женщины, её полных, ярких, призывно приоткрытых, чувственных губ.

Макрон, шедший за хвостом Инцитата, наблюдал короткую сценку между женой и Калигулой и нахмурился. Ускорив шаг, он схватил жену за руку.

— Иди домой, Энния. Не докучай императору, — угрожающе прошептал он и обворожительно усмехнулся, чтобы зеваки в толпе не разгадали смысл его речи.

— Не пойду, — заупрямилась Энния.

— Уходи. Иначе я отлуплю тебя, — Макрон снова улыбнулся и ласково обнял жену за плечи. Мускулистая рука с силой впилась в полное округлое предплечье Эннии, оставляя незаметные под тканью синяки.

Энния жалобно, просительно взглянула на Калигулу. Император не смотрел на неё. Словно никогда и не обещал жениться. Но таблички с брачным обещанием хранятся у Эннии в надёжном месте! «Я добьюсь свадьбы!..» — мстительно решила матрона и остановилась. Любовник и муж, не обращая внимания на Эннию, проследовали мимо, каждый исполняя свою роль. Толпа бежала за ними, отекая потерянную женщину, обиженно закусившую ярко-красные губы. Какой-то жалкий ремесленник в спешке наступил ей на ногу и даже не извинился. Кто-то толкнул небрежно локтем в спину. «Плебеи, не замечающие меня, вскоре вот так же побегут за моими носилками!» — по-кошачьи прищурившись, думала Энния.

Калигула позабыл об Эннии, едва извилистая улица сделала очередной поворот. Гай даже не вспоминал её на Капри, где бесконечно долго умирал Тиберий. Сердцем и рассудком его накрепко завладела другая — рыжая, хрупкая Юлия Друзилла. Её тело, оттенка светлого мёда, неповторимый изгиб бледно-розовых губ… Недозволенная, необыкновенная, болезненно-сладкая любовь!

«Я — император! — с непомерной гордостью думал Гай Калигула. — Я, потомок богов, отныне и сам становлюсь божественным! Мои статуи установят в храмах Вечного города. Обильными жертвами и фимиамом будут отмечать день моего рождения! Назовут моим именем один из тех месяцев, которые ещё не имеют божественных названий. Рим принадлежит мне, со всеми храмами и садами, низинами и холмами, форумами и улицами, инсулами и тавернами, дворцами и лупанарами! Мои — мужчины, работающие и бездельничающие. Мои — храбрые преторианцы, живущие в лагере на Виминальском холме. Мои — все женщины, которых я только пожелаю. А главное: моя — и только моя! — отныне будет Юлия Друзилла!»

Стояли последние дни апреля 790 года римской эры.