Тиберий, придав голосу горестную дрожь, продолжал:

— Меня часто обвиняют в скупости. Неразумные! Неужели они думают, что казна империи создана лишь для того, чтобы любой желающий запускал в неё руку? Не в этом ли причина твоей неверности, Сеян?! Сколько сестерциев ты хочешь за то, чтобы склонить сенаторов в пользу моего внука?

Тиберий натужно покраснел, шея по-бычьи вздулась. Императора душила злоба. Сеян испугался.

— Прости, цезарь! Я поступил необдуманно! — взмолился он. — Но заклинаю — не говори о сестерциях! Я буду верно служить не за жалкие монеты, а потому что почитаю тебя!

— Могу ли я верить твоей речи? Слова — как ветер! — усмехнулся цезарь.

— Да покарает меня Юпитер-Громовержец, если я нарушу слово! — исступлённо поклялся Сеян. Чтобы придать больше убедительности словам, он упал к ногам Тиберия и поцеловал край императорской тоги. А затем, подавляя нахлынувшее отвращение, приложился губами к кожаным ремешкам сандалий.

Тиберий удовлетворённо улыбнулся.

— Я скоро покину Рим. Пребывание здесь угнетает меня. Риму нужен префект, распоряжающийся всем во время отсутствия императора. Даже преторианские когорты — единственные войска, которым разрешено постоянное пребывание в Риме — будут беспрекословно подчиняться префекту, которому я доверюсь. На эту должность я решил назначить тебя, Элий Сеян!

— А как же Сенат? — пролепетал Сеян, не смея верить удаче.

— Снимешь сенаторскую тогу, — усмехнулся Тиберий. — Разве новый пост не стоит этого? К тому же, я решил очистить Сенат от сброда, проникшего туда за время предыдущего правления. Оставлю лишь представителей древних сенаторских семей. А остальных, особенно сторонников республики — на улицу, со всеми полагающимися почестями!

Элий Сеян, не поднимаясь с колен, почтительно облобызал протянутую руку.

— Префектом ты останешься вплоть до моей смерти, — продолжал император. — А если мне наследует родной внук — пожизненно!

Отныне Тиберий был уверен в преданности Сеяна. Тот сам приложит все усилия, чтобы сделать наследником императорского внука.

XI

Покои, отведённые Калигуле, состояли из тёмной опочивальни и просторного светлого зала, предназначенного для занятий с учителем-грамматиком.

Мальчик боялся спать в чужом, незнакомом доме. Широкая постель с балдахином из полупрозрачного голубого шелка казалась ему холодной и неуютной, хотя на самом деле была роскошной и мягкой. Два раба спали на полу опочивальни, загораживая вход. Но даже так Калигулу мучил страх. По ночам он хрипло вскрикивал и просыпался в холодном поту. Мальчику снилось, что он — гладиатор, держит в руке деревянный игрушечный меч, а напротив него — хищный тигр с лицом Тиберия. Так преображались в детском сознании слова, некогда произнесённые отцом.

Однажды Тиберий вошёл в покои Калигулы. Императора сопровождал немолодой человек, держащий в руках несколько свитков, испещрённых латинскими и греческими письменами. Позади неловко топтался мальчишка лет четырнадцати, несущий плетёную корзинку, покрытую салфеткой.

— Это — твой учитель, — заявил Тиберий. — Он научит тебя читать, писать и считать.

Учитель, назвавшийся Флакком, важно закивал:

— О, да! Я приобщу тебя к знаниям! Сначала выучим латинский алфавит, а затем приступим и к греческому, — и, обратившись к императору, пояснил: — Моя новая метода даёт неслыханные результаты! Ученики начинают читать в кратчайший срок.

— Посмотрим, — сухо ответил Тиберий, усаживаясь в кресло без спинки и опираясь рукой о выгнутые подлокотники. Прыщавое лицо старика изобразило преувеличенное внимание.

Учитель сел на табурет, напротив Калигулы. Мальчик-раб поставил на столик корзинку и отдёрнул салфетку.

В корзинке лежали маленькие сдобные хлебцы, выпеченные в форме букв. Флакк выбрал хлебец, напоминающий букву «А».

— Сия буква есть первая в алфавите! — высокопарно изрёк он. — Именуется «А». Повтори.

— «А»! — послушно произнёс Калигула.

— Как именуется сия буква? — строго вопросил учитель.

— «А», — ещё раз повторил Калигула.

— Запомнил ли ты название и вид буквы?

Калигула утвердительно кивнул. Флакк положил хлебец обратно в корзинку.

— Отыщи букву «А» среди иных букв, — велел он.

Калигула потянулся к корзинке и вытащил указанный хлебец, попутно принюхиваясь к аромату свежей выпечки. Флакк удовлетворённо улыбнулся:

— Коль скоро ты выучил эту букву — можешь её съесть! — разрешил он. — Какую букву ты ешь?

— «А», — невнятно проговорил Калигула, набивая рот вкусно пахнущей сдобой.

— Теперь перейдём к второй букве, название которой «Бе».

— «Бе», — покорно сказал мальчик, едва сдерживаясь, чтобы не заблеять ягнёнком.

Повторилась процедура запоминания буквы и последующего съедания хлебца.

Учитель, довольный эффективностью методы, торжествующе обернулся к императору.

— Таким образом мы изучим алфавит в несколько дней! — похвастался он. Тиберий поощрительно кивнул.

— Перейдём к третьей букве, именуемой…

— «Це»! — нетерпеливо прервал Флакка Калигула. — Можешь отдать мне все хлебцы. Я знаю алфавит. Отец выучил меня читать шести лет от роду!

Флакк изумлённо опешил. Тиберий нахмурился:

— Хороша твоя метода! — язвительно заметил он. — Быстро учишь алфавиту тех, кто уже читает! Прежде, чем учить, нужно выяснить уровень знаний ученика!

Флакк пристыженно молчал.

XII

Шестнадцать лет! Кровь бушует в жилах, подобно молодому вину в мешках из козлиной кожи. Позади остались годы учёбы, впереди — целая жизнь.

Калигула вырос. Он ещё оставался по-мальчишески худощав, но плечи уже раздавались вширь. Черты лица определились. Зеленые глаза угрюмо блестели из-под низко нависших бровей. Рыжеватый юношеский пушок появился на верхней губе и подбородке. Скоро Гай Калигула торжественно побреется и впервые оденет тогу, которую позволено носить только совершеннолетним. Таково ритуальное посвящение во взрослые! Гай уже готов. Он научился читать по-гречески Гомера и Аристотеля и декламировать наизусть длинные отрывки из Вергилиевой «Энеиды». Узнал сколько будет, если к унции добавить семис. Умеет втиснуть в разговор изречения славных мужей древности. Уверенно рассуждает о том, как звали Ахилла, когда он скрывался в женском платье; или сколько кружек вина выпил Эней, пристав в Сицилии. Может блеснуть ораторскими способностями, сочинив пространную и убедительную речь на тему: «Что сказал бы божественный Юлий Цезарь, проиграв Фарсальскую битву?» (не иначе как: «Пришёл, увидел и удрал!»), или «Поздравительное слово Юпитера к Венере, получившей яблоко». Одним словом, Калигула в совершенстве овладел положенной школьной премудростью. А кроме этого — научился льстить, притворяться, скрывать свои мысли, открыто улыбаться Тиберию, в душе содрогаясь от ненависти.

Ему уже позволяли покидать дворец и гулять по запутанным римским улочкам. Правда, в сопровождении четырех преторианцев.

Калигула часто спускался с Палатинского холма, обители аристократов. Увлечённо бродил по шумной улице Субуре, заглядывал в лавочки с тканями и благовониями. Покупал у бродячего торговца ржаной хлеб за один асс, и жадно съедал его, запивая дешёвым вином. Завидев уличную драку, Гай с любопытством проталкивался в середину толпы и поощрял дерущихся непристойными выкриками. Римляне узнавали Гая Калигулу и указывали на него пальцами, поясняя непосвящённым: «Сын Германика».

Солнце медленно клонилось к горизонту. Косые лучи скользили по жёлтым колоннам Аполлонова храма. Калигула опасливо вступил в полутёмный зал. В центре возвышалась внушительная статуя бога-Кифареда. Калигула с любопытством осмотрел наготу Аполлона, не прикрытую ни листом, ни целомудренным покровом. Перед статуей располагался алтарь. Белый каррарский мрамор потускнел от потоков крови. Много тучных быков и агнцев приносилось в жертву Аполлону.