Из штольни вышли в пыльных робах,

На свет взглянув из-под руки.

И замелькали на сугробах

Густые черные плевки.

Не выключив аккумуляторы,

Бурами длинными звеня,

Ночная смена шаг печатала

В начале северного дня.

Под сапогами гравий вздрагивал

И проминался грязный мох.

Внизу над полотняным лагерем

Курился розовый дымок.

Нас ждал барак с двойными нарами,

Что сварены из ржавых труб.

С плакатами довольно старыми

Нас ждал холодный тесный клуб.

Но было весело и молодо

Идти дорогою крутой.

На сопках снег,

Как сахар колотый,

Лучился нежной чистотой.

Чернели кедры обгорелые…

И утверждал тот строгий вид,

Что мир из черного

И белого,

По существу, и состоит.

Мы сначала снимали

Твой снежный покров.

Кисти мерзлой брусники

Алели, как кровь.

Корни сосен рубили

Потом

Топором

И тебя обжигали

Горячим костром.

А потом мы ругались,

Суглинок кайля:

До чего ж ты упряма,

Родная земля!

Наконец ты сдавалась,

Дымясь и скорбя.

Мы ведь люди, земля!

Мы сильнее тебя.

Сползла машина с перевала.

И в падях,

Что всегда пусты,

Нас будто всех околдовало —

Мы вдруг увидели

Цветы!

И разом ахнули ребята,

Нажал водитель на педаль:

Была светла и розовата

От тех цветов глухая даль.

И через каменные глыбы,

По чахлым ивовым кустам,

Не в силах потушить улыбок,

Мы побежали к тем цветам.

Студент-геолог, умный парень,

Заспорить с кем-то был готов,

Что, дескать, только в Заполярье

Известен этот вид цветов.

Но порешили, кто постарше,

На спор поставив сразу крест,

Что те цветы, конечно, наши —

Из тульских и рязанских мест.

Что просто здесь,

В сторонке дальней,

В просторах вечной мерзлоты,

Они немножечко печальней

И чуть суровей, те цветы.

И под нависшим серым небом

С колымским талым ветерком

Дохнуло вдруг соломой, хлебом,

Коровьим теплым молоком…

Цветы, цветы…

Они — как люди:

Им легче, если много их.

Где мы еще теперь побудем,

Каких путей хлебнем земных?..

Уж пятый час трясется кузов,

И склоны гор опять пусты,

А мы в ладонях заскорузлых

Все держим нежные цветы…

Флажки на трассе в снежной шири…

Но будет речь о них потом.

А раньше Слово о чифире,

Напитке горьком и густом.

То крепкий чай,

Как деготь черный.

На Колыме в далекий путь

Берут его с собой шоферы,

Чтоб за баранкой не уснуть.

Знакомый фельдшер с автобазы

Не раз предупреждал ребят:

— Не пейте, братцы, той заразы.

Чифир для сердца — страшный яд!

Но выл буран за тонкой дверцей,

А мы не спали пять ночей,

И было нам

Плевать на сердце

И на советы всех врачей!

Нам было надо без отрыва

До боли всматриваться в ночь,

Чтоб не сорваться вниз с обрыва,

Чтобы в беде друзьям помочь.

Кипел чифир в консервных банках,

Дороге не было конца,

И стыли руки на баранках,

Стучали бешено сердца.

И чтоб за нами Без помехи

Другие шли грузовики,

Мы ставили в сугробы вехи —

На палках красные флажки…

И пусть теперь от боли резкой

Сожмется сердце иногда,—

Мы так же молоды и дерзки,

Как в те нелегкие года.

Мы вновь те дали,

Если нужно,

Пройдем без премий и наград.

Повторный путь по трассам вьюжным

Нам будет легче во сто крат.

Ведь там,

Где мы бывали в рейсах,

На тех путях,

На той земле

Оставлены частицы сердца —

Флажками красными во мгле!

Однажды вдруг мне слов не хватит,

Я отложу тогда стихи.

На свой рудник приду опять я,

Надену робу, сапоги.

В конторе торопливым росчерком

«За безопасность» распишусь.

На самый дальний блок

Забойщиком

У бригадира попрошусь.

По штрекам узким, невысоким,

Где гулки отзвуки шагов,

Я поспешу в забой —

К истокам Моих тревог,

Моих стихов.

Там, где кончаются крепления,

Проверю стуком потолок,

Поправлю шланги

И с волнением

Возьму отбойный молоток.

Забьется сердце в нем железное.

Пристынут пальцы к рычагам.

И глыбы подлинной поэзии,

Шурша,

Падут к моим ногам.