- Одного дня мне хватит, - заверила я начальника. С облегчением повесила трубку и забралась обратно в кровать.

За окном мрак, моросящий дождь, и настроение у меня под стать. Но лить слёзы и голосить от расстройства, я себе запретила. Лежала и смотрела в одну точку. Телефон звонил несколько раз, я каждый раз вздрагивала, подскакивала на постели, призналась себе, что всё-таки жду звонка Давида, но звонил не он. Анька, мачеха, но я ни с кем не хотела разговаривать. Сестре написала, что заболела, чтобы та не волновалась и не обрывала мне телефон, и снова ложилась в постель с одной-единственной целью – таращиться в стену. Почему-то казалось, что от этого процесса становится легче.

Ближе к обеду в дверь позвонили. Я насторожилась, недовольно заворочалась, мысленно ахнула, припомнив свой вид в зеркале этим утром, но с кровати поднялась. И первым делом подошла к окну, глянула вниз. Машины Давида у подъезда не было. Но, может, это и хорошо?

Глянув в глазок входной двери, я едва не застонала в голос, увидев мачеху. Принесла нелёгкая…

- Ты почему на звонки не отвечаешь? – нарвалась я на обвинение вместо приветствия, как только открыла дверь.

Я отступила в сторону, впуская её в квартиру. Отвечать не хотелось, к тому же Луиза тут же впилась взглядом в моё лицо, и нахмурилась сильнее, чем обычно.

- Что с тобой? У тебя грипп? У нас же дети.

- Могу только посочувствовать, - пробормотала я, торопясь от неё отвернуться и возвращаясь в комнату.

- Язва ты, Лидка. Доброго слова от тебя не дождёшься.

- Что нужно?

Луиза без разрешения прошла по комнате к старому буфету и открыла верхний ящик.

- Женя документы здесь оставил. На квартиру. Ты не видела?

- Зачем они мне?

- Документы всё-таки.

- Зачем мне ваши документы? – начиная злиться, повысила я голос. – Берите и делайте, что хотите.

- Я и делаю, что хочу. То есть, что мы все хотим.

- И папа тоже?

- Конечно, - вроде бы удивилась мачеха. – Он же муж семьи.

- Муж семьи, - повторила я, пытаясь проникнуться серьёзным статусом отца. – Круто. И что вы всем коллективом хотите?

- А то тётка тебе не доложила!

- Про дом, что ли? – Я недоверчиво хмыкнула. К мачехе присмотрелась. – Что за внезапная тяга к лесам и полям?

- К каким ещё лесам? Коттедж на окраине города присмотрели. Семья у нас большая, нужно расширяться.

Понятно, у них семья большая, а я, вроде как, и не семья вовсе.

Мачеха добралась до нужной папки с документами, ящик задвинула и повернулась в мою сторону. Снова ко мне присмотрелась, внимательно, даже голову на бок склонила.

- Странная ты какая-то, опухшая. Плачешь или пьёшь?

- А что хуже?

- Хуже только вместе, - наставительно произнесла Луиза. – Я Полину всегда учила: реветь – последнее дело, особенно из-за мужиков. Надо себе цену знать.

Я хмыкнула.

- Помнится, мы с ней вместе росли. А мне ты такого не говорила.

- Потому что ты никогда никого не слушаешь, с малолетства себе на уме. Кому же надо насильно тебе в голову что-то вдалбливать? Нужно быть добрее к людям, Лида. А не так как ты, волчонком вечно смотришь.

- Учту, - пробубнила я. В другое время я вряд ли бы позволила обзывать себя волчонком и злыдней, но сегодня у меня сил не было вступать с мачехой в полемику. К тому же, на моём самолюбии вчера уже знатно потоптались, ещё одной порции я просто не выдержу. Так что, я постаралась как можно скорее родственницу проводить до дверей.

- Не забудьте предупредить, как съезжать соберётесь, - попросила я, стоя на пороге, - а то нагряну в гости к чужим людям. Все вместе удивимся.

- А ты почаще об отце вспоминай, - прилетел мне с лестницы очередной укор, - и к телефону подходи!

- Как скажете, - буркнула я себе под нос, и закрыла дверь.

Ну вот, жизнь не замерла, планета не перестала крутиться, несмотря на моё горе, значит, всё не так плохо.

К концу дня я раскаялась в том, что выпросила больничный. Находиться дома в одиночестве стало невыносимо. Хотелось выть, но не отчаяния, а от тоски. Хотелось отвлечься, с кем-нибудь поговорить, не о себе, а о чем-то нейтральном, пустом и бессмысленном. Обсудить сегодняшнее блюдо дня или глупый фильм, что идёт в кинотеатре. Понятия не имею, что идёт сейчас в кинотеатре, но готова обсуждать. Единственное, что удержало меня дома, это всё ещё опухшие глаза и красный нос. Их невозможно было ничем замазать или скрыть, и Петрович вряд ли обрадовался бы, увидев меня в таком виде. Даже если бы желание работать вбежало в ресторан вперёд меня. И поэтому я осталась дома, пила чай, смотрела в окно, как старушка, и невольно прокручивала в голове сложившуюся ситуацию. Мысленно с Давидом разговаривала, и в моих размышлениях он со мной соглашался, ведь я, как считаю, права. И всё так складно, так логично с моих слов выходило, что хоть звони ему и всё объясняй заново, но я знала, что вне моей головы Давид куда упрямее, запутаннее и у него наверняка найдётся масса доводов, чтобы доказать мою неправоту. Ещё и добавит, что лезу не в своё дело. И будет прав, но мне понадобится некоторое время для того, чтобы отвыкнуть думать о нём, о его делах и проблемах. Он сказал вчера четыре слова, которые всё расставили по своим местам. Точнее, мне указали на моё место, и с этим придётся смириться. Зачем мне человек, которому я не нужна, правда?

И каждый раз, как эта здравая мысль меня посещала, на глаза наворачивались горячие слёзы, и мне приходилось глубоко дышать, часто моргать, чтобы предотвратить очередную волну бурных рыданий. Не буду я плакать, я завтра пойду на работу.

- Что с тобой случилось? – накинулась на меня Анька, когда мы на следующий день встретились в раздевалке. Я раздвинула губы в улыбке.

Надо сказать, что половину сегодняшнего утра я потратила на то, чтобы скрыть на лице следы вчерашних переживаний. И мне это неплохо удалось, правда, косметики на лицо пришлось наложить едва ли не тонну, да ещё постараться, чтобы всё это выглядело естественно. Меня сегодня можно на выставке выставлять, в качестве художественного произведения. Или пристроить в уголке дома деда Давида, под круглосуточную охрану.

- Я плохо себя чувствовала, - сказала я сестре, не желая её расстраивать. А чтобы уйти от опасной темы, как можно дальше, сказала: - Луиза приходила, они всё-таки продают квартиру и покупают дом.

- Мама не обрадуется.

Я дёрнула плечом.

- У них большая семья, - повторила я слова мачехи, - им надо.

- Знаю я её семью, всю поголовно. Ты и дядя в неё не входят.

- Ладно, не наговаривай.

- И больше ничего не случилось?

Я остановилась перед зеркалом, застёгивала форменную блузку. На сестру кинула лишь быстрый взгляд через зеркало.

- Если ты о Давиде, то всё нормально. Мы расстались. Кажется.

Анька застыла столбом, обдумывала информацию. Затем нахмурилась.

- Как это – кажется?

- То есть, я попросила его уйти, он ушёл, и на этом всё. Не думаю, что он позвонит.

Сестра руками развела.

- И что теперь?

- Ничего. – Я бодро улыбнулась. – Буду кивать ему при встрече в ресторане. – Застегнула последнюю пуговицу, к Аньке повернулась и хлопнула её по плечу. – Не я первая, не я последняя. Умирать не собираюсь.

Я ещё крутилась в раздевалке, занималась своими делами, а Анька задумчиво наблюдала за мной из угла. Не знаю, что высмотрела, может, мне, на самом деле, удалось продемонстрировать запас жизненной энергии, потому что сестра в какой-то момент заявила:

- Это хорошо, что ты так держишься. Но мне всё равно жаль, Лида.

- Мне тоже, - отозвалась я деревянным голосом, и на этом мы разговор закончили.

Я прошла на своё рабочее место, ресторан вот-вот должен был открыться, наступало обеденное время, а я про себя читала молитву, чтобы этот день прошёл спокойно, без неожиданных и неприятных сюрпризов. Пролистала книгу заказов на вечер, никого опасного для себя в списке гостей не увидела, и порадовалась.