— Но, дядюшка! — рванулся в двери младший граф.

— Стоп! Не велено. Примета плохая видеть невесту до свадьбы в подвенечном наряде!

— Так я уже…

— Приснилось тебе! Привиделось! Сказано, не велю!

Ночная жизнь в небольших провинциальных городках имеет свои особенности. Как только тьма накрывает город, колдобины на улицах кажутся ещё глубже, а выступающие кочки отбрасывают уродливые тени, порождаемые ночным светилом, потому как фонарей тут, кроме как на главной улице, отродясь не было. Мрак и холод навевают тоску на уличных псов, и они воют, задрав или опустив морду, смотря, что улавливает их чуткий нос. И только чёрный бархат неба, усыпанный россыпью бриллиантов-звезд, смотрит на всё это и не видит, за прошествием многих миллионов лет. А вечера осенние, да зимние тёмные, долгие. И бирючане, сидя по домам, вели разговоры, теша себя жуткими то ли байками, то ли всамделешними страстями. Но о том, что в прошлом их теперь всем известный горожанин и батюшка самой Натальи Акимовны перебивался перепиской бумаг, говорили разве что в полголоса. И, склонившись друг к другу, обсуждали как прежний зятёк Акима Евсеича, ужасный вампир Кузьма Федотыч, по улицам их городка раскатывал, да ночлежку с двумя кладбищенскими сотоварищами посетить изволил. При этом обязательно крестились и добавляли: "Не к ночи будь помянуто". Конечно, а как же? На дворе темень, в переулке собаки воют. Жуть!

И никто в Бирючинске даже представить себе не мог, кого выберет Аким Евсеич заниматься текущими делами на время своего отсутствия! Особенно теперь, переходя в статус тестя графа Немирова, это же высота-то какая!

— Так, что вот мой тебе наказ, — наставлял Аким Евсеич Акинфия, — проследишь за выполнением тех работ, что я тебе указал. Ежели кто с какой просьбой обратится, так пусть меня дожидаются.

Хотя горожане не очень-то и удивились, когда смотреть за выполнением работ в своё отсутствие Аким Евсеич поставил мужа Настасьи — Акинфия Полуянова. Ни для кого не секрет, как перебрались Акинфий и Настасья во флигель усадьбы Марьи Алексеевны, так преобразились её дом и сад. Всех работников он да она, а порядок, будто в десять рук работают! Теперь же под наблюдением Акинфия оставался ещё дом Натальи Акимовны, ну, то есть бывший дом вампира и дом самого Акима Евсеича, недавно отремонтированный. А ещё завершающаяся стройка. Так что Акинфий работал, работал не покладая рук, да и заработал честное имя и доверие к себе. Но сказать, чтобы бюрючане завидовали? Так нет! Знали требовательность Акима Евсеича. И понимали, что крутиться Акинфию по делам придётся так, что и света белого не взвидишь! Безбедно жить и уважаемыми быть — хотели все до единого жителя Бирючинска, но что бы так "пахать"? Нет, извольте радоваться: три дома под наблюдением! А это и чтобы слуги не заворовались, и чтобы в ленность не ударились. Опять же в потраченных средствах надо будет до последней копейки отчитаться. А что учёт Аким Евсеич вёл строгий — кто ж не знал? Уж не говоря про стройку! Только глаз отверни, тут же сядут на перекус, или перекур! А вот что в уплату за труды положил Акинфию Аким Евсеич — никто не знал. И тут уж судили да рядили кто во что горазд.

Определившись с одним вопросом, Аким Евсеич с нетерпением ждал ответа на свою депешу от мужа Марьи Алексеевны, графа Сташено-Дагомышского, в которой просил уточнить время приезда Марьи Алексеевны в Бирючинск, поскольку сам отбывал на свадьбу дочери.

Наконец письмо было получено, граф указывал число и писал, что самолично приедет вместе с женой, а проследив за её безопасном обустройстве, направится для дальнейшего прохождения курса лечения. Ещё граф сообщал, что по его расчётам ко времени появления младенца на свет Божий, он успеет вернуться к своей дорогой супруге, дабы не оставлять её одну в столь важный момент.

— Уж и не знаю, что хуже, когда покойнички в ночлежку помыться приходят, или, когда граф Кирилл Романович Сташено-Дагомышский желает присутствовать при родах своей супруги?

— Да, Бог с ним, пусть присутствует, — пожала плечами Натали.

— Доченька, когда по расчётам графа должны состояться эти роды, младенцу уже месяца три от роду исполнится! И как тут быть?

— Это забота Марьи Алексевны. Вы-то тут причём?

Аким Евсеич чуть склонил голову, поднял руку, прося внимания дочери.

— Батюшка?

Он сжал ладонь в кулак, будто собирая из воздуха невысказанные мысли. И в этот момент Федот доложил:

— В прихожей дожидается Акинфий, говорит спросить надобно, покель вы не уехали.

Аким Евсеич вздохнул, как показалось Натали с облегчением, и вышел из комнаты.

Вампир самозванец

Глава 28

В день приезда Марьи Алексеевны и Кирилла Романовича в городе опять случилось невероятное событие. Церковную лавку, ту, что у входа на кладбище, кто-то обокрал. Украден был ларец с прорезью специально приспособленный для пожертвования верующими во искупление грехов. Утром, когда служка подошел к лавке, чтобы открыть её, увидел, что большой висячий замок вырван вместе с проушинами. И крупные следы, чуть поменьше медвежьей лапы, ведут вглубь погоста. Идти один по этим следам служка не решился, поэтому побежал к околоточному надзирателю, дабы уведомить о происшествии. И пусть разбираются те, кому положено. А его дело — сторона.

В это же время Аким Евсеич встретив Марью Алексеевну и её супруга, препроводив их в усадьбу и поручив Настасьи, вернулся домой. А там его уже дожидался посыльный от околоточного надзирателя, который сообщив о происшествии, добавил:

— А когда прошли по следам, то выяснилось, что ведут они к склепу Кузьмы Федотыча. И там пропадают. Вот меня и отправили по вашу душу.

— Тьфу, на тебя! По мою душу Господь Бог разве что послать может. А моему бренному телу придётся вместе с тобой на пролётке трястись! — В сердцах ругнулся Аким Евсеич.

На кладбище возле склепа Кузьмы Федотыча на лавочке соседней могилки восседал околоточный надзиратель. Он периодически доставал огромный носовой платок и издавая трубный звук, сморкался. Напротив него приплясывал от нетерпения церковный служка. А из склепа слышалось, будто там ещё один надзиратель, не переставая, сморкается. Аким Евсеич подошёл ближе:

— Фу, это чем же тут несёт? — Брезгливо сморщился он.

— Так севухой, однако! — нетерпеливо переступил с ноги на ногу служка. — А может и, спаси Господи, покойничком. Ведь ежели он опять вылез из могилы, а мыться-то за всё время токмо раз и приходил…ну, в ночлежку, помните?

— Будет вам! — одёрнул служку надзиратель. И не вставая с лавочки, указал на склеп. — Загляните. Тамошний житель утверждает, что он и есть Кузьма Федотыч.

Аким Евсеич только головой покачал:

— Глупость, ей Богу, глупость!

— Однако для порядка гляньте: узнаёте зятька или нет?

Аким Евсеич сделал шаг в склеп, некоторое время присматривался к полумраку. Наконец разглядел какую-то бесформенную фигуру, устроившуюся в груде какого-то тряпья на лавке рядом с могилой. Фигура издавала непрерывный храп, и вонь стояла такая, что Аким Евсеич выскочил назад как ошпаренный.

— Я тут для полноты картины отправил человека в ночлежку за Марфой. Пусть посмотрит: не этот ли Кузьма Федотыч к ним приходил? — И надзиратель опять протрубил носом. — Простуда сильная, а вот, поди ж ты, никакого покоя! Вон, похоже, приехала. И кто это с ней?

Меж могильных холмиков и крестов петляли четыре человеческих фигуры. Когда фигуры приблизились, Аким Евсеич только и мог, что с удивлением спросить:

— Эти-то зачем? — и сел рядом с приставом.

— Кто ж их знает? — тяжело вздохнул пристав и поднялся с лавки.

Дородная женщина, в широкой юбке, то и дело цепляясь подолом за высохшие на могилках ветки и прутья, первая пробралась к склепу.