— Вы можете связаться со мной прямо в консульстве, — сказал он, давая свою визитку. — Если меня нет, обязательно передайте свою просьбу. Там всегда могут со мной связаться.

Визитка была с одной стороны на иврите, а с другой — на английском. Там было просто написано: «Зви Авриль. Консул по науке». А также был адрес и номер телефона консульства.

— Вы производите впечатление благоразумной девушки, — продолжал он, — и, может, в том, что я хочу сказать, нет необходимости. И все-таки будьте очень осторожны. Никому об этом не рассказывайте. Ни друзьям, ни семье. Я давно знаю Наоми и Дэвида, и они будут молчать. То же требуется и от вас.

— Ну конечно, — возмутилась я. — За кого вы меня принимаете?

— К несчастью, искушение сказать другим, какой ты умный, бывает очень сильным. Это приводило к краху очень многих агентов, даже профессионалов. Я мог бы порассказать вам много удивительного на сей счет… Но предоставим бахвалиться нашим врагам, согласны?

Конечно, согласна, подумала я. Мы предоставим бахвалиться арабам. На что они еще способны, бедные невежественные существа?

9

— Али пригласил меня в La Grenouille, — объявила я Маргарет по телефону на следующее утро.

— В самом деле? — сказала она не без сарказма. — Должно быть, шпионское дело идет как надо.

— Шпионское дело полностью провалилось, — солгала я. — Но, по крайней мере, моя личная жизнь встала на ступеньку выше.

— Ты хочешь сказать, что израильтяне не заинтересовались?

— Я так о них и не слышала, из чего ясно, что не заинтересовались. Должно быть, у них есть вещи поважнее.

— Тогда почему ты идешь с этим подонком?

— Он не так уж плох, — запнулась я. — Он потому не звонил мне, что летал домой на несколько дней. Вообще-то, он мне почти нравится.

— Какое разочарование, — вздохнула Маргарет. — Шпионство было гораздо занятнее, пусть даже ты и раздула его сверх всякой меры, чтобы оправдать свиданку с арабом.

— Так вот, значит, что ты обо мне думаешь? — рассердилась я.

— Да, но, во всяком случае, сам подход был необычный, — продолжала Маргарет. — Теперь все будет более традиционно. Дальше ты станешь жаловаться, что эти нехорошие израильтяне угнетают бедных палестинцев.

Я почувствовала, что Зви Авриль был прав. Искушение защищаться было почти непреодолимым. Но придется устоять. Может, я и дойду до жалоб на плачевное состояние палестинцев. Но пока я погожу с этим несколько недель для правдоподобия, если уж допустить, что я смогу столько продержаться возле Али.

— Оставим политику, — сказала я. — Что мне надеть в La Grenouille?

— Естественно, короткое черное платье. Сегодня большая распродажа в «Мэйсис». Пойдем выберем. Для твоей новой шикарной жизни нужна новая одежда.

Тем вечером я сидела напротив Али в La Grenouille. Помещение было полно цветов и выглядело красивым и романтичным. Маленькие в шелковых абажурах лампы на столах и лепнина из золотых листьев, украшающая стены, наполняли зал мягким теплым сиянием. На мне было короткое черное платье, купленное днем в «Мэйсис». Это была простая туника из жатого бархата, длиной до середины бедер. Высокий строгий воротник в викторианском стиле, но руки обнажены. Платье стоило больше того, что я могла позволить себе даже на распродаже, но оно меня очень красило, и Маргарет уговорила его купить. На Али был шелковый итальянский костюм и мокасины от «Гуччи».

Метрдотель приветствовал Али, назвав его по имени, и выразил свое удовольствие видеть его снова. Али заказал «Шато Симар» 1973 года.

— Может, я найду для вас семидесятого года, — сказал метрдотель. — Кажется, у меня остались одна-две бутылки.

Меню выглядело довольно устрашающе, и я предоставила Али заказать для меня.

— Мы возьмем то, что уже проверено, — сказал он. Для меня он заказал салат из foie gras[7] и утиную грудку в кисло-сладком соусе, а для себя бисквит из омара и седло барашка.

За соседним столом сидел коренастый лысеющий мужчина, который показался мне знакомым. С ним была блондинка в коротком черном платье, даже короче моего. Она была старше меня и вся в бриллиантах. Мужчина украдкой посматривал на меня. Али это заметил и спокойно сказал:

— Должен признать, что мне не стыдно показаться с тобой на людях. Среди прочих ты просто украшение. — Я ничего не сказала. — Ты знаешь его? — спросил Али.

Я снова взглянула на мужчину. На сей раз я его узнала. Он был хорошо известным вкладчиком капиталов, его недавно обвиняли в тайных торговых операциях.

— Да, — сказала я. — Я читала о нем в газетах.

— Кто здесь, вне всякого сомнения, криминальный элемент, так это высший класс, — сказал Али.

— Раз уж ты затронул эту тему, Али, то мне так и не понятно, какой ты совершил криминал и как тебе удалось освободиться. — Я обратила внимание, что в манере задавать вопрос я повторяю Зви Авриля.

— Проникновение в компьютеры очень похоже на тайную торговую операцию, — сказал Али. — Это очень трудно доказать, и почти всех, кто этим занимается, невозможно схватить за руку. Моя ошибка в том, что я связался с О’Брайеном и Мелоуном. ФБР, должно быть, что-то узнало про меня, когда занялось ими. Те парни воровали кредитные карточки. Если они угодят в тюрьму, то именно за это.

— А ты этого не делал?

— Никогда, — улыбнулся он. — Как видишь, денег у меня хватает.

— Но фэбээровцы, должно быть, рассчитывали что-то найти в твоей комнате.

— Может, они искали записи моего компьютера во время сеансов проникновения в другие компьютеры. Это была бы чистейшая улика.

— Что за записи?

— Можно так настроить компьютер, чтобы он записывал каждое твое нажатие клавиши, когда на нем работаешь, и заносил в файл. Это дает тебе полную запись того, что ты сделал — или в распечатке, или на диске.

— Но кто, если он в своем уме, будет держать такую запись?

— Вообще-то, у тебя нет выбора. Это единственный способ проследить за тем, что ты делал раньше. Через какое-то время забывается даже главное.

— Что, например?

— Например, в какие компьютеры ты смог пролезть, а в какие нет. Дыры, которые ты нашел в их защите, всякие там уловки в их действующих системах, пароли, которые ты использовал, файлы, которые прочел, программы, которые задавал.

— Так где же ты спрятал свою запись?

В этот момент вернулся метрдотель с бутылкой. Он показал Али этикетку. Это действительно было «Шато Симар» 1970 года. Али кивнул. Метрдотель открыл бутылку и протянул Али пробку. Али оглядел ее и протянул обратно. Метрдотель налил немного вина в фужер Али. Али сделал глоточек из стакана с водой, а затем выпил вино.

— Отлично, — сказал он спокойно.

Смутно я догадалась, что все это часть принятого здесь ритуала, и постаралась не выказать никакого удивления. Метрдотель наполнил мой фужер; затем фужер Али и ушел.

— Русские всегда произносят тосты, — сказала я. — За что мы пьем?

— Вот и скажи, — предложил Али.

За шпионаж, хотела я сказать. За соблазненных и завоеванных. За победу над врагами. Жаль, что я не могла произнести этого вслух. Я подняла фужер.

— Пьем за твое избавление от всех обвинений, Али, — сказала я, и голос мой чуть не срывался от пафоса. «За исключением тех, от которых ты не избавишься, — подумала я. — Мы заставим тебя заплатить за все, что ты сделал».

Мы чокнулись фужерами и выпили, глядя друг на друга. У вина был восхитительный, глубокий вкус, мягкий и пьянящий, которому невозможно было противостоять, как той игре, что затеяла я с Али. В его ответном взгляде был такой напор, что у меня закружилась голова. Он взял мою руку и крепко сжал ее.

— Пусть сегодня будет все, что ты хочешь, — сказал он.

«Я выпью за это, — подумала я. — От всего сердца».

Прибыли наши блюда. Они были превосходны. Некоторое время мы ели молча, отдавая должное еде.

— Почему ты так заинтересовалась компьютерными преступлениями? — спросил Али.