— Отпусти, — попросил Сергей, — пожалуйста.

Откатился в сторону, нечаянно смахнув планшет на ковер и этого даже не заметив, привстал на четвереньки, сдул с лица растрепавшуюся челку.

— Я согласен, — ответил, бледнея до зелени, с колен, — но поклянись, что это будет очень хорошая клиника. Мной и поклянись.

А потом, бледнея еще больше, обвил мою шею руками.

— Почему я тебе верю? — спросил, пристально глядя мне в глаза огромными пульсирующими зрачками.

Я мягко отстранил мальчишку, напоследок приласкав его подбородок в ладони, и велел:

— В ванну, Ёжик. Бритва и клизма на раковине. Сделаешь все сам или помочь?

Сергей сверкнул оскалом, вспыхнул и убежал готовиться к предстоящему действу.

Ангел. Вот только павший ли? Ой-ой, скорее, возвысившийся в самоотречении во имя того, кого, похоже, любил больше себя самого.

Я долго смотрел на захлопнувшуюся за ним дверь и краснел от стыда. Потому что вдруг и окончательно осознал, какое же я чудовище в своей игре в живых неоловянных солдатиков. Ах, ангел, похоже, ты сегодня проведешь очистительные процедуры напрасно.

Прости меня, дурака. Если сможешь. И — спокойной ночи. Позволь лишь поцеловать перед сном, в лоб, по-отечески, ладно?

Глава 16. Дима. На следующий день. Тише едешь – дальше будешь, или пробуждение надежды на будущее

Определить Валеру в хорошую клинику оказалось делом десятка звонков. Заведение порекомендовал компаньон по бизнесу, полгода назад лечивший там — и вполне успешно — дочь. Стоил курс бешеной кучи денег, но, как уже упоминалось выше, с финансами у меня проблем не было. Переведя на счет лечебницы необходимую сумму, я собрался на кухню — завтракать.

Сережик, похоже, еще не вставал — за дверями его комнаты царила тишина. Или уже поднялся и болтается где-то на первом этаже? Аккуратно заглянув, убедился в правильности последнего — спальня встретила пустотой и тщательно застеленной кроватью, и улыбнулся про себя — вот ведь жаворонок! Не спится ему, маленькому…

Продолжая посмеиваться и чувствуя теплоту в груди, спустился по лестнице и сразу обнаружил искомое — мой ненаглядный чуд мыл полы. Высоко приподняв упругую обтянутую боксерами попенку, согнувшись, заткнув ушки пуговками наушников, он жутко старательно возил по паркетинам влажной тряпкой. Интересно, а со шваброй что стряслось? Опять сломалась, гадюка китайская, или пацаненок забыл о ее существовании?

Как бы там ни было, картинка вышла просто сногсшибательная: работая, Ёжик умудрялся еще и извиваться в такт льющейся из крохотных динамиков прямо в мозг музыке, выписывая ягодичками умопомрачительные восьмерки. Я даже дышать позабыл, следя за танцем его пятой точки, а в штанах все мгновенно пробудилось и восстало.

А потом Сергей вдруг поднял голову, в упор посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся, открыто и светло. Так должен улыбаться сын отцу, так улыбаются любимым поутру: потому что доверяют и рады видеть.

— Привет, — сказал он, распрямляясь и сдергивая наушники. — Я тебя позже ждал.

И немного растерянно развел руками в стороны, демонстрируя царящий в холле бардак.

Я смотрел на него, худенького, почти голого, взмокшего от трудового пота, с зажатой в кулаке нечистой половой тряпкой, костлявого плечами, и обмирал от счастья. Мальчишка был невероятно красив в своей уборочной простоте, хотелось любоваться им, любоваться до бесконечности.

Ангел во плоти. Сереженька.

Похоже, я позвал его по имени вслух, потому что подросток удивленно качнулся навстречу.

— Да, Дим?..

И его юное личико на мгновение омрачилось. Лишь сейчас я заметил нездоровую бледность пацаненка, тени вокруг его опухших воспаленных глаз, и сообразил — ребенок провел непростую ночь. Неужто плакал? Весьма возможно. Но он плакал бы гораздо горше, воспользуйся я его телом так, как требовала моя похоть. Уверен даже не на сто — на тысячу процентов. До чего же здорово, что я сумел обуздать желание…

Сережик между тем подхватил наполненное мыльной водой ведро, сунул в него тряпку и шмыгнул в ванную.

— Проходи на кухню! — крикнул он оттуда. — Я скоро! Пять минут! Ладно?

Похоже, пол мальчишка решил не домывать — ну и ладно, на это, вообще-то, прислуга имеется, и действительно явился через обещанный отрезок времени, закутанный в Леркин махровый халат и пахнущий Леркиным шампунем, свежеумытый, с капельками влаги в непросохших после душа волосах: живое воплощение юной энергии. Я, тоже промаявшийся бессонницей, похвастаться цветущим видом не мог и как-то стушевался, пропуская моего ангела к плите.

— Кофе сварить? — предложил Ежонок, блеснув белоснежными зубками, и вдруг мягко прильнул, обдавая ароматом здоровой кожи и мятной зубной пасты. — Дима, — проговорил он, очаровательно вспыхивая, — а можно мне с вами поехать? Пожалуйста…

Мальчонка знал, что я собираюсь лично перевезти Валеру из дурки в нарколечебницу, и напрашивался в сопровождающие. Жаждал, пусть и ненадолго, пусть при свидетелях, но увидеться с возлюбленным. Бедняжка. Вот-вот расплачется от переизбытка чувств.

Я, ревнуя, чмокнул готового разреветься пацаненка в нос, не удержался и все-таки обнял, наслаждаясь трепыханиями тонкого напрягшегося тела под ладонями. Приласкал ребрышки, пробежался кончиками пальцев по цепочке ощущающихся даже сквозь плотную ткань позвонков, чтобы сразу же отпустить — незачем пугать ангела понапрасну, хотя тискать его ну очень приятно — и ответил, улыбаясь как можно спокойней:

— Только если ты нормально поешь, жертва Бухенвальда. Истощал совсем.

Сережка просиял ясным солнышком.

— Спасибо! — выдохнул он почти страстно. — Вы — самый лучший!

И, шагнув вперед, порывисто ткнулся мордашкой мне в грудь. На этот раз я обнял его куда крепче и подержал подольше. Ёжик доверчиво смотрел снизу большущими лучистыми глазами и не спешил освобождаться: малыш то ли перестал бояться, то ли слишком нуждался в поддержке, а я нагло пользовался моментом, чтобы его помацать, и сходил с ума от желания продолжения. Ох, как же хотелось содрать с него халат, завалить на стол, покрыть поцелуями от макушки до кончиков пальцев на небольших аккуратных ступнях, заставляя извиваться и стонать, и просить срывающимся голосом «еще», и выкрикивать в забытьи страсти мое имя!

Хотелось. Но я сдержал порыв, отстранился, напоследок легко коснувшись губами ярких юных губок, и велел, награждая впавшее в транс чудо шлепком под ягодицы:

— Кофе и яичницу, быстря!

Ёжик вздрогнул, очнулся и рванул к плите. А я понял, что, похоже, лопухнулся — мог бы получить гораздо больше, чем поцелуй, собрался было расстроиться, но, пораскинув мозгами, успокоился, ибо: тише едешь — дальше будешь. И, усевшись в уголок при холодильнике, принялся наблюдать, как Ежонок готовит завтрак.

Откушав, мы с Сережкой по-быстрому оделись и поехали перевозить Лерку из психбольницы в нарк-лечебницу.

Надо отметить — Ёжинька съел все-все, до последней крошечки, без уговоров и понуканий, даже тарелочку хлебной корочкой «вылизал», подбирая остатки желтка, при этом изучающе посматривая на меня. Он о чем-то напряженно думал и периодически недоуменно хмурился. Неужто почувствовал-таки нечто, когда я его нежил? Господи, пусть окажется, что «да»…

Глава 17. Дима. Час спустя. Бесценный дар любви, или Леркина жертва

Государственная психбольница — она и есть психбольница: мрачное во всех отношениях заведение. Убогое облупившееся здание, не ремонтированное со времен царя-гороха, на окнах — проржавевшие решетки, вокруг — литой высокий чугунный забор. Во дворе — немножко старых деревьев, истоптанная травка жалкими кустиками и пяток чудом не сломанных скамеек. Все.

Заходить внутрь мы не стали — уж больно очевидно напрягся Сережка, и я, заглянув в его враз перекосившееся личико, просто позвонил кому надо и попросил персонал вывести Валеру на крыльцо. Вскоре блондин появился в сопровождении санитара — уже в своей обычной одежде, болтающейся на исхудавшем теле как на вешалке, стриженный почти под ноль и мрачнее предгрозового неба. Подчеркнуто не замечая рванувшегося навстречу Ежонка, парень небрежно чмокнул меня в щеку, будто клюнул, закинул пакет с вещами в багажник и бухнулся на переднее сидение.